Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна
— Я его не брал.
— Значит, я уже труп. Если велосипед исчез с того места, я обречена... Неужели это не понятно?
— Из-за того, что вы исчезли? Из-за того, что вас нет там, где вы должны были быть?
— Конечно.
— Вы — Лавье!
— Вероятно, я — Лавье. Но я не та женщина, которую вы знали. Вы знали мою сестру Жаклин, а я — Доминик Лавье. Мы с ней примерно одного возраста и всегда были похожи друг на друга. Вы не ошибаетесь в отношении Нёйи-сюр-Сен и того, что вы там увидели.
Моя сестра была убита, потому что нарушила святая святых... Совершила смертный грех, если хотите. Она запаниковала и вывела вас на подругу Карлоса — его самый дорогой секрет.
— Меня? Вы знаете, кто я такой?!
— О вас, мсье Борн, знает весь Париж — Париж Шакала. Разумеется, не в лицо, — в этом я могу вас заверить. Но все знают, что вы здесь и охотитесь за Карлосом.
— Выходит, вы — часть этого Парижа?
— Да.
— Боже правый, мадам, как можно? Шакал убил вашу сестру!
— Я знаю.
— И тем не менее вы работаете на него?
— Иногда у человека нет даже минимальной возможности выбора: жить или умереть, например. Шесть лет назад магазин «Классики», имевший для монсеньера жизненно важное значение, сменил владельца. Я заняла место Жаки...
— Как так?
— Это было нетрудно. Я была тогда моложе и, что важнее, выглядела молодо. — Морщины на лице Лавье углубились после короткой задумчивой улыбки. — Моя сестра говорила, что это благодаря средиземноморскому климату... Ну и пластические операции весьма распространены в высшем свете. Жаки якобы отправилась в Швейцарию, чтобы подтянуть лицо... а в Париж через восемь недель вернулась я.
— Как вы могли? Зная обо всем, как вы могли?!
— Сначала я не знала всего, а потом это уже не имело значения. У меня был минимальный выбор, о котором я уже упоминала: жить или умереть.
— Вам никогда не приходило в голову пойти в полицию или Сюрте?
— Чтобы сообщить о Карлосе? — Женщина посмотрела на Борна так, словно хотела упрекнуть, как ребенка, за глупую выходку. — Как говорят англичане в Кап-Феррат: вы шутите.
— И вы так беспечно стали заниматься этой игрой со смертью?
— Не понимая этого. Меня постепенно вводили в курс дела, образовывали, так сказать... Вначале мне сказали, что случилась трагедия на море, во время которой Жаклин со своим очередным любовником погибла. Мне обещали хорошо заплатить, если я заменю ее. «Классики» были даже больше чем просто крупный модный салон...
— Конечно, — перебил ее Джейсон. — Они служили почтовым ящиком для передачи важных военных и разведывательных секретов Франции Шакалу. Их поставляла его подруга — жена прославленного генерала.
— Я не понимала этого еще долгое время после того, как генерал убил ее. По-моему, его звали Вийер.
— Да. — Джейсон посмотрел через дорожку на все еще темную воду пруда, по которому плыли белые лилии. Образы прошлого мелькали перед ним. — Именно я нашел его, вернее их. Вийер сидел на стуле с револьвером в руке, а его жена — обнаженная, вся в крови — лежала на кровати. Он собирался застрелиться. Он считал, что это подходящая казнь для предателя. Он слепо любил жену и предал Францию, дороже которой для него ничего не было... Я убедил его в возможности иного решения. И это почти сработало тогда, тринадцать лет назад. В странном доме на Семьдесят первой улице в Нью-Йорке...
— Мне неизвестно, что произошло в Нью-Йорке, но я знаю, что генерал Вийер распорядился, чтобы после его смерти все, что произошло в Париже, стало достоянием общественности. Когда он скончался и правда стала известна, болтали, что Карлос чуть с ума не сошел от ярости и убил несколько высокопоставленных военных только потому, что они были генералами...
— Это уже история, — резко прервал ее Борн. — А вот что сейчас, тринадцать лет спустя... Что происходит сейчас?!
— Не знаю, мсье. У меня нет выбора... Если не вы — так он... Кто-нибудь из вас убьет меня.
— Может, и нет. Помогите мне добраться до него, и вы станете свободны... Вернетесь на Средиземное море и будете жить спокойно. Вам даже не надо исчезать: просто вернетесь, куда там вам надо, после стольких-то лет прибыльной работы в Париже.
— Исчезать? — переспросила Лавье, внимательно изучая суровое лицо своего пленителя. — Попросту говоря, самоустраниться?
— Лишнее... Карлос не сможет до вас добраться — он будет мертв.
— Да, это я понимаю. Но меня интересует это «возвращение», а также «прибыльная работа». Прибыль поступит от вас?
— Да.
— Ясно... И Сантосу вы это предложили? Разжиться деньгами и исчезнуть?
Ее слова словно пощечина больно ударили Джейсона. Он взглянул на свою пленницу и сказал:
— Значит, все-таки Сантос... Бульвар Лефевр был ловушкой. А ведь как он был убедителен.
— Он мертв... А «Сердце солдата» закрыто.
— Что? — Борн ошеломленно уставился на Лавье. — Так вот как его наградили за то, что он загнал меня в угол?
— Нет! Он получил свое за то, что предал Карлоса.
— Не понимаю.
— У монсеньера повсюду глаза и уши. Думаю, вас это не должно удивлять. Сантос вдруг отправил на склад одного торговца — основного поставщика продуктов для его заведения — несколько тяжелых ящиков... Потом забыл полить и прополоть свой любимый садик — это был целый ритуал, повторявшийся, как восход солнца. На склад торговца отправился один человечек, он открыл ящики...
— А там книги, — продолжил Джейсон.
— Размещенные на хранение до дальнейших указаний, — дополнила Доминик Лавье. — Сантос собирался исчезнуть быстро и тихо.
— И Карлос понял, что «Москва» не сообщала этого телефонного номера.
— Простите?
— Ничего... Каким он был, этот Сантос?
— Я его не знала и даже никогда не видела. Кое-что я, правда, слышала...
— Для того, чтобы выслушать все, у меня нет времени. Итак, что вы знаете?
— По всей видимости, этот огромный человек...
— Мне это известно, — нетерпеливо перебил Джейсон. — А судя по книгам, он был начитан и, вероятно, хорошо образован. Откуда появился Сантос и почему он работал на Шакала?
— Говорят, он кубинец, во время революции был в войсках Фиделя, учился на юридическом факультете и занимался атлетизмом. Потом, как это всегда бывает во время революций, внутренняя распря омрачила радость победы... По крайней мере, так говорят мои старые соратники по баррикадам первого мая[105].
— Объясните, пожалуйста.
— Фидель ревниво относился к некоторым командирам — особенно к Че Геваре и человеку, которого вы знали под именем Сантос. Кастро не мог вынести в своем окружении людей, которые превосходили его и могли составить конкуренцию. Че отправили на задание, и он погиб, а против Сантоса выдвинули ложное обвинение в контрреволюционной деятельности. За час до казни в тюрьму ворвались Карлос и его люди и увели Сантоса с собой.
— Увели? Без сомнения, они были одеты как священники.
— Конечно. Церковь, несмотря на свои средневековые чудачества, когда-то имела на Кубе огромное влияние.
— В ваших словах звучит горечь.
— Я женщина, а Папа Римский — нет, он средневековый человек.
— Приговор вынесен... Итак, Сантос объединил усилия с Карлосом: два потерявших иллюзии марксиста вступили на путь поиска какой-то своей цели в жизни, а может быть, своего личного Голливуда.
— Это выше моего понимания, мсье, хотя кое-что я улавливаю: великолепный Карлос — фантазер, судьбой Сантоса стало горькое разочарование. Он был обязан жизнью Шакалу, так почему же не отдать ее? Что еще ему оставалось?.. Пока не появились вы...
— Вот и все, что я хотел узнать. Спасибо. Надо было заполнить пропуски...
— Пропуски?
— Детали, которые мне не были известны.
— Что мы будем делать теперь, мсье Борн? По-моему, это был ваш первый вопрос?
— А что вы хотите, мадам Лавье?
— Я не хочу умирать... Кроме того, я вовсе не мадам Лавье. Накладываемые браком ограничения всегда отталкивали меня, а выгоды казались несущественными. Я была дорогой проституткой в Монте-Карло, Ницце и Кап-Феррат до тех пор, пока меня не подвели мои «технические данные». Но у меня остались друзья и любовники, которые позаботятся обо мне ради нашего общего прошлого. Как жаль, что большинство из них уж на том свете...
— Мне послышалось или вы сказали, что вам хорошо заплатили за то, что вы исполняли роль Жаклин.
— Да, так было... И сейчас то же, потому что я по-прежнему дорогого стою: вращаюсь в высшем свете, где всегда полно слухов, у меня прекрасная квартира на бульваре Монтеня, антикварные вещи, картины, прислуга, отдельный счет для личных расходов... И деньги. Каждый месяц в мой банк из Женевы поступает перевод на восемьдесят тысяч франков... Это даже несколько больше, чем нужно на оплату моих счетов. Видите ли, оплачивать счета должна все-таки я, никто другой этого делать не будет.
— Выходит, деньги у вас есть.
