Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры
– Это ложь! – закричал в гневе со своего места Флавий.
– Тогда почему ты так стараешься? Ведь, наделяя землей ветеранов Помпея, ты усиливаешь возможность новой диктатуры. Или нам недостаточно было Суллы Счастливого? А может быть, благодаря воле богов ты сам хочешь получить лавры Помпея или Цезаря, так часто выступающих народными избранниками? – не удержался от сарказма консул.
Семья Метеллов, не любившая Помпея за развод с их сестрой, ненавидела еще более Цезаря, ставшего причиной этого развода. Другой консул – Луций Афраний, на которого так рассчитывал Помпей, молча просидел все заседание, не пытаясь выступить.
На улице перед курией Гостилия уже шумела многочисленная толпа, требующая поддержать проекты Флавия.
Сенат постановил продолжить на следующий день прения. Квинт Метелл Целер, довольный итогами дня, прощался с друзьями, намереваясь идти домой в сопровождении двенадцати положенных ему по званию ликторов.
Но на площади бушевала толпа. Клодий, появлявшийся в самых опасных местах, возбуждал толпу, натравливая людей против сенаторов. Многие сенаторы вынуждены были идти под охраной легионеров нового претора Гая Октавия.
Претор, выстроив своих легионеров в линию, пытался пробить в толпе проход для сенаторов. Узнавая многих консуляров и полководцев, толпа свистела им вслед, выкрикивая ругательства и оскорбления.
Особенно досталось Лукуллу и тучному Марцеллу. Катона толпа проводила приглушенным ропотом: в Риме знали и уважали его республиканские убеждения. Цицерону незаслуженно достались отборные ругательства всех сторонников Клодия.
Метелл Целлер, спустившись к толпе, попытался пройти, когда раздались особенно яростные крики. Внезапно сквозь шеренги легионеров к Октавию шагнул Флавий в сопровождении Гая Вибия Пансы.
– За оскорбление народного трибуна я прошу эдила отвести консула Квинта Цецилия Метелла Целера в тюрьму, – четко произнес Флавий. Эдил кивнул головой, шагнув к изумленным Октавию и Целеру.
– Прошу дать мне двух легионеров, – попросил Панса у претора.
Октавий растерялся. Он хорошо знал законы Рима. Консулы были высшими должностными лицами Римской республики, но их власть начиналась вне стен города и во время военных походов была практически безграничной.
Но в самом городе власть имели народные трибуны, как высшие защитники народа. Правда, их власть, наоборот, ограничивалась размерами крепостных стен города. Октавий честно не знал, что ему делать.
В их сторону просвистело уже несколько камней, слышались угрозы и проклятия. Толпа, разгоряченная призывами Клодия и словами самого Флавия, напирала все сильнее.
Ликторы консула, имевшие право на ношение оружия только вне стен города, тем не менее сплотились вокруг консула. У некоторых были ножи. Несколько ликторов успели взять у знакомых легионеров мечи.
Толпа напирала все сильнее.
– Мы ждем твоего решения, претор Октавий, – строго произнес Флавий.
Если бы перед Октавием стоял только народный трибун, он, возможно, отложил бы решение вопроса на завтра. Но здесь же был и эдил, ведавший судопроизводством в городе. Римлянин, привыкший чтить законы, колебался.
Ликторы начали отвечать на ругательства. Несколько легионеров встали к ним. Другие, в основном ветераны армии Помпея, явно сочувствовали Флавию.
Октавий понял, что кровавой стычки не избежать.
– Что мне делать? – тихо спросил он у консула.
Метелл Целер видел и понимал все. Он был хорошим солдатом в римских армиях, строгим и честным полководцем. Ему не повезло в личной жизни – его бывшей женой была распутная Клодия, в которую старый ветеран влюбился несколько лет назад. Но, видя ее неслыханную развращенность, он развелся с ней, почтя за благо остаться одному, спасая честь семьи известного рода Рима.
И теперь от его решения зависела судьба нескольких десятков, а может, сотен римлян.
– Нет, – решительно сказал консул, которому нельзя было отказать в мужестве, – всем спрятать мечи! Народный трибун вправе задержать любого человека в городе на одни сутки, а эдил вправе проводить его в тюрьму. Кто бы я ни был, нельзя нарушать римские законы.
И сделав знак своим ликторам, консул добровольно пошел за эдилом.
Видя это необычайное решение, даже Клодий замолчал, не пытаясь что-либо сказать. Из толпы послышались приветственные выкрики в адрес самого Метелла.
Помпей был у себя в доме, когда к нему ворвался бледный Цицерон.
– Твой трибун с помощью эдила Гая Вибия Пансы, – задыхаясь, объявил он, – арестовал консула Метелла Целера. Это может вызвать резню в городе.
Полководец вначале даже не поверил. Но, быстро придя в себя и накинув трабею, он поспешил выйти из дому в сопровождении Цицерона, спеша к Палатину, где находился дом эдила Гая Вибия Пансы.
У дома уже стояла довольно большая толпа сторонников оптиматов. Среди людей выделялся один, высокого роста, с резкими чертами лица, в темной тунике. Он громко говорил, обращаясь к толпе.
Помпея и Цицерона эти люди встретили радостными криками. Толпа расступилась, и Помпей решительно вошел в дом. За ним следовал Цицерон.
В вестибуле[162] их встречал сам Панса.
– Немедленно освободить консула, – гневно сказал Помпей.
– Но, Великий, – попытался возразить Панса, – Метелл Целер оскорбил народного трибуна и…
– Он снимает свои обвинения против консула, – перебил его Помпей, – немедленно освобождайте консула, иначе сейчас толпа штурмом возьмет твой дом.
– Хорошо, – сразу все понял Панса.
Выходя из дома, Помпей обратил внимание на предводителя этой толпы, собранной здесь в защиту оптиматов.
– Кто это такой? – спросил он у Цицерона.
– Анний Милон, но я его совсем не знаю, – лицемерно прошептал Цицерон.
«Похоже, скоро у Клодия будет достойный соперник», – невесело подумал Помпей.
Глава XLIV
Если желание сбывается свыше
Надежды и меры,
Счастья нечайного день
Благословляет душа.
Гай Валерий КатуллВесенние дни выдались в Риме небывало теплыми, и уже с апреля римляне начинали посещение площадок для спортивных игр на открытом воздухе в термах, гимнасиях и других общественных местах.
Некоторые термы были приспособлены для совместного пользования, когда левую часть построек отдавали женщинам, а правую – мужчинам.
В Риме еще не прижился обычай совместного посещения терм, получивший столь скандальное распространение в более поздние времена.
В этот майский день Аврелия и Юлия посетили термы Минуция, где уже собрались многие знатные матроны и девушки из прославленных фамилий «Вечного города».
Несмотря на солнце, ярко светившее в этот майский день, желающие могли пройти в открытое помещение, куда из гипокаустерия[163] по трубам поступал горячий воздух. Это было новое изобретение Сергия Ората, позволяющее пользоваться термами и в зимние дни.
У входа женщин встречал управляющий, получавший символическую плату, и капсарий, которому женщины сдавали свои деньги, драгоценности и верхнюю одежду.
Кого только не было в этот день в термах! Своенравная Теренция – жена Цицерона и старшая весталка, благочестивая Домициана, веселая Тертулла – жена Красса и всегда молчаливая Лоллия – жена Авла Габиния.
Даже в термах выделялась своей громкой речью и цинизмом Клодия, сидевшая в окружении своих беспутных сестер.
Юлия подошла к группе молодых девушек, среди которых были ее двоюродная сестра Атия, дочь Сервилии – Юния, дочь Катона – Порция и дочь Цицерона – Туллия. Девушки весело шутили над Юнией, день свадьбы которой был уже назначен на календы квинтилия.[164] Она выходила замуж за Гая Кассия Лонгина.
Аврелия, заметившая сидевшую недалеко Сервилию, направилась к ней.
– Пусть Юнона пошлет счастье в твой дом, Сервилия, – радушно сказала Аврелия, присаживаясь рядом.
– Спасибо, – встрепенулась задумавшаяся женщина, не заметившая подошедшую Аврелию, – пусть Венера будет благосклонна и к твоей внучке Юлии.
– Мне рассказывали, что свадьба Кассия Лонгина и Юнии состоится во время календ квинтилия. Это правда? – спросила Аврелия.
– Да. Семья Гая Кассия решила провести свадьбу летом. Они очень торопятся, – усмехнулась Сервилия, – но молодые любят друг друга. Кроме того, Гай самый близкий друг моего сына.
– Мне говорил об этом Цезарь, – спокойно ответила Аврелия. При упоминании этого имени Сервилия непроизвольно вздрогнула и покраснела. От Аврелии, имевшей наблюдательность сына, не укрылся ни один мускул на лице молодой женщины.
Она подвинулась ближе.
– Ты по-прежнему его любишь, Сервилия? – очень тихо спросила Аврелия.
Ее собеседница на этот раз не вздрогнула. Она, помолчав немного, так же тихо ответила одним словом:
– Да.
Аврелия все понимала. Она знала о взаимной многолетней любви своего сына и Сервилии. Догадывалась об их прежних встречах. Но как тактичная мать старалась не вмешиваться в личную жизнь сына. И сегодня впервые прикоснулась к этой деликатной теме.
