Мартин Смит - Парк Горького
— Я теперь шире смотрю, — заявил он Аркадию. — Преступность то возрастает, то снова падает. А почему? Все судьи. То подобреют, то снова свирепствуют. Ну, как фазы луны или там прилив с отливом. А облаву вы, начальник, зря устроили. Да знай я, кто замочил этих троих в парке, я бы сам к вам пришел. Таким артистам… резать надо. У нас ведь тоже свой кодекс есть.
Все урки, садясь по очереди напротив Аркадия, твердили одно и то же: психов пристреливать людей в парке Горького нет. Да и свои вроде бы все целы.
Версия с войной между шайками явно отпадала
После обеда Аркадий опять пытался дозвониться Зое. но ему сказали, что она ушла в учительский клуб на занятие секции гимнастики. Клуб помещался в бывшем особняке на Новокузнецкой, как раз напротив Кремля.
В поисках спортзала Аркадий толкнул какую-то дверь и вышел на хоры, где когда-то на балах играли музыканты. Он посмотрел вниз Зоя раскачивалась на брусьях. Шмидт в тренировочном костюме подстраховывал ее и пой-мал на руки, когда она спрыгнула. Зоя крепко обняла его за шею.
"Романтика, — подумал Аркадий. Не хватает только луны да тихой музыки. Нет, Наташа права: они друг другу подходят!"
Он вышел в коридор, громко хлопнув дверью.
Аркадий заходит домой взять смену белья, берет в Исторической библиотеке "Летопись советско-американского сотрудничества" и отправляется ночевать в "Украину". У себя на столе он находит записку Паши: об иконах ничего обнаружить не удалось. Но один немец может оказаться интересным по другой причине.
Аркадий заставил себя сесть за стол и опять начал прослушивать январские записи разговоров бизнесмена-стукача Осборна. Эх, найти бы какую-нибудь связь между парком Горького и этим типом, уж тогда бы Приблуде не отвертеться! Никаких оснований подозревать Осборна у него не было: контакты американца с Ириной Асановой и торговцем иконами Голодкиным еще ни о чем не говорили. И все-таки чувство было такое, словно он наступил на камень и услышал шипение. "Здесь змея!" — предупреждало оно. Январь и первые два дня февраля торговец пушниной провел в разъездах между Москвой и Ленинградом, где заключал сделки на ежегодном пушном аукционе. И время в обоих городах проводил не с оборванцами вроде троицы на поляне, а с элитой: известными режиссерами, актерами, балеринами.
В "Летописи" Аркадий нашел два упоминания об Осборне:
"Во время блокады почти все иностранцы были эвакуированы из порта. Исключение составил сотрудник американской дипломатической службы Дж. Д. Осборн, трудившийся бок о бок с советскими коллегами. Под интенсивным артиллерийским обстрелом он сопровождал генерала Менделя, который на подступах к городу руководил устранением повреждений подъездных путей…"
И через несколько страниц:
"… один из таких фашистских десантов напал на транспортную группу, руководимую генералом Менделем и американцем Осборном, но был уничтожен последними".
Аркадий вспомнил, как его отец отпускал шуточки в адрес Менделя, издеваясь над его трусостью. ("Штаны в дерьме, а сапоги блестят!") И все-таки Мендель стал героем вместе с Осборном. А в 1947 году Мендель пролез в Минвнешторг, и вскоре Осборн получил лицензию на экспорт пушнины.
Аркадий снова надел наушники с твердой решимостью докрутить январскую бобину Осборна, а потом уж растянуться на диване. Он положил перед собой три спички на листке из блокнота и обвел их волнистой чертой, обозначавшей границу поляны. В ушах у него зазвучал голос Осборна:
«— "Посторонний" Камю для советской публики? Убийца приканчивает первого попавшегося, совершенно ему незнакомого человека просто со скуки. Типично западный эксцесс. Полиция там привыкла к немотивированным преступлениям от нечего делать. Но здесь, в прогрессивном социалистическом обществе, такой дегенеративной скуки не существует.
— А как же Раскольников?
— Только подтверждает мой вывод. Вопреки своим экзистенциалистским разглагольствованиям он всего-навсего пытался раздобыть червонец-другой. Немотивированных преступлений в вашей стране быть не может. И убийцу из пьесы Камю здесь бы никогда не поймали…»
Уже за полночь он вспомнил про Пашину записку и взял с его стола краткую выписку из досье Ганса Фридриха Унманна, 1932 года рождения. В восемнадцать лет женился, в девятнадцать развелся и был исключен из комсомола за хулиганство. После армии служил охранником в тюрьме. Четыре года был шофером секретаря ЦК профсоюзов. Вступил в партию в 1963 году, женился, работал бригадиром на оптическом заводе. Через пять лет исключен из партии за избиение жены…
Короче говоря, хорошенькое животное! В Москве сейчас приставлен наблюдать за дисциплиной немецких студентов. С фотографии смотрел высокий костлявый человек с угрюмым лицом и жидкими белобрысыми волосами. Далее в Пашиной выписке значилось, что Голодкин сводил Унманна с проститутками, но с января тот прекратил всякие с ним отношения. Об иконах — ни звука.
Аркадий включил Пашин магнитофон и надел наушники. Почему Унманн порвал с Голодкиным? И почему именно в январе? Паша прав, это интересно.
Немецкий язык Аркадий подзабыл. Но разговоры были простыми. Некто приглашал Унманна встретиться "в обычном месте". На другой день тот же Икс уславливался о встрече у Большого театра. Еще через день — "в обычном месте". И так далее. Ни имени, ни каких-либо дополнительных сведений. Разговоры только по-немецки. В конце концов Аркадий решил, что Икс — это Осборн. Голос Унманна нигде на пленках Осборна записан не был. Значит, связь эта была односторонней, Осборн же, видимо, звонил всегда из автомата.
Аркадий включил свой магнитофон и начал попеременно вновь прокручивать обе записи. В семь утра он вышел пройтись вокруг гостиницы, чтобы освежиться, а вернувшись в номер, включил февральскую пленку Унманна. 2 февраля, в день, когда Осборн уехал из Москвы в Ленинград, чтобы оттуда вернуться в США, Унманну вновь позвонил Икс.
— Рейс задерживается.
— Задерживается?
— Ты слишком беспокоишься.
— А ты нет, что ли?
— Ганс, возьми себя в руки. Все в порядке.
— Не нравится мне все это.
— Теперь уж поздно рассуждать, нравится не нравится.
— Когда будешь в Ленинграде…
— Ну и что? Я там много раз бывал. Еще с немцами. Все будет нормально.
7
По телетайпу Аркадий разослал новые запросы, на сей раз не просто к "западу от Урала", но всесоюзные, включая и Сибирь. Три трупа все еще не были опознаны, и это его смущало. Не может же быть, чтобы ни одного из троих так никто и не хватился. Оставалась единственная ниточка — коньки Ирины Асановой, сибирячки.
Аркадий чувствует себя совсем больным и заходит к Левину попросить "какую-нибудь таблетку". При осмотре Левин обнаруживает у него на груди большую гематому, но лечиться всерьез Аркадий наотрез отказывается.
Аркадий выбежал из морга под дождь. На площади Дзержинского народ валом валил в метро. Он решил заглянуть в кафетерий возле "Детского мира" и остановился, ожидая зеленого сигнала светофора. Внезапно его кто-то окликнул. Оглянувшись, он увидел Ямского. Прокурор схватил его за руку и втянул под арку.
— Это, товарищ судья, наш одареннейший старший следователь Ренько, — сказал Ямской, подводя Аркадия к какому-то старичку.
— Генерала, что ли, сын?
— Его, его.
— Рад с вами познакомиться. — И судья протянул Аркадию маленькую морщинистую руку. Аркадий невольно почувствовал себя польщенным: все-таки член Верховного суда.
Не слушая возражений Аркадия, что у того невпроворот работы, Ямской повел его к крытому проходу за аркой, которого Аркадий прежде как-то не замечал.
Они вышли во внутренний двор, полный сверкающих "Чаек". Ямской, надуваясь от важности, открыл железную дверь, за которой оказался вестибюль, освещенный плафонами в форме белых звезд. По лестнице они спустились в обшитое дубовыми панелями помещение с узкими шкафчиками красного дерева по стенам.
Ямской быстро разоблачился и, задержав взгляд на почти черной гематоме, открывшейся на груди Аркадия, когда тот снял рубашку, воскликнул:
— Немножко досталось, э? — Прокурор взял из шкафчика полотенце и повязал его Аркадию на шею, как галстук, чтобы прикрыть огромный синяк. Свое он перебросил через плечо и, притянув Аркадия поближе, шепнул доверительно:
— Есть, знаете ли, бани и бани. Иногда и человеку, занимающему высокий пост, бывает необходимо освежиться. Но не стоять же ему в общей очереди!
По кафельному коридору они вышли к длинному бассейну с альковами, а Ямской все шептал:
— Построено в самый разгар культа личности. Следователи на Лубянке работали круглые сутки, вот и было принято решение обеспечить им возможность немного отдохнуть между допросами. Воду качали из-под земли, из Неглинки, подогревали паром и добавляли в нее соли. Но едва сдали в эксплуатацию, как Он отдал богу душу, и баньку было прикрыли. Но потом стало ясно, что не использовать ее просто глупо.
