Анджей Выджинский - Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо
Бисли постучал в сторожку.
Ему никто не ответил.
Он толкнул дверь — она открылась. Нагнув голову — притолока была низковата, — он вошел внутрь.
В плетеном кресле сидел Ральф Баллок. Голова его была опущена на плечо, губы неестественно сжаты и искажены от боли, в зрачках застыло удивление. Он был мертв.
Бисли обратился к стоящему позади него агенту.
— Джек, отправляйся в бар «Ниагара», мимо которого мы проезжали по пути на аэродром. Погляди, кто там сидит, и узнай, кто там был, когда Баллок говорил со мной по телефону.
— Слушаюсь, шеф.
Бисли подозвал другого агента.
— Беги в ангар и приведи всех, кто там находится. Среди них окажется некий Генри Ковальский. Давай его сюда.
Оставшись один, он внимательно осмотрел шею мертвеца, кисти рук, каждый обнаженный участок кожи. Ральф был лыс. На его блестящем черепе, над самым ухом, Бисли заметил капельку крови.
Он огляделся по сторонам. В углу сторожки над умывальником лежала бритва рядом с баночкой с какими-то таблетками. На маленькой, плотно закрытой баночке была надпись: «Дельта-Бутазолинид, Джейди».
Внизу кто-то каракулями дописал карандашом: «От ревматизма и люмбаго». Бисли высыпал таблетки в раковину и платком тщательно вытер баночку внутри.
Открыв бритву, он сделал глубокий надрез вокруг капельки крови на черепе Ральфа, положил отделенный от кости кусочек кожи в баночку и тщательно ее закрыл.
Потом Бисли допросил обоих механиков. Генри сказал, что сразу же после возвращения Ральфа из «Ниагары» он пошел в мастерскую — входят туда через ангар — и сел играть с товарищем в карты. Он ничего не знает, ничего не слыхал, никого не видел. Кроме Бисли, в сторожку никто не звонил и о Ральфе не спрашивал.
Второй механик сказал, что никаких врагов у Баллока не было. Не было у него и родных. В сторожку, по-видимому, никто не заходил, — окно в мастерской было открыто, и они услыхали бы скрип ворот или двери или какое-нибудь восклицание и уж, безусловно, услышали бы шум мотора автомобиля. У них с Генри прекрасный слух: оба служили в разведке на Окинаве.
Агенты тщательно обыскали сторожку, ангар и все закоулки аэродрома, но ничего не нашли. Бисли сообщил о смерти Баллока федеральной полиции, которая занималась делом Галиндеса.
Вернулся Джек и сказал, что в «Ниагаре» уже несколько часов сидят постоянные посетители, живущие на Лонг Айленд. Последние два дня туда заглядывал какой-то незнакомец, был он в шляпе, но, кажется, волосы у него белые, и он время от времени прищелкивает пальцами. Бармен сказал, что этот белобрысый тип был в баре, когда Баллок говорил по телефону о санитарной машине, о двенадцатом марта и о том, что собирается вернуться на аэродром… Нет, он не вышел из «Ниагары» вслед за Ральфом, а ушел раньше, когда тот еще разговаривал по телефону.
Проверив на обратном пути с аэродрома полученные от Джека сведения, Бисли понял, что никого другого и не нужно искать; убийца — этот «белобрысый тип», и разыскивать следует парня с белыми волосами, который прищелкивает пальцами. Надо просмотреть все картотеки, потребовать от ФБР, чтобы они отправили в город несколько сотен своих людей, организовать наблюдение за мостами и пристанями Лонг Айленда. Во что бы то ни стало необходимо отыскать белобрысого типа, который прищелкивает пальцами. Из сторожки аэродрома Бисли сразу же позвонил в следственный отдел; он был уверен, что врач обнаружит ту же таинственную причину смерти, что и в случаях с Серхио Бенкосме, Флинном и Лореттой.
«Кто же мог меня опередить? — размышлял Бисли. — Надо перебрать сначала всех, с кем связан Уинн. Может быть, Хуана Манагуа, которая назвала ему аэродром? Пожалуй, нет. Неужели Уинн был настолько неосторожен, что проговорился о своих поисках названия аэродрома Икс? Об этом знали Этвуд, его секретарша и агент из «Эверглэйдс Отеля», который передал из Майами привезенное секретаршей Этвуда сообщение.
Может быть, мой звонок в «Ниагару» вызвал или ускорил смерть Баллока? Чепуха. Этот «белый» и так ждал подходящего момента, ждал уже два дня, изучал график дежурств Баллока, выяснял, когда Ральф заходит в бар и когда оттуда возвращается, где находятся механики и в какое время сторож остается один. Известие о том, что Уинн узнал название аэродрома, дошло сюда быстрее, чем шифровка из Майами. Но каким образом?
Человек, который узнал, что Уинн нашел название аэродрома, не успел бы еще ничего сообщить в Нью-Йорк, а ведь «белый» начал подкарауливать Баллока раньше. Это мог сделать тот, кто знал, что Уинн ищет название. И Уинну следует искать ответ именно среди таких людей в Сьюдад-Трухильо. А у меня остается одна задача — найти белобрысого типа, который прищелкивает пальцами».
Вернувшись к себе, Бисли заказал прямой разговор с Майами.
Агент из «Эверглэйдс Отеля» отозвался немедленно.
— Удачно, что вы позвонили… Хорошо, диктуйте, я все передам в Сьюдад-Трухильо… Да, девушка ждет, она у меня и никуда отсюда не выходила… Через час уходит самолет в Трухильо, для нее оставлено место… Хорошо, что вы так быстро позвонили…
Упрощенным шифром Бисли передал краткий отчет о своем посещении Эмитивилля и бара «Ниагара», он упомянул и о белобрысом и посоветовал проверить всех, кто знал, что Уинн пытается выяснить, откуда увезли де Галиндеса.
Час спустя с аэродрома в Майами улетела в Трухильо секретарша Даниэля Этвуда.
33Посыльный из цветочного магазина принес в «Космос» букет гиацинтов. Не заходя к портье, он направился прямо в мой номер и, убедившись, что мы одни, вручил мне запечатанный конверт.
Отослав посыльного, я осмотрел заклеенные места и штампы. Конверт был цел. Я нашел в нем письмо Этвуда и предназначенный для меня отчет Бисли. По приезде в Эмитивилль Бисли уже не застал Ральфа Баллока в живых. Вот оно что! Значит, меня опередил человек, который знал, что я ищу название аэродрома, но ему было неизвестно, что я его уже нашел. В посольстве никто, в том числе и Ван Оппенс, представления не имел о моих поисках. Этвуду я сказал, что буду знать название, лишь за два часа до того, как его получил. О том, что я ищу, знала Манагуа. И Моника Гонсалес. Она первая об этом услыхала в тот день, когда мулат пригласил ее к моему столику в «Гаване».
Я позвал Эскудеро и спросил, знает ли он Монику Гонсалес, добавив, что познакомился с танцовщицей в «Гаване» и хотел бы пригласить ее поужинать.
— Эскудеро не знать сеньорита Гонсалес, не знать «Гавана». Эскудеро знать одна красивая сеньорита, другая красивая сеньорита. Вы хотеть, Эскудеро приводить красивая сеньорита. Вы будете иметь большой удовольствие с красивой сеньорита.
«Он лжет так, словно ему за это платят», — подумал я. Впрочем, ему безусловно платили. Мерфи посылал с Эскудеро цветы Монике, и было это, очевидно, наутро после проведенной с ней в «Космосе» ночи. Если Мерфи отправил боя к Монике в первой половине дня, ему пришлось пойти к ней домой, и, значит, он знал адрес.
Я велел Эскудеро убираться вон.
Потом я прочел записку Этвуда. Он писал, что получил из госдепартамента шифрограмму с приказом закончить, вернее прекратить расследование, проводимое комиссией конгресса. В Штатах идет подготовка к процессу против участников похищения Галиндеса. Совершенно, ясно, что здесь мы ничего больше не добьемся; пора, наконец, немного реальней взглянуть на положение вещей. Мне следует не позже завтрашнего вечера покинуть Сьюдад-Трухильо вместе с Гарриэт. Билеты забронированы на каждый рейс, как я просил. Сегодня тем же самолетом, что и Гарриэт, прилетает Кастельфранко.
Необходимость моего отъезда усугубляется тем, что ни в коем случае нельзя допустить моей встречи с Кастельфранко, писал Этвуд. Профессор был предупрежден, что некий мистер Кастаньо по поручению посольства сделает первые приготовления к экспедиции, однако ему не сочли нужным сообщить, что Кастаньо официально выступит в роли его ассистента. Поэтому Этвуд просит меня закончить все дела, имеющие отношение к порученной мне миссии, и порвать всяческие связи. Далее: Этвуд собирается встретиться с генералом Эспайатом, который получил от министерства внутренних дел Доминиканской Республики полномочия для самостоятельных переговоров с комиссией.
И еще несколько слов в заключение: Этвуд благодарит меня за бесценную помощь, оказанную комиссии; в Нью-Йорке меня ждет вознаграждение. В интересах дела он хотел бы избежать встреч со мной в Сьюдад-Трухильо. Он также просит немедленно уничтожить оба письма — его и Бисли.
Я поднес к листочкам сигарету. Через секунду от них осталась кучка сыпучего светлого пепла, как от хорошей сигары.
Итак, они «свои дела закончили» — то ли договорились, то ли просто притаились на время.
У меня же в столице Доминиканской Республики кое-какие дела еще оставались.
