Роберт Стреттон - Час нетопыря
— Это невозможно с технической, политической и формальной точки зрения. Фельзенштейн выступил бы против официальной версии, с удвоенной энергией бросился бы на поиски и, может быть, напал на какие-нибудь следы, что создало бы угрозу интересам Федеративной Республики. Предполагаю, что в этом случае он был бы готов сотрудничать с вами. Но вы же знаете этого человека. Никогда нельзя предвидеть, что придет ему в голову. К тому же, как вам известно, Фельзенштейн участвовал в нескольких мероприятиях Всемирного Совета Мира, высказывался насчет Вьетнама и Чили, осуждал гонку вооружений…
— Но он не принадлежит к числу левых. У него есть Рыцарский крест…
— Нет. Небольшая поправка в биографии. Этот человек — левый и правый одновременно. Он чересчур высокого мнения о себе и временами может быть опасен. Лично я глубоко уважаю свободу печати, но при условии, что она не затрагивает основных интересов страны.
— То есть интересов ваших хозяев, Пфейфер?
— У меня нет хозяев, господин федеральный канцлер. Я стараюсь выполнять свои обязанности в соответствии с оказанным мне доверием. И стремлюсь мыслить более широко, чем узколобый чиновник ведомства, которым я руковожу.
— Это ваше заявление заслуживает пятерки. Выходит, что я и мое правительство не мыслим столь широко.
— Этого я не говорил. Вы как раз дали пример такого мышления.
— Благодарю за комплимент. Еще один вопрос, господин доктор. Что будет, если те, кто, как вы выражаетесь, обеспечил сохранность части похищенных боеголовок, совершат, к примеру, нападение на территорию ГДР?
— Если мой анализ тех кругов, которые могли бы, вероятно, это совершить, достаточно верен, то ваши опасения безосновательны. Эти боеголовки гораздо лучше сыграют свою политическую роль, если будут спокойно лежать на каких-нибудь складах и базах. Впрочем, если бы что-нибудь подобное и произошло, то у вас всегда под рукой «горячая линия», дающая связь с Восточным Берлином.
— Превосходная мысль. Сперва Гаррисон объясняет русским, что он по ошибке устроил сущий ядерный ад над собственной страной. А потом наступит моя очередь объяснять Берлину, что какие-то неизвестные по ошибке совершили нападение на ГДР с применением нейтронного оружия. Великолепно. А они должны во все это терпеливо верить и даже пальцем не шевельнуть, чтобы нас не нервировать.
— Я снова спрашиваю, господин канцлер: есть ли у нас лучший выход? На мое ведомство вы не можете рассчитывать, так как в одиночку мы не установим ни виновников похищения, ни имен тех, которые взяли на хранение часть боеголовок, ни места, где находятся украденные и до сих пор не обнаруженные боеголовки. На армейскую контрразведку, Генеральный инспекторат и министерство обороны тоже нельзя положиться, потому что… Ну, я об этом уже говорил, Общественное мнение вам тоже не поможет: те, кто симпатизирует, как вы сказали, заговорщикам, правительству ни в чем не помогут. А те, чьи симпатии я определил бы как пацифистские, не смогут проникнуть в разного рода тайные места. В конце концов речь идет действительно о совсем незначительном ядерном потенциале по сравнению с тем, чем располагают великие державы. Повторяю, я не вижу никакого выхода. Зато я думаю, что в недалеком будущем можно будет осторожно вступить в переговоры с некоторыми людьми из кругов Генерального инспектората…
— Переговоры? Мне вести переговоры с какими-то заговорщиками? И о чем?
— Насчет возвращения боеголовок и, скажем так, по узловым вопросам германской политики. Не забывайте, что эти люди отныне обладают чрезвычайно красноречивыми аргументами, то есть боеголовками, с которыми они умеют обращаться, и знают, как их использовать в случае необходимости.
— Считаете ли вы, доктор, что сегодня в 19 часов я вообще не должен выступать по телевидению?
— Совсем напротив. Только искренние и подробные объяснения, которые даст народу федеральный канцлер, могут положить конец многочисленным сплетням и истерии.
— Вы говорите, искренние и подробные. Ну что ж, я попробую.
Пфейфер встал и демонстративно протянул руку канцлеру. Лютнер, с минуту поколебавшись и не скрывая антипатии, тоже подал Пфейферу руку.
— Да, еще один вопрос, — произнес Пфейфер уже от самой двери. — Куда делся ваш военный адъютант? Его не видно с самого утра. Или…
— Я вижу, — повысив голос, ответил Лютнер, — что у вас есть люди даже в моем секретариате. Я этого не потерплю, Пфейфер! Капитан Куно фон Ризенталь получил от меня особое, секретное поручение.
— Понимаю. Я надеюсь, что вы не подставите без нужды под удар этого красивого парня. Может быть, стоит его отозвать? Это очень деятельный человек, насколько мне известно. Легко может накликать на себя несчастье. Ну, я прощаюсь с вами, господин канцлер.
XLIV
Пятница, 12 июня, 13 часов 59 минут по западноевропейскому времени. Небольшой городок Верденберг, последняя железнодорожная станция в ФРГ, всего в полутора километрах от французской границы.
Около билетной кассы в толпе путешествующих, которых сегодня необычайно много, шныряет Рыба. Он делает вид, что не замечает Руди, который с рассеянным видом изучает расписание поездов.
Входит Лючия — босиком, с распущенными волосами, с полотняной сумкой через плечо. Она выглядит как студентка на каникулах. Обнимает Рыбу, они целуются и берутся за руки. Ни у кого не может быть сомнений, что эта симпатичная пара условилась встретиться здесь с совершенно иными целями, чем политические.
Ровно в 14 часов входит Челли вместе с Пишоном. Они останавливаются около расписания поездов. Не спеша к ним подходит Руди, а потом, как бы случайно, Рыба и Лючия.
— Поезд 14.07 по пятницам не ходит, — вполголоса говорит Челли. — Следующий только через два часа. Сейчас в одиночку пойдем обедать, но надо быть внимательными: здесь полно полицейских и сыщиков, видно, объявлена какая-то тревога.
— Тут собралась, должно быть, половина штурмовых частей, — смеется Рыба. — Мы непременно должны рассказать друг другу, как сюда добрались. У меня было столько приключений…
— Перестань, — говорит Челли. — Незачем здесь стоять. Пошли. Смотрите: сто метров прямо, потом поворот направо около аптеки. Ясно? Потом триста метров прямо. Увидите обувной магазин Бати и «Деликатесы» Майнля. Рядом, вниз по лестнице от улицы, есть китайский ресторанчик Мэй Вонга. Ясно? Встречаемся в правой зале, являемся с трехминутным интервалом.
Первыми уходят со станции Челли и Пишон. За ними неуверенным шагом тянется Руди. Он скверно себя чувствует. Кружится голова, может быть от жары. Время от времени пропадает острота зрения, и тогда весь мир он видит, как сквозь обмерзшее стекло.
Руди не может сосредоточиться, он перепутал указания Челли. Свернул налево, а не направо и не может найти обувного магазина. Когда наконец он дотащился до Мэй Вонга, группа уже приступила к обеду.
Челли открывает рот, чтобы выругать Руди за опоздание, но осекается на полуслове.
— Что ты натворил? — тихо говорит он. — У тебя кровь из уха. Сейчас же иди в туалет и умойся.
— И из носа тоже течет, — удивляется Рыба.
Руди ничего не отвечает. Он свесил голову, как тряпичная кукла. Кровь капает в фарфоровые мисочки, смешивается с соусом из сои, оставляет пятна на скатерти. Подбегают официанты.
— Врача! — кричит Лючия. — Немедленно вызвать врача!
— Заткнись! — рычит Челли. — Ему никакой врач уже не поможет.
— Откуда ты знаешь, Челли? — возражает Лючия. — Может, это только небольшое кровотечение.
— Куриная башка! Ты уже забыла, что мы везли сегодня утром? Надо удирать отсюда, и мигом. Выйди вместе со мной. Рыба заплатит. Без пяти четыре встретимся на станции, только не шляться по городу. Эй, Пишон, а ты куда? Я ведь сказал, что тебе не жить, если кто-нибудь из нас заболеет.
— Челли, — громко говорит Лючия, не обращая внимания на столпившихся вокруг официантов. — Я не согласна. Руди нельзя оставить одного.
Челли некогда отвечать. Он исчезает через какую-то дверь, которая ведет в подсобное помещение, так как у входа стоит врач в белом халате. «Скорая помощь» уже прибыла. Верденберг — маленький город, а китайцы не хотели, как видно, иметь лишние хлопоты.
Врач рвет рубашку на груди у Руди, пробует остановить кровь, текущую из носа, качает головой.
— Это ваш приятель? — спрашивает он. — Очень странный случай. Это конец. Похоже на отравление мышьяком или таллием. Прошу всех остаться на месте. Сейчас я вызову полицию.
Рыба останавливается около врача, с минуту молча смотрит на него, а затем медленно выходит из ресторана. Врач удивленно смотрит на Лючию и Пишона.
— Я, право, не понимаю… — пожимает он плечами. — Ведь это уголовное дело, вас наверняка задержат, пока вскрытие не покажет причины смерти…
