Збигнев Сафьян - Ничейная земля
— Понимаю — деньги, — сказал Ольчак. — А что еще, пан Поддембский?
Ольчак был первым человеком, которого он решил повидать после разговора с Кшемеком и перед встречей с Вацлавом Яном. Завиша долго думал, в какой обстановке устроить это рандеву с берлинским компаньоном Юрыся. У Ольчака, в кафе, у себя дома? В конце концов выбрал кафе; позвонил и услышал низкий, немного хрипловатый голос. Завиша назвал свою фамилию, сказал об Юрысе и назначил место — невзрачную кондитерскую на Брацкой улице.
— Я брошу на стол «Курьер Варшавский», а на газету положу золотой портсигар.
Ольчак и не пытался избежать встречи. Интересно, думал Завиша, он сразу доложит Владеку или немного подождет? Поддембский поставил перед собой две цели: получить деньги для Ванды и выжать из этого Ольчака как можно больше сведений об Юрысе.
Он бросил «Курьер» на стол и сел на вылинявший диванчик. «Манчестер Гардиан» пишет: «Польша поддерживает марш немцев на Россию». Ну и идиотские же идеи приходят в голову этим англичанам! «17 дней продолжается забастовка возчиков, шоферов-грузчиков». — «Министр Риббентроп прибывает в Польшу». — «Политическая организация народа должна быть гармонична, созвучна целям эпохи, другими словами, нужно предотвратить напрасную трату сил».
— Мы незнакомы, пан Ольчак, но это неважно. Мы слышали друг о друге.
Кивок лысой головки. Пожатие влажной руки. Вишневка на меду? Нет, я этой гадости не пью. Лучше уж «Старовин». Красивая девушка приносит на металлическом подносе рюмки. Интересно, что Бася подает своим клиентам на площади Бланш? Как называются их чертовы напитки? Перно… Кальвадос…
— Представьте себе, уважаемый пан Ольчак, у кого-то есть векселя, которые вы подписали Юрысю на приличную сумму… Срок уже прошел. Ваше здоровье…
Беспокойные руки ползают по поверхности стола. Если он поднимет рюмку, то разольет вино. Не поднимет.
— Понимаю, — лепечет Ольчак. — Я готов поговорить об этом. Эти векселя у вас?
— У одного человека.
— Трудные времена, пан Поддембский. — Торговый агент понемногу приходит в себя. — Я не говорю, что не буду платить. Я человек порядочный.
Завиша спокоен.
— Прекрасно.
— Но если этот человек, пан Поддембский, не является близким родственником незабвенного Станислава…
— Давайте еще по рюмочке.
— Значит, если он не является близким родственником…
— Это не имеет значения, пан Ольчак. Ни юридически, ни практически.
Взгляд бегающих глаз.
— Вы меня не поняли; бывает, что кто-то хочет решить дело тактично, даже если придется потерять какие-нибудь гроши… Вы много знаете, пан Поддембский, но, видимо, не все… — И конфиденциальным тоном: — Юрысь был моим компаньоном, эти векселя являлись гарантией его вклада. Может быть, он их продал? Или же есть законный наследник?..
— Неважно.
Ольчак взял рюмку; стекло выскальзывает как живое, стекло чувствует прикосновение влажных пальцев. У Баси всегда были сухие ладони, на руках Ванды мягкая кожа, пальцы слишком толстые, ногти коротко подстрижены, у маникюрши она не бывает. Очень осторожные, очень точные, безошибочные эти ее руки…
Внимание. Второй розыгрыш, новый расклад. Явный блеф, пан Ольчак, вы не знаете, с кем имеете дело.
— Для следствия по делу об убийстве Юрыся факт, что кто-то эти векселя купил или каким-то образом получил, имел бы, без сомнения, немаловажное значение, — говорит торговый агент. — Следователь, пан Кшемек, является человеком необыкновенно скрупулезным и терпеливым в поисках важных деталей. Мне кажется, что тот человек не сможет избежать допросов и необходимости давать некоторые объяснения.
Завиша спокойно потягивает вино, может, еще рюмочку? Вечером придет Александр; Ванда никогда не звонит, у нее дома нет телефона. Она ждет. «Ты отомстишь за Стасика, правда?» Вы не получите никакого ответа, пан Ольчак, играйте дальше.
— Избежать этих мелких или не очень мелких неприятностей, вероятно, было бы в интересах обеих сторон. (Пауза.) Поэтому я предлагаю… ну, скажем, двенадцать тысяч, конечно наличными, этот вопрос можно решить в течение шестидесяти дней.
Его нетрудно понять; он считает, вероятно, что Завиша начнет торговаться. Добавит пять, шесть тысяч, к этому он готов. И заработает на смерти Юрыся.
Завиша поднял тяжелые веки.
— Давайте перейдем к другим вопросам, пан Ольчак.
— Деньги — это я понимаю, а что еще, пан Поддембский?
— Мелочи. Майор Наперала знает об этих векселях?
Удар был точен. Если он доложит Наперале о встрече, пусть отдает себе отчет в том, что Завиша тоже скажет свое.
Молчание.
— Не понимаю, — говорит Ольчак, — что общего с этим делом может иметь майор Наперала?
— Ведь вы же его знаете.
Агент колеблется.
— Знаю. — И сразу же: — Что вам, собственно говоря, нужно?
Теперь надо импровизировать, а это Завиша умеет; именно своим умением импровизировать он и превосходил Напералу. Тот каждый допрос тщательно готовил, а он подходящий тон, нужные вопросы находил только во время разговора. Мысль блефовать пришла в голову совершенно неожиданно. Конечно! Посмотрим, как Ольчак будет реагировать.
— Что мне нужно? Кое-какие сведения.
— Не знаю, могу ли я быть полезен…
— Можете, можете… Юрысь требовал вернуть ему эти деньги и назначил срок, пан Ольчак…
Лицо мелкого воришки, пойманного на месте преступления; капли пота на лбу, языком облизывает губы. Огромная лапища хватает Ольчака за воротник, поднимает с диванчика и бросает обратно на подушки.
— Это ложь…
— Могу даже назвать дату, пан Ольчак. Естественно, судебному следователю. Юрысь был моим другом, и между нами почти не было тайн.
— У вас нет никаких доказательств.
— Может, есть, а может, нет, — лениво заявляет Завиша. — Достаточно моих показаний, даже если нет записки, которую Юрысь оставил.
Завиша наблюдает за Ольчаком; все же это ловкий тип, с ним ухо нужно держать востро.
— А когда, по вашему мнению, истек срок? И какое это имеет значение? Я же ведь никогда не говорил, что не заплачу.
— Послушайте, пан Ольчак. Самый глупый следователь сопоставит несколько фактов: просроченные векселя, встреча с Юрысем, он требует заплатить — и убийство…
— У меня есть алиби.
— Да, да, конечно… Но вам нужны были деньги. И поэтому, — здесь Завиша должен пойти на риск, но этот риск, по его мнению, оправдан, — вы пошли к Ратигану.
Ольчак взял рюмку; теперь ему надо дать передышку, пусть подумает, прежде чем капитулировать. Конечно, это будет не полная капитуляция — иллюзий тут строить нечего! Он уже знает, что Завиша — противник опасный, но знает и то, что до сих пор Завиша не сказал об этом ни следователю, ни Наперале, значит, ведет свою игру и ему нужны сведения, значение которых он не может проверить, во всяком случае пройдет какое-то время, пока он их проверит… Отсюда вывод, что Ольчак будет говорить неправду… Но важно другое: как он будет лгать? Не станет возражать, что ходил к Ратигану, сразу видно, что не станет… Интересно, знает ли Наперала об этих контактах? И знал ли Ольчак содержание рапортов Юрыся? Сообщил ли о них Ратигану?
Завиша почувствовал острое желание выпить; не какого-то там вина, а солидные сто граммов чистой. Если Ольчак был посредником в контактах Юрыся с французской разведкой, то он должен многое знать… Боится? А может, сейчас он уже боится меньше?
— Сто «Выборовой»! — бросил Завиша в пространство.
Он уже не думал об Ольчаке, он думал о Ратигане. Завиша чувствовал, что запутался в паутине, что его душат, впиваются в тело нити сетки, что нужно ее разорвать, но разорвать нельзя, следует развязывать узелок за узелком, пока не дойдет до места, которое… которое увидел Юрысь, и за это его…
Он выпил.
— Я знаю Ратигана, пан Поддембский. И действительно, я с ним встречаюсь, редко, но встречаюсь. И все же не понимаю…
Завиша стукнул кулаком по столу.
— Выбирайте, пан Ольчак: или мы договоримся и вы не будете со мной играть в прятки, или я сделаю все, чтобы у вас было достаточно неприятностей…
— Это шантаж.
— Можно и так назвать. — Завиша стал снова медлительным и ленивым. — Вы говорили об Юрысе с Ратиганом?
Минута молчания.
— Его фамилия упоминалась, — пробормотал Ольчак.
— Кто начал?
— Ратиган, — сказал быстро Ольчак. — Ратиган. Он просто спрашивал, знаю ли я Юрыся.
— Вы к Ратигану пошли за деньгами?
— Речь шла о кредите.
— А что говорили об Юрысе?
— Ничего. Ничего особенного.
Завиша придвинул свое лицо к лицу Ольчака.
— О Берлине говорили, правда? У вас с Юрысем там были общие знакомые. Хотя бы некий Вогт…
Наконец-то он увидел страх; теперь Завиша мог взяться за Ольчака и начать его четвертовать, зная прекрасно, что при этом четвертовании он сам окончательно себя раскроет.
