Михаил Попов - Кто хочет стать президентом?
– Что значит не нашли, товарищ э-капитан? – негромко, но ядовито спрашивал подполковник, принимая из рук сержанта какую-то ничтожную ведомость. – Они что, грибы, которых может не быть в конце февраля? Это две американки в городе всего на девяносто тысяч жителей. Более того, ты уже держал их фактически под замком, телекамерами и прослушкой. Куда они могли от тебя деться, а? Ведь ты у нас главный, блин, спец по бабьей части!
Бабушкина не верила своим ушам. И глазам. Захаров вместо того чтобы хлыщевато, как всегда, забросить ногу на ногу и остроумно отбрить этого старого хвоща, идет пятнами и кусает губы. Мир переворачивается. Это нервировало товарища сержанта. Наступало пугающее будущее, где, как она начинала догадываться, спать ей впредь придется не с симпатичным молодцеватым капитаном, а с отвратительным жадным и старым подполковником.
– Свободны, сержант! Бабушкина вылетела в предбанник.
Когда белый как кефир капитан проходил мимо нее, она спросила одними губами:
– Что случилось, Вася?
Он посмотрел на нее немного сумасшедшим взглядом:
– Не волнуйся. Мы еще посмотрим.
Бабушкина посмотрела ему вслед с неприязнью – так женщина всегда смотрит на человека, обманувшего ее ожидания.
– Зачем я вам опять понадобился? – спросил Елагин, снова усаживаясь перед столом капитана.
– Это долго рассказывать, а у меня, судя по всему, совсем мало времени.
С этими словами он полез в сейф и достал оттуда толстый пакет из плотной серой бумаги.
– У меня к вам, как я уже говорил, несколько вопросов.
Майор, понимая, что начинается серьезный разговор, кивнул.
– Спрашивайте.
Захаров некоторое время вертел в руках пакет. Можно было догадаться, что он на что-то решается.
– Документов при вас не нашли, но мне почему-то кажется, что вы меня не обманули, назвавшись майором Елагиным. Вместе с тем хотелось бы еще какого-то подтверждения. Поймите меня правильно, я…
– Верните мне телефон.
– Да-да. – Капитан снова слазил в сейф. Елагин начал нажимать кнопки большим пальцем.
– Сейчас я наберу номер. Вы поговорите с человеком, сославшись на знакомство со мной, то есть майором Елагиным, а потом установите по своим каналам – есть же у вас хоть какие-то возможности! – что это за номер и какой организации он принадлежит. Говорите.
Капитан поднес трубку к уху.
– Здравствуйте, – сказал он чуть дрожащим голосом, – привет вам от майора Елагина. Нет, с ним все в порядке… Оказать содействие… собственно, этим я сейчас и занят… Да, я понимаю… хорошо, я вас понял.
Во время этого разговора майор и капитан не отрываясь смотрели друг на друга. Елагин спросил:
– Знаете, как называется эта организация? Захаров отрицательно покачал головой. Во рту у него пересохло, он с трудом сказал одно слово:
– Нет.
– Она называется ФСО. Вам расшифровать эту аббревиатуру?
– Спасибо, не надо.
Капитан переписал на листок бумаги номер с телефонного табло.
– Верните мне трубку. Захаров молча выполнил команду.
– Теперь вам понятно, что меня лучше выпустить? Капитан потянулся к своему стационарному аппарату, собираясь, очевидно, как ему и предлагалось, проверить принадлежность номера, но, поглядев на часы, передумал. Майор встал со стула.
– Так я свободен?
– Более того.
– Что за «более того»?
Капитан опять схватился за серый конверт:
– У меня совсем нет времени. Поэтому возьмите.
– Что тут?
– Кассета. Весьма любопытная. Посмотрите – поймете все сами. Вы знаете в лицо Сергея Яновича Винглинского?
– Того самого?
– Того, того. Тут записаны некоторые слишком откровенные мысли, высказанные им, как он думал, в приватной обстановке. Я передаю ее вам вот почему… Впрочем, можете думать что хотите. Для меня главное – ваша принадлежность к государственной службе. Вы дадите этому ход, и моя душенька успокоится. А теперь – вот ваш пропуск. Валите отсюда. Конвой! Вон его отсюда, быстро!
Глава тридцать вторая
Доля обездоленных
Ленинский район Московской области
На снежной равнине неподалеку от первоклассной автотрассы стоит в обрамлении двух березовых рощиц здание спорткомплекса. Чуть в стороне от него высится еще одна рощица – типовых обшарпанных девятиэтажек. Водонапорная башня. Труба невидимой со стороны дороги котельной. Поселок Стариково.
– Нам сюда, – сказал Капустин шоферу.
Шофер попытался возражать: придется, мол, пересекать встречную полосу – нарушение.
В разговор неожиданно вступил сам Андрей Андреевич:
– Все решительные повороты совершаются с нарушением общепринятых правил.
Капустин с Ниной переглянулись и чуть улыбнулись друг другу. Настроение кандидата им нравилось. Еще вчера вечером он называл идею дочери дурацкой, а сейчас, судя по всему, проникся.
«Мерседесы» голодинского штаба, отчаянно сверкая фарами и безбожно попирая правила дорожного движения, сползли с трассы в серую жижу подъездной дороги, разбитой самосвалами. Качаясь на мелких грязевых волнах, подкатили к воротам спорткомплекса. Один из охранников сбегал, размотал проволоку, скреплявшую створки, и машины въехали на территорию.
Очевидно, слух о неожиданном визите распространился мгновенно, потому что когда Андрей Андреевич поднялся на широкое крыльцо главного здания, его уже встречали две грудастые женщины в резиновых сапогах, спортивных куртках и платках, повязанных хиджабным способом, а также мужчина в белом халате и с сигаретой в немного оскаленных от удивления зубах. Гостя они сразу же узнали. Кроме того, на них произвела сильное впечатление выгрузка телевизионной техники работниками одного из центральных каналов, тоже прибывшими на «Мерседесе».
– Здесь голодовка? – спросил Капустин.
Женщины, представившиеся общественными активистками Бажиной и Белкиной, тут же заголосили, что да, здесь голодает уже четырнадцать человек, многие пятый день, и «никто к нам не ездит, властям на нас наплевать, многие люди уже в тяжелейшем состоянии».
– Но мы же приехали, – сказал Андрей Андреевич, и это заявление было схвачено подоспевшим телеглазом.
– Мы привезли с собой врачей, воду, одеяла, надувные матрасы, – говорила Нина, стоявшая в профиль к телеобъективу.
– Показывайте, где тут у вас что, – скомандовал Капустин.
Вся голодинская команда в сопровождении ошарашенных активисток двинулась в глубь здания. К ней торопились присоединиться телевизионщики и медики, прибывшие на дело уже в пододетых под пальто халатах. Десантирование группы предвыборного штаба кандидата в президенты Голодина прошло быстро, решительно и произвело немалое впечатление на тех, кто мог наблюдать эту акцию.
В здании спорткомплекса голодали обманутые дольщики, доверившие свои кровные деньги фирме с привлекательным названием «Народный дом», практически по всей стране расклеившей постеры с лозунгом: «„Народному дому“ – народный контроль!» Андрей Андреевич твердым карающим шагом вошел в гулкое помещение спортзала. Оно было залито тусклым мартовским светом, сочившимся из окон, в воздухе плавал тонкий аромат духов народного несчастья – запах корвалола. У дальней стены на матрасах сидели, лежали, ворочались, в общем, маялись полтора десятка некрасивых, каких-то даже безнадежных на вид людей в разномастных спортивных костюмах. Упаковки с минеральной водой. Стол с аппаратом для измерения давления, за столом – очень толстая и свежая медицинская сестра, посаженная сюда, видимо, для того, чтобы подчеркивать своим обликом контраст между теми гражданами, у которых жилье имеется, и теми, кто без него страдает.
Звучно ударяя в пол каблуками, Андрей Андреевич приблизился к трагическому лежбищу. В среде страдальцев началось движение. Лежащие садились, сидящие вставали. Ни особой приветливости, ни вспыхнувшей надежды в их лицах не появилось. Даже когда они поняли, кто к ним приехал. Что и не удивительно: в прежней политической жизни у Андрея Андреевича не было имиджа борца за народные интересы. Ладно, будем создавать!
Телевизионщики расползлись по залу в поисках розеток. Начали зажигаться нестерпимо яркие лампы.
Андрей Андреевич подробно, внимательно расспрашивал, давно ли началась голодовка и кто из чиновников напрямую виноват в том, что людям приходится жертвовать здоровьем, добиваясь хоть какой-то справедливости. Отвечали ему сначала с недоверием, неохотно, но, видя основательность его интереса, а также заметив, что помощники строчат в блокнотах адреса и фамилии негодяев-предпринимателей и вступивших с ними в сговор должностных лиц, люди становились все активнее и откровеннее. К тому же вел себя Андрей Андреевич правильно: не возмущался бурно, шумно и фальшиво, не всплескивал руками, не сыпал риторическими обличениями.
Слушал.
Кивал.
Хмурился.
Помощники записывали и записывали. Телевизионщики тоже начали записывать.
