Михаил Попов - Кто хочет стать президентом?
В этот самый момент темное спокойствие елового парка было нарушено свирепой атакой сильных автомобильных фар. На тихую гуманитарную территорию въехало что-то инородно-брутальное. Развязно ныл двигатель: внедорожник боролся со снежным бездорожьем.
– Значит, ты ничего о ней не знаешь?
Народ повалил из комнаты на световую площадку перед входом, естественным образом отодвигая Лайму и Джоан все дальше от двери. Женщины закуривали, мужчины сморкались.
Невидимый и от этого особенного страшный механизм стих за елями. Деловито, залпом хлопнули дверцы. Раздался хруст решительных шагов. Свет невыключенных фар таранил разлапистую хвойную растительность, распространяясь низом, что создавало ощущение некоторой неестественности происходящего, как будто всю ситуацию подвесили в воздухе.
В этот момент на другом конце парка замельтешила еще одна пара фар: приближался уазик капитана Захарова. Но до места действия ему было еще далеко, а пассажирам «Лендкрузера» близко.
Володя Босой и Володя Маленький вышли на освещенное пространство.
– А вот и мы, – сказал Маленький.
– Ну-ка, все зашли обратно в хату, – сказал Босой.
Не все собравшиеся знали, кто эти решительные мужчины в черном, но абсолютно все знали: люди, говорящие таким тоном, имеют право отдавать такие приказания. Студийцы и гости начали медленно, оглядываясь, втягиваться в душную комнатенку мимо Варвары Борисовны, стоявшей у косяка.
– А вас, мадам, я попрошу остаться, – сказал Босой, когда и Джоан сделала шаг назад, повинуясь общему движению.
Лайма уже узнала своих старых поездных знакомых и теперь внимательно постреливала глазами то в одного, то в другого, видимо, прикидывая, с кого начать царапаться.
– Ну, девочки, как будем рассчитываться? – улыбаясь со всей возможной отвратительностью, спросил Маленький, Босой же повернулся к Елагину, стоявшему чуть в стороне:
– А тебе нужно особое приглашение? Дуй в хату!
– Ладно, я еще позвоню. – Майор спрятал телефон в карман и принял стойку человека, не согласного со сделанным ему предложением.
– Никому ты не позвонишь, если прямо сейчас не уберешься, – сказал Володя Босой, шагнув к нему и занеся руку для удара, что должно было, по его убеждению, сразу и окончательно перепугать любого самого непонятливого чайника.
– Что вы хотите делать с этими девушками?
– Им понравится, – хохотнул Босой. – Даже больше, чем в прошлый раз.
– Предлагаю вам передумать, – сказал майор.
– Нарывается, – сказал Маленький Босому.
– Раз нарывается, значит, нарвется.
Маленький бросил вперед кулак, поднятый сначала только для угрозы. В следующее мгновение он уже стоял на четвереньках в снегу, открыв рот и выпучив глаза.
– Ух ты! – сказал иронически Босой, все еще не веря, что дело приняло серьезный оборот. Он попытался ударить в лицо Лайму, но та, видимо, понимая, что все будет развиваться именно по этому сценарию, сумела подготовиться и увернуться. Тогда Босой повернулся к Джоан, стоявшей рядом и явно ни к чему не готовившейся. Ее ему удалось бы ударить без проблем, если бы не майор. Он успел проделать путь в четыре-пять шагов, отделявших его от бандита, перехватить подлую руку и особым образом ее повернуть. Босой некрасиво вскрикнул и упал.
– Сзади! – крикнула Лайма майору.
Володя Маленький уже успел подняться, горя жаждой немедленной мести. Майор применил прием Жан-Клода Ван Дамма, так хорошо знакомый каждому российскому телезрителю: отклонился и двинул нападавшего ногой куда-то между грудью и животом. Володя Маленький дернулся и сделал два отступающих шага, после чего технически нелогично рухнул лицом вперед.
Джоан плохо понимала происходящее, но при этом не сомневалась, что все это делается ради нее. В таких вещах женщины не ошибаются.
Между тем из-за деревьев показались еще трое бойцов. Они выглядели не столь грозными физически, как только что поверженные черные громилы, но были в форме. Для американок этого оказалось достаточно, чтобы сделать однозначный вывод: драка автоматически сворачивается. Какой разумный человек будет оказывать сопротивление полиции?
– Капитан Захаров! Ваши документы, молодые люди!
– Девушки, немедленно уходите отсюда, – сказал майор на хорошем английском, приобретенном за время службы в российской дипмиссии за океаном.
– Что вы, это полицейские! – тихо, сквозь зубы ответила Лайма.
Джоан была больше поражена тем фактом, что этот удивительный человек с такими умелыми руками и ногами еще и владеет ее родным языком.
– Уходите, у вас будут неприятности.
– У нас будут неприятности, если мы уйдем, – отвечала Лайма.
– Я знаю, что говорю.
– А я знаю, что делаю.
– Говорите по-русски, – велел Захаров. – Ты, парень, тоже готовь паспортину и не делай вид, что штатник, не поверю.
– У-хо-ди-те, я их задержу. Виноват буду я.
– Давай, Васькин!
Сержант с названной фамилией подошел к Джоан, цапнул ее за предплечье и громко сказал:
– Хенде хох!
Это была сильная шутка, но Джоан она не понравилась, и девушка попыталась высвободиться.
– Чуркин! – скомандовал Захаров.
– Стой где стоишь! – сказал Чуркину майор Елагин по-русски, что сбило с толку рядового, уже привыкшего слышать от этого мужика в камуфляже английскую речь. – И ты, Васькин, убери руку. А то будешь лежать, как эти лежат.
Васькин был, очевидно, парнем сообразительным и руку сразу же убрал.
– Гоу он! – крикнул майор американкам. На них это наконец подействовало, они побежали и исчезли среди еловых лап, пропитанных перекрестным светом четырех фар.
– Догнать! – скомандовал Захаров, но майор схватил Васькина и Чуркина за воротники полушубков, и они замерли в его руках как пойманные зайцы.
– Ну что мне, стрелять в тебя, дурака, а? – заныл Захаров, расстегивая кобуру и вытаскивая свой ТТ. – У меня приказ их арестовать.
– Арестуй меня.
– На кой черт ты мне сдался? А девчонки зря удрали – куда они скроются в городке?
– Давай, давай, арестовывай меня, скажи – оказал сопротивление.
– А кто ты такой?
– Майор Елагин.
Захаров уныло рассматривал свой пистолет. Замахнулся им, когда приоткрылась дверь в библиотеку и кто-то попытался выйти:
– Сиди читай!
Все складывалось совсем уж по-дурацки. Девок он, конечно, разыщет. Здешняя начальница Дерябкина должна знать, где они поселились. Не позже чем через час-два он их окольцует на предмет передачи Шинкарю. Но тут этот майор нарисовался. Как он этих Володек на снежок пристроил! Прием явно не ментовский. Может, его вместо американок отдать подполковнику? Да что мы, майоров не видали?
«Сам сначала допрошу», – решил Захаров.
– Ладно, садись в машину. А вы, Васькин, оттащите пацанов к их джипу, а то замерзнут. Понял, Чуркин?
Глава тридцатая
Триумвират
Подмосковье, Охапкино
– Папа, мы говорим уже полтора часа, и ты меня до сих пор ни в чем не убедил.
Андрей Андреевич, Кирилл и Нина сидели в кабинете кандидата в креслах, расставленных по разным углам. За окном было темно. В кабинете тоже было почти темно. На письменном столе горела настольная лампа. Раструб ее отвернут в сторону, чтоб не било светом по глазам, отчего беседующие почти не видели друг друга. И сама беседа чем-то напоминала не разговор реальных людей, но обмен мнениями между душами в каком-то из отделений чистилища.
– В твоих словах нет элементарной логики, папа. Если ты считаешь, что политика – дело настолько грязное, что меня нельзя даже близко к нему подпускать, тогда зачем ты сам этой политикой занимаешься?
Андрей Андреевич сделал страдальческое лицо.
– Я тебе уже двадцатью способами объяснял почему. Теперь на лице Нины появилось страдальческое выражение.
– И ни один из двадцати меня не убедил.
– Скажи хотя бы ты ей, Кирилл.
Капустин уже много раз произносил речи в защиту позиции шефа, не веря нисколько в правильность этой позиции, а это очень трудная работа. Вроде как писание романов на заказ, когда не нравится заказчик и то, что ему вздумалось заказать.
– Что же ты молчишь, консильери? Капустин сказал укоризненно:
– Не надо так, Нина. Не руби сук, на котором сидишь, пригодится повеситься.
Она вскинулась:
– А как мне тебя называть, когда вы тут развели какую-то мафиозную атмосферу, как будто это не легальная партия, а самая вульгарная бандитская «семья»? Вообще-то, если вдуматься, политика – штука и в самом деле мазутная, раз сумела испачкать даже такое хорошее слово. «Семья» – теперь это ругательство.
Андрей Андреевич морщился все сильнее.
– Скажи, Кирилл, скажи ей! Профессия у меня такая, Нина, профессия – заниматься грязным делом, чтобы сделать его чище. Как если бы я был ассенизатор. Ведь если ассенизатор не берет дочь к себе на рабочее место, боясь, что она извозится в дерьме, это не значит, что он двуличный человек. Как раз наоборот.
