Лев Гурский - Убить президента
– Ага, – согласно кивнул я. – Они были крикуны, Лера все больше насчет вооруженных идеалов, а вы – за независимость Украины. Пестрая компания. Ну так потому он и альянс, да еще демократический. Я правильно рассуждаю?
Сапего снова рассердился, и теперь, кажется, уже не на шутку. Я случайно задел самое дорогое.
– Вы злоупотребили моим гостеприимством. – Хозяин квартиры посмотрел на меня злыми глазами. – Вы запугали, меня, а теперь еще и издеваетесь? Я этого так не оставлю. Все, никаких вопросов! Только в присутствии посла и с переводчиком!
Я тут же откланялся, боясь, что сейчас он перейдет на иностранный украинский язык, и мне впрямь не обойтись без переводчика. Хорошо, что Сапегин отпечаток на фотографии у меня уже имелся.
Выйдя на улицу, я глотнул свежего воздуха, залез в машину и стал решать, что делать дальше. Время было уже позднее для визитов, хотя, с другой стороны, по крайней мере один визит лучше до завтра не откладывать. Я открыл свою карту и посмотрел, как лучше проехать к дому господина Воскресенского – единственного Андрона среди всех Андреев.
Taken: , 1Глава 43
ТЕЛЕЖУРНАЛИСТ ПОЛКОВНИКОВ
Говорят, знаменитый Фридрих Барбаросса никогда не показывал врагам спины. Эту истину я однажды почерпнул из отрывного календаря и с тех пор предпочитал никогда не пренебрегать заветами рыжебородого полководца. Но в данном случае пришлось сделать исключение: даже Барбароссе, я думаю, не удалось бы одновременно спасаться бегством, вести непринужденный репортаж в прямом эфире и вместе с тем не выглядеть смешным в глазах противника. Я предпочел выбрать первых два условия из трех возможных: пусть посмеются, если сумеют. Нашей четверке, например, точно уж было не до смеха. С одной стороны подступали оскорбленные соколы, ведомые толстощеким вождем с нашлепкой. С другой стороны угрожающе приближалась команда вышибал самой «Вишенки». Да и все прочие обитатели игорного зала, пока еще сидевшие на своих местах, могли в любую секунду повскакивать со своих мест и оскорбить нас действием. Оставалось только одно. Не дожидаться, пока замкнется круг, и прорываться к выходу. К выходу, который сейчас для нас был уже не там, где вход, – дорога через кухню была надежно перекрыта.
Хорошо еще, что нашей маленькой команде довольно часто приходилось куда-то прорываться, и порядок действий был отработан до мелочей. Вот и сейчас наша четверка на ходу перестроилась клином. На острие клина несся Журавлев, с угрожающим видом размахивая раструбом направленного микрофона. Сооружение это было довольно хлипкое и чрезвычайно бесполезное в драке. Зато внешне данная конструкция очень была похожа на американский стингер – каким его показывают в кино. Для правдоподобия Журавлев в свое время приклепал к кожуху микрофона нечто напоминающее мушку, и с тех пор это психологическое оружие действовало безотказно. Люди очень зримо представляли себе прямое попадание ракеты и шарахались в разные стороны. Только гораздо позднее, когда мы уже успевали промчаться, все вокруг начинали соображать, что стингер никак не входит в комплект оборудования телевизионщиков и, скорее всего, это вовсе не ракетная установка…
Среднюю часть нашего маленького клина составляли Катя со своим осветительным прибором и Мокеич с камерой. Это была наименее защищенная часть группы. Мокеич, прилипший к окуляру, с ушами, зажатыми в наушники, был фактически глух и слеп. От врагов он мог лишь отбрыкиваться ногами – и то лишь в том случае, когда не использовал ноги для бегства. Кате при крайней необходимости разрешалось употребить свой осветительный прибор в качестве ударного инструмента. Когда лопалась лампа, звук раздавался как при взрыве хорошей доброй лимонки, а осколками можно было вывести из строя любого врага. Катя, однако, не злоупотребляла такой возможностью, уповая в основном на быстроту ног: запасных ламп было мало, и стоили они дорого.
Замыкал группу, по обыкновению, ваш покорный слуга. Если камера была включена, мне приходилось сохранять на лице самую обаятельную гримасу и болтать что-нибудь утешительно-информационное.
На этот раз я мчался за Мокеичем и Катей и, видя непогасший красный глазок телекамеры, вдохновенно выкрикивал что-то вроде:
– Да, господа, большие выигрыши – это сильные страсти. Увы-увы, стрессы напряженного рабочего дня не всегда удается погасить даже за столиком рулетки. Конечно, все мы – живые люди, у всех нервы. Очевидно, уважаемые господа из Службы Безопасности – вы видите их за моей спиной – днем немного понервничали. Это, что ни говорите, бывает. Случается, любая незначительная мелочь может вывести человека…
Над моим ухом что-то просвистело. Пуля, испуганно подумал я, но, к моей радости, это был всего лишь тяжелый хрустальный бокал, который врезался в стену и обдал преследователей порцией брызг. Порядок!
– …из равновесия. Но, как говорится, посуда бьется к счастью, и любой стресс, в конце концов, можно погасить путем смены рода деятельности. Если днем вы занимались службой безопасности, вечером сам Бог велел отдохнуть у зеленого стола…
Бац! Еще один бокал, и еще раз мимо. В этой тесноте хорошенько не размахнешься. Мы уже мчались по коридору по направлению к главному выходу. У Журавлева отличный инстинкт, он кинулся – и нас повел – туда, где меньше народу и где стеклянные входные двери еще не забраны решеткой на ночь. В крайнем случае рванем через стекло. Тут главное – беречь глаза, руки и камеру. Вернее, в таком порядке: глаза, камеру, руки.
Ба-бах! А вот это уже стрельба. К счастью, никто ни в кого не попал. Скорее всего, стреляли пока вверх, для острастки. А может, стрелки такие дерьмовые. Соколы вообще никудышные стрелки. Дать в морду, отбить печень, раскрошить челюсть – это они могут. Но метко стрелять… на кой черт это надо? Пустил очередь – в кого-нибудь да попадешь. Правда, наши преследователи сейчас без автоматов. Оставили, наверное, в гардеробе… Ба-бах! Бах! Вот это молодцы. Попали в стекло наружной двери. До двери этой нам еще метров десять, поэтому град осколков просыпался не на нас, а на швейцаров, которые приготовились нас встречать. Полная неразбериха! Те, у дверей, брызнули на пол: подумали, будто стреляют именно в них, а не в меня, Мокеича и Катю с Журавлевым. Давненько я так не бегал!
Еще один рывок! Кстати, камера все еще работала. Мокеич уже не ловил меня в кадр, а просто несся прыжками, держа камеру под мышкой. Представляю, какая потрясающе достоверная картинка была сейчас на экране. Мы скакали бок о бок с Мокеичем. Наушник у него от бега сполз, и я слышал восхищенные вопли из студии. Все в полном отпаде! Заснять скандал в самой «Вишенке», да еще с участием соколов. Кому-то этот прямой эфир еще припомнят, но все будет потом, завтра, а сейчас они умирали от счастья.
Нам было не до счастья. Нам бы успеть…
Успели!
Наша дружная кавалькада в полном составе выпрыгнула из пустого проема входной двери. Напоследок Катя ухитрилась все-таки разбить лампу о косяк, и я вовремя увернулся от осколков. Судя по крикам у меня за спиной, кто-то не увернулся. Хорошо бы это был толстощекий Мосин. Лишняя нашлепка ему бы не помешала.
Как только мы выпрыгнули из двери, лампочка на камере погасла. Странно, неужели прошло всего пятнадцать минут? Да быть не может. Мне показалось, что прошло уже не меньше часа. Вот что значит теория относительности.
Рафик был прямо под боком, мотор еще толком не успел остыть, и мы взяли сразу с места в карьер. Преследователи замешкались. Они припарковали свои лимузины в стороне, противоположной нашему бегству. Это дало нам минуты три для отрыва.
И мы помчались по ночной Москве. К нашему счастью, ночная жизнь кипела только в особых, предназначенных для этого заведениях и не распространялась на проезжую часть. Дорога была отнюдь не загружена. Завтра, когда в Москву понаедут гости, родео не устроишь. Но пока путь свободен, вперед!
Мокеич за рулем старался как мог. Наш маленький «рафик» был ничто по сравнению с лимузинами соколов, но Мокеич выжимал из механизма все и даже больше. Оторваться можно либо сейчас, когда между нами еще дистанция, либо никогда. Еще десять минут, и они нас настигнут, и тогда… Об этом лучше было бы не думать.
Пока же мы мчались по улице Поварской. Мокеич рулил, «рафик» вздрагивал, Катя собирала свои проводки, горестно вывинчивая цоколь покойной осветительной лампы. Журавлев нервно вертел в руках свой раструб микрофона, растерянно соображая, нельзя ли на пять минут переделать его в настоящий стингер. Что касается меня, то я вместе со всеми подпрыгивал на ухабах, борясь с желанием набрать оставленный мне номер генерала Дроздова и попросить на выручку пару танков.
Мы вырвались на бульвар, вспугнули двух прохожих-камикадзе, разминулись со случайным «жигулем» и, визжа тормозами, рванули в сторону Триумфальной площади. Надо было добраться до Большой Садовой, а там можно было уйти переулками, которые лучше Мокеича не знал никто.
