Грэм Грин - Доверенное лицо
— Наверное, сунули погнутую монету.
— Нет, нормальную. Да бог с ней.
— А то есть такие ловкачи, — ворчал носильщик, — только отвернись, он за свой пенни три пакетика вытащит, — Он постучал по автомату. — Пойду за ключами.
— Пустяки, право, не стоит.
— Как же так? Нехорошо получается. — Носильщик, прихрамывая, заковылял прочь.
На обоих концах платформы горело по фонарю. Д. ходил от одного к другому. Рассвет наступал с осторожной, расчетливой медлительностью. Как ритуал — сначала померкли фонари, потом снова пропели петухи, и только после этого засеребрилось небо. На путях обрисовались товарные вагоны с фирменной надписью «Угольные копи Бендича». Проглянули другие перроны, выщербленные и мертвые. Рельсы тянулись к забору, за которым виднелось темное пятно, оказавшееся пакгаузом. Дальше чернело тоскливое зимнее поле.
Вернулся носильщик и открыл автомат.
— Так и есть, все отсырело. Им теперь не до изюма. Вот и заржавел ящичек. Держите. — Он протянул ему бумажный пакетик, влажный, разлезавшийся прямо в пальцах.
— А вы еще уверяли, что климат тут отличный.
— Точно. Мидленд для здоровья полезен.
— Откуда же сырость?
— Так это, понятное дело, — объяснил носильщик, — станция-то в низинке… Видите?
Утренний сумрак и впрямь таял, уползал, словно туман со склона горы. Тусклый серо-желтый рассвет занимался над сараем и полем, станцией, подъездными путями, вдали осветился холм, закраснели кирпичные коттеджи. Пни спиленных деревьев напомнили ему поле боя. Из-за холма торчало какое-то странное металлическое сооружение.
— Это что такое? — спросил Д.
— Это? Да так, ничего. Идея, вишь, у них появилась.
— Довольно уродливая идея.
— Уродливая говорите? Не сказал бы. Я к ней привык, мне без нее скучно будет.
— Похоже на нефтяную вышку.
— Она самая и есть. Какие-то дураки надумали нефть отсюда качать. Мы им говорили — нет тут ничего, да они ведь из Лондона, лучше всех все знают.
— Ну, и как — нашли нефть?
— Да вот, аккурат на эти два фонаря хватило. Теперь вам недолго ждать. Вон Джарвис уже спускается с холма.
Развиднелась дорога, тянущаяся к коттеджам. На востоке просветлело, все кругом, кроме неба, приобрело какой-то темный оттенок побитых морозом овощей.
— Кто этот Джарвис?
— Он каждое воскресенье ездит в Бендич. Иногда и в будни тоже.
— Работает на шахте?
— Нет, куда ему, стар больно. Говорит, хочу проветриться. А слух такой, что старуха у него там. Но Джарвис не признается. «Я, говорит, неженатый».
Тяжело ступая, Джарвис спускался к станции по посыпанной гравием дорожке. На нем были вельветовые брюки и куртка. А когда он подошел ближе, стали видны мохнатые брови, бегающие глаза и седая щетина на подбородке.
— Как живем, Джорди? — спросил носильщик.
— Ничего, могло быть хуже.
— К старухе собрался?
Джарвис глянул на носильщика искоса, с подозрением и отвел взгляд в сторону.
— Этот джентльмен едет в Бендич. Он иностранец.
— А-а…
Д. почувствовал себя так, словно он носитель тифозных палочек, оказавшийся в обществе здоровых людей, которым сделана прививка: уж этих он не заразит. Они надежно застрахованы от жестокости и страха, которые он нес в себе.
Он ощутил внутри какую-то удивительную пустоту и изнеможение, словно, наконец, среди унылых зимних полей, в тиши заброшенного полустанка нашел обетованное местечко, где можно присесть, передохнуть, забыть о ходе времени.
Рядом монотонно бубнил носильщик: — Проклятые заморозки, все загубили к черту.
— Ага, ага, — время от времени поддакивал Джарвис, вглядываясь в рельсовую даль.
Дважды прозвенел звонок в будке блок-поста. И внезапно стало ясно, что ночь минула и настал день.
В будке блок-поста был виден дежурный с чайником в руке. Он опустил куда-то чайник и дернул рычаг. Где-то прогундосил сигнальный гудок.
— Ага, — сказал Джарвис.
— Вот и ваш поезд, — окликнул его носильщик.
На горизонте вырос комок дыма, похожий на розовый бутон, потом из дыма выскочил паровоз и цепочка слегка раскачивающихся вагонов.
— Далеко до Бендича? — поинтересовался Д.
— Миль пятнадцать. Так ведь, Джордж?
— Четырнадцать миль от церкви до «Красного Льва».
— Да не в расстоянии дело, — сказал носильщик. — Главное тут остановки.
В покрытых морозцем окнах поезда бледное утреннее солнце дробилось на кристаллы. Несколько небритых физиономий глазели в окна на занимающийся день. Д. вошел вслед за Джарвисом в пустой вагон. Носильщик, зал ожидания, уродливый железный мост над платформами, дежурный в будке с чашкой чая в руке, тихий, мирный покой, — все уплывало назад. Низкие холодные холмы сошлись к рельсам. Ферма, чахлый лесок, похожий издали на облезлую меховую шапку, затянутая ледком канава — все это, отнюдь не живописное, лишенное какой-либо красоты, несло в себе спокойствие и тихую отрешенность. Джарвис молча смотрел в окно. Д. спросил:
— Вы хорошо знаете Бендич?
— Ага.
— Может быть, вы знаете миссис Беннет?
— Жену Джорджа Беннета или Артура?
— Ту, которая была няней у дочки лорда Бендича.
— Ага.
— Вы ее знаете?
— Ага.
— Где она живет?
Голубые навыкате глаза Джарвиса долго и подозрительно разглядывали его.
— А для чего она вам?
— У меня к ней письмо.
— Она живет рядом с «Красным Львом».
От остановки к остановке лесов и скудной травы становилось все меньше. На холмах все отчетливей проступал камень. Ржавая одноколейка вела к каменоломне, в бурьяне валялась перевернутая вагонетка. Вдруг холмы расступились и открылась широкая равнина. Посреди нее торчали терриконы, не уступающие высотой окружающим холмам. Редкая чахлая трава, словно язычки зеленого пламени, взбегала по терриконам. Линии узкоколейки обрывались, никуда не ведя. У подножья искусственных холмов тянулись похожие на шрамы улочки серых каменных домиков. Поезд шел без остановок, громыхая по безрадостной равнине, проносясь мимо гор шлака и платформ со звучными названиями вроде «Замок Крэг» или «Гора Сион». Все это было похоже на гигантскую мусорную кучу, куда вывалили чуть ли не целый пласт жизни — гигантские ржавеющие шахтоподъемники, черные трубы, сектантские часовни с шиферными крышами, темное белье, сушившееся на веревках и добавлявшее картине ощущение безнадежности, дети, бредущие с ведрами от водоразборных колонок. Только подумать, всего в десяти милях отсюда иной мир, тихая станция и пение петухов. Домики уже тянулись непрерывными узкими улочками, спускаясь от терриконов к железнодорожной насыпи. Д. спросил:
— Это Бендич?
— Не-ет. Это Пэрэдайз.
Поезд прогрохотал по мостику и обогнул еще одну гору пустой породы.
— И это тоже не Бендич?
— Не-е. Это Каукамберилл.
— Как вы их различаете?
— Охо-хо…
Джарвис угрюмо глядел в окно. Правда ли, что у него тут старая зазноба или, действительно, просто захотелось на денек сменить обстановку? Наконец он проворчал нехотя, словно обидевшись:
— Каукамберилл — это не Бендич, их не спутаешь. Вон — Бендич, — и показал на выплывшую очередную темную гору шлака с серым струпом улочки у подножья.
— Эдак, — продолжал он, впадая в мрачный патриотический раж, — можно спутать Бендич с «Замком Крэг» или с «Горой Сион». Вы поглядите толком-то.
Д. поглядел. Он привык к развалинам, но тут ему подумалось, что бомбежка — пустая трата времени. Развалины образуются сами, если все предать мерзости запустения.
Бендич гордо именовался станцией, а не остановкой. Тут был даже большой зал ожидания, хотя и на замке и с выбитыми стеклами. Д. задержался, чтобы пропустить вперед Джарвиса, но Джарвис тоже задержался, пропуская Д., — словно заподозрил, что Д. за ним шпионит. Похоже, этот человек отличался наивной природной скрытностью, остерегаясь других, как животное — звука чужих шагов или незнакомого голоса близ своей норы.
Д. вышел на привокзальную площадь. Его последнее поле битвы лежало перед ним как на ладони. Одна улица уходила к террикону и Т-образно упиралась в другую, тянувшуюся у подножья черной кучи. Дома ничем не отличались друг от друга. Однообразие нарушали лишь вывеска гостиницы, фасад церкви да редкие жалкие лавчонки. Во всем поселке чувствовалась какая-то пугающая упрощенность, будто он был построен детьми из кубиков. Поражало и безлюдье, пустынность обеих улиц. Впрочем, поскольку не было работы, то людям и ходить некуда, а в постели, понятно, теплее, чем на улице. Д. прошел мимо биржи труда, еще нескольких однообразных серых домов с опущенными шторами, миновал чудовищно грязный двор, где стоял сортир с настежь распахнутой дверью. Как будто в городке шла война, но почему-то без видимых следов сопротивления.
