Кирилл Казанцев - Кремлевские войны
– Но в суде это обвинение не подтвердилось! – вновь поднял палец хозяин кабинета. – Не было доказано!
– Да, приговор так и не был вынесен, – подтвердил Салтанов. – Тем не менее определенный осадок остался. Полного доверия к этой организации быть не может. И Игорь Юрьевич должен был об этом знать.
– И что ты предлагаешь? – спросило Первое лицо. – Разогнать их к чертовой матери?
– Зачем же разгонять? – пожал плечами Салтанов. – Люди готовы работать сверхурочно, на благо Родины – и пусть работают. Но под контролем. Пусть встречаются у меня в кабинете и высказывают свои соображения.
– Согласен, – снова кивнуло Первое лицо. – Может, мы впоследствии их встречи как-нибудь используем. Создадим на их базе какое-нибудь патриотическое движение.
– Это было бы очень неплохо, – поддержал шефа Салтанов. – Ну а что касается Тарасова… Может быть, вы сами с ним поговорите? Мне кажется, так будет правильнее.
Это был момент импровизации. Заранее у главы президентской администрации было заготовлено другое предложение: чтобы разговор с вице-премьером провел он сам или премьер-министр (бесцветная, никому не известная фигура – Первое лицо любило назначать на высокие посты именно таких людей). Разговор был бы достаточно жесткий, неприятный для вице-премьера. И вполне возможно, что после такого разговора Тарасов, славившийся в кабинете своей независимостью, подал бы в отставку. Однако, сидя напротив хозяина кабинета (и Кремля, и всей страны), Салтанов почувствовал, что такой исход дела был бы неприятен его собеседнику. И потому внес другое предложение.
– Да, это ты верно решил, – сказал Сам. – Я поговорю. Я с ним как-то давно наедине не беседовал. Все времени не было, да и нужды тоже: Алексей Константинович и сам, без моей подсказки знает, что делать. Но тут такой случай… У тебя все?
– Да, по этому делу пока все, – подтвердил Салтанов.
– Что ж, и правильно, что все, – сказало Первое лицо. – Суетиться нам тут не надо. Откликаться на все эти булавочные уколы в прессе. Если на все уколы откликаться – будешь дергаться, как припадочный.
Первое лицо славилось своей красочной, образной речью, умением подбирать меткие, яркие, понятные народу сравнения. Многие из его выражений стали впоследствии крылатыми.
– Самые необходимые, нужные меры приняли – и довольно, – продолжало Первое лицо. – Можно переходить к другим, более важным делам. Например, готовить первые выборы губернаторов. Тут все должно пройти чисто, гладко. Чтобы никаких поводов для разного рода разоблачений!
– Я как раз этим сейчас и занимаюсь! – заверил Салтанов. – Уже провел встречи с…
– А еще у нас на подходе важный закон о новом порядке формирования Совета Федерации, – не дослушав, продолжил хозяин Кремля. – Ему также надо уделить внимание. Ну и текущие дела. Так что слишком много времени уделять этому скандалу не нужно.
Глава президентской администрации понял содержавшийся в этих словах намек. Всякие упоминания «дела Тарасова – Безбородова» в государственных и окологосударственных СМИ следует прекратить. Только кампания против структур мошенника Николова – и все. Другие имена, причастные к этому делу, мелькать не должны. Внимание населения с этого момента должно быть привлечено к иным вопросам.
– У тебя на сегодня все? – спросило Первое лицо.
– Нет, есть еще предложения по формированию кадрового резерва, – отвечал Салтанов.
– Ну да, я помню, я же поручал, – кивнул хозяин Кремля. – Ну давай свои соображения.
И они перешли к следующему вопросу.
Глава 19 Как запутать след
С каждым днем Вера Хохлова все сильнее ощущала, что времени, отпущенного им с Николаем для любви, осталось немного и близится разлука. Внешне об этом, казалось, ничего не говорило. К ней не приходили из милиции (а ведь могли бы – ведь тогда, пятнадцать лет назад, они были очень близки, и у органов могли остаться сведения на этот счет), она не замечала за собой слежки. И все равно ощущение близкого конца становилось все сильнее.
Возможно, это чувство возникло под влиянием развернувшейся в последние дни в СМИ кампании против Николова и его организации. Дня не проходило, чтобы на всех основных каналах не рассказывали о каком-то обманутом вкладчике фирмы «ННН» и десять раз не повторили, что та же участь ожидает и тех, кто доверил свои деньги новой николовской структуре. Вера спрашивала Николая, как все эти сведения отражаются на поведении людей, редеет ли поток вкладчиков. Он отвечал, что пока говорить рано, воздействие пропаганды сказывается постепенно. Вот где-то через неделю-две можно будет делать какие-то выводы. Вера слушала, кивала – показывала, что понимает, соглашается, – но внутри у нее все сжималось. Она чувствовала – и здесь, в бизнесе, дело идет к концу. Не дадут Николаю развернуться, задушат и это его начинание, организацию «Нам Нужна Новая Надежда».
Николай Веру успокаивал, но сам чувствовал то же самое: ситуация ухудшается, кольцо вокруг него начало сжиматься. Он тоже смотрел направленные против него передачи, даже подсчитывал их число, время, которое они занимают в эфире. Времени на пропаганду, направленную против финансовых пирамид, отводилось много, причем в самые ходовые, самые горячие часы. Это могло означать только одно: государство объявило ему войну. Ни жить, ни работать спокойно не дадут.
Все чаще у него стала возникать мысль: а не бросить ли все к чертовой матери, не уехать ли? Денег на жизнь хватит: на счетах в различных европейских и азиатских банках у него лежало в общей сложности свыше миллиона долларов. Можно купить виллу где-нибудь на юге Франции, жить там, плавать на яхте по Средиземному морю… Или поехать на родину предков, в Болгарию. Там тоже море есть. И Веру с собой взять. Хотя она вряд ли поедет – как сына бросит? Да, нельзя парня одного оставлять, даже заговаривать об этом не стоит. А жаль: в последнее время не только Вера привязалась к Николаю, но и он прикипел к ней, стал ждать их свиданий. Любовь, что ли, снова возникла? Этого только не хватало – среди всех этих передряг, под ежедневной угрозой ареста, суда… Но ведь так и бывает, это он – с его жизненным опытом – хорошо понимал. Чувство не спрашивает, когда ему вспыхнуть, не слушает доводов разума – загорается и все. И подчиняет себе и разум, и все поведение человека.
У него, к счастью, пока так не случилось – Николай свои поступки вполне контролировал. И способности здраво рассуждать он не утратил. Да, уехать можно – пока можно. И гулять по альпийским лугам, и на яхте плавать. Но принесет ли ему такая жизнь хоть немного удовлетворения? Конечно, нет! Да он уже через три дня заскучает, а на четвертый – начнет разрабатывать схему какой-нибудь смелой операции, но уже на чужой, заграничной почве.
«Ну и что? – спрашивал сам себя Николай. – И там можно бизнесом заниматься. Еще лучше, чем здесь. Гораздо лучше! Вон сколько наших олигархов перебрались за бугор, и живут там, и деньгами ворочают!» В то же время в глубине души он понимал: нет, не выйдет. Во-первых, денег у него не так много, как у Абрамовича с Березовским. Не хватит, чтобы проводить смелые биржевые операции, рисковать. Во-вторых, характер его бизнеса таков, что у местных правоохранителей тоже могут возникнуть к нему вопросы – и куда бежать в таком случае?
А в-третьих, стоит ему там высунуться, хоть немного привлечь к себе внимание, как наши майоры Пронины немедленно вышлют своим заграничным коллегам категоричное требование: задержать означенного Николая Николова, обвиняемого на родине в мошенничестве, и выдать его российским властям. А он не оппозиционер какой-нибудь: в митингах не участвовал, свободную прессу не поддерживал – ну и так далее. Вообще никогда политикой не занимался и ею не интересовался. Единственный раз в этом году вступил в контакт с государством, договорился о сотрудничестве – и вот что из этого вышло. Значит, у европейских властей не будет никаких веских причин не выполнить требование наших следователей.
Нет, путь в Европу ему заказан. Однако и оставаться в Белгороде дальше нельзя. Это Николай тоже понимал. Хотя он часто менял телефоны, но звонков делал довольно много, и его могли засечь. Да и его верный помощник Василий подозрительно часто мотается в сторону Белгорода, останавливается в придорожной гостинице на границе двух областей. Если сыщики обратят внимание на это обстоятельство и возьмутся за Василия всерьез – он рано или поздно расскажет, зачем ездил в эту гостиницу, с кем у него проходили там встречи.
Да, настало время менять дислокацию. Причем на этот раз новое место не должно быть связано ни с кем из его прежних помощников – чтобы по ним его не вычислили. Конечно, сотники у него имелись в каждом более или менее крупном российском городе. Но лишь немногие знали Николова лично. Вот и надо поехать туда, где нет таких людей – лично его знающих.
Несколько дней Николай провел в раздумьях. Затем решение было принято, город, в котором он найдет убежище, выбран. Василию он ничего говорить не стал. А вот бросить Веру, не попрощавшись с ней, не мог. Дождался очередного свидания и объявил, что уезжает. Только и здесь проявил осторожность: сказал, что поедет в соседнюю Украину – мол, там его российская полиция не достанет.
