Росс Томас - Прилипалы
— Черт побери, Фред, я же втолковываю тебе, что между нами все кончено. Больше этого не случится. Никогда.
Фред Мур покачал головой.
— Мы поженимся, Сэйди.
— А как же Дон?
— Ты с ним разведешься, как мы и говорили.
— Мы не говорили насчет того, что я с ним разведусь. Я лишь объясняла тебе, почему это невозможно.
— Теперь возможно. У тебя есть для этого основания.
— Я не собираюсь разводиться с ним, Фред.
— Так соберешься.
— Фред, ты отличный парень. В постели ты лучше всех. Но с Доном я не разведусь. Мне нравится Дон. Мне нравится быть его женой. Кто знает, может, я даже люблю его.
— Он уже ничего не может.
— После выборов все наладится. Он бросит пить, и все образуется.
— Сэйди, ты знаешь, что пить он не бросит.
— Раньше-то бросал.
— Он никогда не пил так много.
— Я не хочу с тобой спорить. Лишь говорю тебе, что все кончено.
— Ты мне говорила это и раньше.
— На этот раз это не просто слова.
Фред Мур попытался обнять Сэйди, но та выскользнула из его объятий.
— Нет. Хватит гостиничной романтики. Баста.
— Тебе же это нравилось больше всего. Когда он храпел в соседней кровати.
Сэйди взяла с комода сумочку.
— Фред, я хочу, чтобы ты выслушал меня. Внимательно выслушал.
— Говори.
— Я не собираюсь разводиться с Доном. Я не собираюсь выходить за тебя замуж. Я не собираюсь более спать с тобой. Теперь ты понимаешь?
— Через два дня ты передумаешь, — Мур улыбнулся. — Готов спорить, ты не выдержишь и двух дней.
— Нет. На этот раз нет. Все кончено. Действительно кончено.
— Хорошо, тогда позволь мне задать вопрос.
— Какой?
— Почему?
— Почему все кончено?
— Да.
— Потому что это опасно. Слишком опасно для тебя, для меня, а особенно для Дона. Наши отношения могут использовать против него.
— Перестань, Сэйди, этому уже никто не придает ни малейшего значения.
— Я не хочу рисковать.
— Тогда позволь задать еще один вопрос.
— Когда же ты, наконец, поймешь, что все кончено?
— Хорошо, хорошо. Я понял. А если Дон разведется с тобой… если он узнает про нас и разведется с тобой, тогда ты выйдешь за меня замуж?
— Ты же не угрожаешь мне, Фред?
— Нет. Я лишь задаю вопрос. Ты выйдешь за меня, если Дон разведется с тобой?
Сэйди пожала плечами.
— Возможно, но он не разведется.
— С чего такая уверенность? Если узнает про нас, может и развестись.
Сэйди подошла к Фреду, коснулась его щеки.
— Ты не очень-то умен, не так ли, Фред?
— Но я и не глуп.
— Будь поумнее, ты бы все понял.
— Понял что?
— Дон никогда не разведется со мной.
— Если узнает про нас, то может и развестись.
Она покачала головой.
— Не разведется даже в этом случае.
— Почему?
— Потому что он уже все знает.
Глава 24
Восьмого октября[24] началась последняя неделя избирательной кампании. К семи утра первого рабочего дня ночная смена должна была уйти с завода, а утренняя занять ее место. Без четверти семь Дональд Каббин появился у проходной номер пять, и камеры всех трех национальных телекомпаний усердно фиксировали на пленку бесконечную цепь его рукопожатий с выходящими и входящими в проходную рабочими.
Рядом кучковались Чарлз Гуэйн, специалист по контактам с общественностью Оскар Имбер, руководитель предвыборной кампании, и Фред Мур, телохранитель, личный слуга, виночерпий и прочее. Келли Каббин стоял футах в двадцати, за кадром.
Тут же крутились и функционеры местного отделения профсоюза, побуждая рабочих «подойти и пожать руку президенту Каббину». Фразу эту они уже повторяли, как заведенные, видя в этом свое участие в проходящем действе.
У всех, кроме телевизионщиков, спектакль этот вызывал чувство неловкости. У рабочих — потому что президент явился в столь ранний час лишь ради того, чтобы получить их голоса на выборах. У Каббина — потому что он не без основания полагал, что рядовые члены профсоюза считают его дураком. У Оскара Имбера, который не раз слышал, как рабочие спрашивали друг друга: «А что это за хрен?» У Чарлза Гуэйна, потому что статичность сцены не позволяла рассчитывать на экранное время. У Келли Каббина, который видел, что отец выглядит полным идиотом, пожимая руки неизвестно кому. У Фреда Мура, который никак не мог взять в толк, чем недовольны все остальные, а спрашивать не хотел.
— Привет, приятель, рад тебя видеть, — говорил Каббин.
Актер он был превосходный, все время менял интонации, так что одна и та же фраза каждый раз звучала по-разному, словно предназначалась непосредственно тому, кто в этот момент с ним ручкался.
— Ты будешь голосовать за него? — спросил Мелвин Гомес, сборщик вспомогательного конвейера, заработавший в прошлом году десять тысяч триста пятьдесят семь долларов.
Обращался он к своему соседу, Виктору Вурлу, литейщику, чей заработок за прошлый год составил двенадцать тысяч триста девяносто один доллар.
— За кого?
— За этого Каббина.
— Не знаю, возможно.
— А я думаю проголосовать за другого, как его, Хэнкс, что ли?
— Да. Хэнкс.
— Наверное, проголосую за него.
— Почему?
— Не знаю. А почему ты хочешь голосовать за Каббина?
— Не знаю. Думаю, нам без разницы, за кого голосовать. Все равно наверху будет дерьмо.
— Да уж, в этом ты не ошибся.
Десять минут восьмого телевизионщики начали собираться. Каббин повернулся к Оскару Имберу.
— Пошли отсюда. Я замерз.
— Нет возражений.
— Что еще у нас утром? — спросил Каббин Чарлза Гуэйна.
— Вы участвуете в радиопередаче в одиннадцать часов.
— Какой радиопередаче?
— «Утро с Филлис».
— Господи, да кто ее слушает?
Гуэйн пожал плечами.
— Не знаю. Может, те, кто на больничном.
В двух тысячах милях от завода, где на ветру мерз Каббин, в Вашингтоне, округ Колумбия, часы показывали десять, когда Микки Делла вошел в штаб-квартиру избирательного комитета Сэмми Хэнкса и швырнул на его стол листовку размером восемь с половиной на одиннадцать дюймов.[25]
— Где они это взяли? — рявкнул Делла.
Хэнкс взял листовку.
— Боже мой, — вырвалось у него.
Большую часть листовки занимала фотография Хэнкса в полной теннисной экипировке, с ракеткой в руках и глупой улыбкой на лице. Стоял он под большим солнцезащитным зонтиком, на фоне теннисных кортов и здания, более всего напоминающего загородный клуб. Подпись под фотографией гласила:
«А НЕ ПОИГРАТЬ ЛИ НАМ В ТЕННИС?
ТАК ЧТО ТЫ ТАМ БУЛЬКАЛ НАСЧЕТ КЛУБНОГО ПРОФСОЮЗА, СЭММИ?»
Из текста следовало, что Сэмми Хэнкс, конечно, может уличать своего соперника в принадлежности к клубному профсоюзу. Но избирателям надо бы поинтересоваться, а в каких фешенебельных загородных клубах состоит сам Хэнкс. Разумеется, текст не блистал остроумием, но бил, по мнению Деллы, наотмашь.
— Где они взяли эту фотографию? — повторил Делла.
— Меня фотографировала жена. Пять лет тому назад, когда она пыталась научить меня играть в теннис.
— В загородном клубе?
— Совершенно верно, черт побери, в загородном клубе. В Коннектикуте.
— И где теперь эта фотография?
— В ее альбоме.
— Она дома?
— Дома.
— Позвони ей. Спроси, на месте ли фотография.
Хэнкс подождал, пока жена заглянет в альбом. Наконец, она вернулась, доложила результаты проведенного расследования.
— Спасибо, дорогая. Я тебе еще позвоню, — и он положил трубку. Посмотрел на Деллу. — Фотография на месте.
— Они ее пересняли, — Делла и не пытался изгнать из голоса нотки восхищения. — Они забрались в твой дом, утащили фотографию, пересняли ее и забрались вновь, чтобы вернуть на место. Ловко. Очень ловко.
Хэнкс с трудом сдерживал закипающую в нем злость.
— Ты хочешь сказать, что кто-то побывал в моем доме?
— Именно так.
— И они это распространят? — спросил он, указывая на листовку.
— Миллион экземпляров они напечатали наверняка. Уж я-то знаю.
— И что же нам делать?
Микки Делла усмехнулся.
— Не волнуйся, Сэмми. Пару сюрпризов я припас.
— Каких?
Делла вновь улыбнулся.
— Обычных, Сэмми. Из тех, что зовутся ударом ниже пояса.
Это была жесткая, грязная кампания, но последняя неделя обещала быть еще более грязной. Издательская служба, базирующаяся в Вашингтоне и предлагавшая передовицы тем из своих клиентов, кому не хватало ума или времени для написания собственных, в очередной статье крепко приложила Сэмми Хэнкса за то, что он использовал грязные политические методы во внутрипрофсоюзной борьбе. Статью эту напечатали на первой полосе двадцать девять газет. Теду Лоусону и соответственно фирме «Уолтер Пенри и помощники» сия публикация обошлась в пять тысяч долларов. Владелец издательской службы в свое время выдвигался на Пулитцеровскую премию. Теперь он писал для тех, кто платил деньги, и, если бы Сэмми Хэнкс первым принес ему пять тысяч баксов, в той самой передовице он бы с радостью размазал по стенке Дональда Каббина.
![Сергей Кремлев - Великий и оболганный Советский Союз [22 антимифа о Советской цивилизации]](/uploads/posts/books/183989/183989.jpg)