Стивен Хантер - Третья пуля
— И потом ты уедешь?
— Я доберусь до американского посольства и сдамся морской пехоте, а уж они-то меня домой переправят. Не надо будет финскую границу переползать в снегу — староват я уже для этого.
Стронский оставался в сомнении.
— Решим так, — продолжал Суэггер, — что встречаемся в людном месте около посольства. Поговорим насчёт моего дела, пожмём друг другу руки и я пойду в посольство. Конечно, меня день-два подержат, пока проведут через американские каналы, но ФБР всё утрясёт и я улетаю. Нормально?
— Почему ты думаешь, что я справлюсь? Я снайпер, а не профессор. Вот Кэти — она толковая, понятно, что она справится, а я? А прикинь, если я не найду ничего?
— Уверен, что ты справишься.
— Что тебе там нужно?
— Каждые несколько лет в посольстве проводился поиск жучков. Все службы так делают. Мне нужно знать, до какого уровня советское посольство в Мехико, а в особенности помещение КГБ прослушивалось в 1963 году. Что там было? Микрофоны кругом в самых невероятных местах: в глазу Сталина, в бороде Ленина, в писсуаре? Это посольство, как и американское посольство, как и все посольства во всём мире передают радиосообщения двадцать четыре часа в сутки, а неподалёку наши люди всё слушали, писали и фиксировали на плёнку, сидя в какой-нибудь тесной комнате. Радиопереговоры никогда не были секретными, пока не пошла в ход компьютерная криптография — да и она, я думаю, долго не продержалась. Мне нужно подтверждение того, что разговоры Освальда с людьми из КГБ не остались приватными. Нужно подтверждение того, что их слышал кто-то ещё.
— Я знаю, о ком ты говоришь, — сказал Стронский.
— Да. Красный Джеймс Бонд вовсе не обязательно был красный. Он мог не находиться в посольстве, а слушать, что там происходило. И для кого бы он слушал? Для ЦРУ.
Глава 11
После долгого, нудного торжища Стронский, наконец, решил вопрос за десять тысяч долларов. Суэггера засунули в фургон развозного грузовика и отвезли к банкомату «Банка Америки» на окраине Москвы (Боб был слишком напряжён, чтобы углядеть здесь иронию), где он снял сумму, заранее обозначенную в разговоре по спутниковому мобильнику с его банкиром в Бойсе. Чудеса современной спутниковой связи: он сидел на складе магазина, торговавшего велосипедами и звонил человеку в Бойсе, который звонил в Атланту, чтобы подтвердить компьютерную транзакцию в Москву. Уже на следующий день, введя пин-код, Суэггер оказался при наличке и тот же фургон отвёз его назад в велосипедный магазин.
Снова потекли дни ожидания, наполненные пустотой и скукой, которая совсем не облегчала груза нервного напряжения. Жалко, что он больше не курил и не пил — может, хоть это помогло бы, а так ему оставалось только лежать и смотреть в потолок с облупившейся штукатуркой. Боб попытался развить в себе интерес к европейскому футболу, думая, когда же НФЛ доберётся до Москвы и заставлял себя не думать о дочерях и сыне, о той чудесной жизни, которой они жили, скучал по жене, вспоминал мёртвых (как всегда), вызывал в мыслях определённые цвета и запахи и пытался концентрироваться на окружавшей его реальности. Единственным компаньоном Боба был пистолет, блестяще спроектированный тульским конструкторским бюро и безупречно изготовленный «ИксГрупп» олигарха Иксовича. Боб извлёк его, осмотрел, сделал несколько холостых спусков, свыкся и изучил пистолет во всех подробностях, в каких человек может изучить оружие, не стреляя из него. Однако, вряд ли это дело заставит себя долго ждать.
Его ночной посетитель Ли Харви Освальд упорно не приходил. Никаких идей, прозрений — ничего. Суэггер попытался подтолкнуть свою мыслительную деятельность, раз уж ему всё равно приходилось сидеть здесь, и он три или четыре раза написал ЛИ ХАРВИ ОСВАЛЬД на полях русского журнала о здоровой пище, однако, ничего не вышло: ручка скользила по лощёной бумаге.
Или что-то вышло?
Ночью, как и раньше, он вынырнул из бессознательности в темноту, ощутив присутствие другого человека. Ли, хренова мелкая обезьяна, что ты затеял?
Но этот жалкий ублюдок снова хранил пугающее молчание, как и обычно. Суэггер посмеялся над его игрой в недотрогу и поплыл было в сон, как началось…
Боб увидел Освальда в его снайперском гнезде: волосы всклокочены, руки дрожат — он весь жаждал славы и бессмертия, сжимая свою жалкую, почти игрушечную винтовку.
Что за херню ты собрался вытворить, ничтожный подлец?
Первым в голову пришёл вопрос: почему он пропустил лимузин, поворачивавший с Хьюстон на Элм до той поры, когда машину скрыло кронами деревьев, и только тогда сделал первый выстрел, которым благополучно промахнулся? Что за кретин!
Этот вопрос застрял в зобу Суэггера с той поры, как он побывал у снайперского гнезда и сейчас предстал снова. Что за херня? Что происходит? Любой стрелок, взглянувший на ситуацию, сказал бы, что тут можно совершить чистый, неспешный выстрел до того, как кто-то отреагирует и уж никак не выбрал бы выстрел сквозь кроны деревьев по движущейся цели. Кроме того, как Суэггер уже миллион раз усвоил, не было момента лучше того, когда лимузин проходил крутой левый поворот на Элм, при этом практически остановившись прямо перед Освальдом. В этой точке президент был ближе всего к Освальду, до него было порядка семидесяти пяти футов, а его грудь и голова были на виду. Угол к цели был порядка семидесяти пяти градусов, так что траектория с запасом проходила выше лобового стекла лимузина и перегородки, разделявшей водительскую и пассажирскую зоны. Это был легчайший выстрел, настолько близкий, что проблемы с пристрелкой оптического прицела или трёхсотметровым нолём открытых прицельных приспособлений не увели бы пулю за пределы зоны смертельного попадания. Вот это был бы выстрел Освальда каким ему следовало быть.
Именно так он и хотел выстрелить. Зайдя на шестой этаж тем утром, он выбрал окно — одно из шести. Почему он выбрал крайнее слева? Да потому, что оно давало ему прямой доступ к поворачивающему прямо под ним автомобилю. Это был правильный выбор. Если бы он планировал стрелять по машине, когда она будет дальше на Элм-стрит, то выбрал бы самое правое окно: оно было на ширину здания ближе к цели и, учитывая кривизну Элм, позволяло стрелять с меньшим упреждением. Похоже, что даже Освальд, пылающий эгоманией и чувством судьбоносности, сомневался в своей способности сделать выстрел с упреждением на триста футов, на который его обрекал выбор левого окна. Было трудно поверить, что он сумел совершить этот выстрел — раз уж сам Освальд сомневался в своих способностях его сделать и спланировал позицию так, чтобы избежать его.
Тук-тук-тук!
Да-да, кто там?
Озарение.
Суэггер понял, что мелкий злодей в гнезде пытался сделать самый лёгкий выстрел, но выстрелить у него не получилось. Неудача была обусловлена общей бестолковостью его личности и не раз проявленной склонностью Освальда к тому, чтобы обосраться в самый важный момент. Эта же неудача предопределила ход событий в следующие восемь-десять секунд. Освальд приготовился выстрелить, навёл прицел чётко в грудь президенту и в момент максимальной близости и неподвижности машины нажал на спуск, обнаружив при этом, что выстрела не последовало.
Поставил ли он винтовку на предохранитель, дослав первый патрон, после чего забыл снять его? Предохранитель на «Манлихере-Каркано» — это чертовски мелкая штука, плохо продуманная и определённо не предназначенная для использования в бою. Он представляет собою поворачивающийся по окружности флажок, расположенный позади затвора. Чтобы использовать его, вам следует опустить винтовку, найти флажок взглядом и аккуратно перевести из одного положения в другое. Этот идиот, которого остальные дети звали кроликом Оззи, лишь выжал спуск, так и не выстрелив, запаниковал, снял винтовку с предохранителя, вернулся в стрелковую позицию и увидел, что практически провалил всё дело. Его первый выстрел, наверное, был вообще преждевременным, поскольку он искал цель, глядя сквозь деревья и одновременно выбирал холостой ход спуска до выстрела, а спуск «Манлихера-Каркано» в отличие от остальных винтовок той эпохи на удивление лёгкий.
После того, как винтовка выстрелила, он понял, что это чистый промах и последние отведённые ему секунды уже тикают, а в спину ему снова дышит старый друг провал. Освальд рывком передёргивает затвор, снова занимает позицию и с удивлением видит, что машина появляется из-за деревьев и снова находится в поле зрения, причём без видимой реакции на выстрел как сидящих в ней, так и охранников и толпы. Он снова наводит перекрестье на президента — и именно этому выстрелу следовало бы попасть в голову, поскольку президент ближе, чем в двухстах футах и находится под выгодным для Освальда углом, при котором присутствует лишь лёгкое боковое смещение и практически незаметное сквозь дешёвое стекло прицела уменьшение цели. Освальд теперь лучше понимает работу спуска, точно зная, сколько под пальцем свободного хода до точки срыва курка и когда ему добавить последнюю унцию усилия для выстрела.
