Абдурахман Авторханов - Загадка смерти Сталина. Исследование
Каким же представлял себе этот конец Сталин?
На этот вопрос дан ясный и категорический ответ: «Сталин, очевидно, намеревался покончить со всеми старыми членами Политбюро…» было намерение «в будущем ликвидировать старых членов Политбюро» (там же, с. 58).
С опозданием на тридцать лет Политбюро вытащило из секретного архива «Завещание» Ленина, где предлагалось снять Сталина с поста генсека, так как он способен злоупотреблять властью.
«Эта отрицательная черта Сталина… в последние годы его жизни приобрела абсолютно нетерпимый характер», — констатирует Политбюро (там же, с. 8.)
Вот когда члены Политбюро пришли к убеждению, что Сталин хочет их ликвидировать и что характер его стал «абсолютно нетерпимым», они решили предъявить Сталину ультиматум не только об освобождении врачей, но и об уходе со всех постов. Сделать это могли лишь те, кто имел еще реальную власть, — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин, опираясь на армию (Жуков, Захаров, Москаленко, Соколовский, Еременко) и полицию (Игнатьев). Спровоцированный ими же разгром «внутреннего кабинета» дал возможность предъявления этого ультиматума. Главой заговорщиков, несомненно, был Берия.
Вернемся ненадолго к взаимоотношениям Сталина и Берия. Мы уже приводили рассказ Хрущева, как Сталин боялся Берия и даже опасался заговора с его стороны. Мы видели также, что «мингрельское дело» было направлено против Берия. Далее мы видели антибериевскую подоплеку дел Сланского в Чехословакии и Гомулки в Польше. Наконец, и «дело врачей» было прежде всего «делом Берия». В этих условиях кажется странным, почему Сталин не сделал с ним того же, что со старыми членами Политбюро — Молотовым, Ворошиловым и другими, которым он просто запретил посещать его дом. Ведь Берия бывал у Сталина в любое время дня и ночи, когда хотел. Берия бывал в семье Сталина еще при его покойной жене Надежде Аллилуевой. Именно она первая предупредила мужа, что Берия — негодяй. Светлана Аллилуева пишет:
«Отвращение к этому человеку и смутный страх перед ним были единодушными у нас в кругу близких. Мама еще давно (году в 29-м), как говорил мне сам отец, «устраивала сцены, требуя, чтобы ноги этого человека не было у нас в доме». Отец говорил мне это позже, когда я была уже взрослой, и пояснял: «Я спрашивал ее — в чем дело? Приведи факты! Ты меня не убеждаешь, я не вижу фактов. А она только кричала: я не знаю, какие тебе факты, я же вижу, что он негодяй. Я не сяду с ним за один стол. Ну, — говорил я ей тогда, — убирайся вон! Это мой товарищ, он хороший чекист, он помог нам в Грузии предусмотреть восстание мингрельцев, я ему верю. Факты, факты мне надо»…» («Двадцать писем к другу», с. 18).
Вот эти факты и заставили Сталина изменить свое мнение о Берия. Аллилуева запомнила, «как была поражена словами отца», когда она однажды осталась ночевать у жены Берия, а «наутро позвонил разъяренный отец и, обругав меня нецензурными словами, прокричал: «Сейчас же езжай домой! Я Берия не доверяю!»…» («Только один год», с. 327).
Все это Берия уже видел и чувствовал: «Берия отлично понимал, что его судьба в постоянной опасности» (там же, с. 325).
Однако и изменив свое мнение о Берия, сразу избавиться от него Сталин не мог, а потому внешне ничем себя не выдавал. Сталин был не только прекрасным конспиратором, но и виртуозным артистом. Сначала войти в доверие избранной жертвы, а потом нанести ей внезапный ошеломляющий удар — таково было первое правило его криминального искусства как во внутренней, так и во внешней политике.
Сталин старается придумать что-нибудь оригинальное, чтобы замаскировать задуманный удар, но это ему явно не удается. Может быть, некоторой компенсацией его выдохшейся изобретательности служит «братанье» на участившихся попойках в Кунцеве, где он подчеркнуто предоставляет Берия роль тамады. Ведь, по кавказским обычаям, пока Берия — тамада, он может командовать и Сталиным, даже в его доме.
Один из таких пиров описала Аллилуева: «Застолья последних лет в Сочи и в Кунцеве были многолюдными и пьяными. Я видела это несколько раз и всегда быстро уходила. Отец пил немного; но ему доставляло удовольствие, чтобы другие пили и ели, и по обычной русской привычке гости скоро «выходили из строя». Однажды отец все-таки много выпил и пел народные песни вместе с министром здравоохранения Смирновым, который уже совсем едва держался на ногах, но был вне себя от счастья. Министра еле-еле уняли, усадили в машину и отправили домой. Обычно в конце обеда вмешивалась охрана, каждый «прикрепленный» уволакивал своего упившегося «охраняемого». Разгулявшиеся вожди забавлялись грубыми шутками, жертвами которых чаще всего были Поскребышев и Микоян, а Берия только подзадоривал отца и всех. На стул неожиданно подкладывали помидор и громко ржали, когда человек садился на него. Сыпали ложкой соли в бокал с вином, смешивали вино с водкой. Отец обычно сидел, посасывая трубку и поглядывая, но сам ничего не делал. По-видимому, Микоян и Поскребышев, которого отец называл не иначе как «Главный», были самыми безропотными. «Главного» чаще всего уводили домой в беспробудном состоянии, после того как он уже валялся где-нибудь в ванной комнате и его рвало. В таком же состоянии часто отправлялся домой Берия, хотя ему никто не смел подложить помидор. Его отец называл «Прокурором»…» (там же, с. 333–334).
«Отец пил немного, но ему доставляло удовольствие, чтобы другие много пили» — особенно Поскребышев и Берия, — как бы для того, чтобы убедиться, верна ли старая русская поговорка: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». Может быть, у Сталина был и коварный расчет: пьяный может наболтать любую ересь, которой при желании легко воспользоваться. Однако каким бы Берия пьяным ни был, «ему никто не смел подложить помидор», только «иногда отец подтрунивал и над Берия. Он повторял один и тот же старый анекдот, адресуясь к «Прокурору», который ни от кого другого не стерпел бы насмешки… Анекдот был мрачноват, и обычно никто не смеялся» (там же, с. 334). Действительно надо бояться больше Берия, чем Сталина, чтобы в этом случае не смеяться.
Эта пьяная оргия «на высшем уровне», во время которой решались вопросы жизни и смерти миллионов, говорит не только о моральном облике «вождей», но и о том, какими методами Сталин правил ими. Опаивание их, которое выдавалось за духовную близость с ними Сталина, на самом деле было его постоянной личной разведкой против них. Он хитрил, обманывал, но «не предполагал, что может сам обмануться, и до конца своих дней следил, как бы кто другой не вздумал его коварно обмануть. Это стало его манией» (там же, с. 340).
Да, Сталин не предполагал ни того, что сам может обмануться, ни того, что это случится во время очередного, и последнего, его пира.
Сталин любил каждое свое преступление обосновывать идеологически, ссылкой на Ленина, если есть подходящая цитата, сочинением новой догмы, если такой цитаты нет. В основе этого идеологического обоснования должна была лежать концепция о классах и классовой борьбе. Но Ленин, как и Маркс, объяснял исторический процесс и поведение людей интересами классов и классовой борьбы только в обществе классовом, а социализм считался обществом бесклассовым (таковым в 1936 году объявил его и сам Сталин), и поэтому никакие общественно-политические явления в нем нельзя было обосновывать ссылками на классовую борьбу. Но тогда как же объяснить, что СССР кишмя кишит вредителями, диверсантами, убийцами, около десяти миллионов которых ежегодно сидит в концлагерях? В уже упомянутой статье от 13 января Сталин дал обезоруживающий своей простотой ответ: «В СССР ликвидированы эксплуататорские классы… но сохранились носители буржуазных взглядов и буржуазной морали — живые люди (выделено в оригинале. — А.А.), скрытые враги нашего народа». Вот они, эти «живые люди», объединившись в класс в бесклассовом обществе, ведут со Сталиным смертельную борьбу.
Эти тезисы Сталина лежат в основе идеологической кампании «Правды» весь январь и февраль.
18 января «Правда», дополнительно приводя сделанные Сталиным еще в ежовские времена высказывания о классах и «врагах народа», призывает в русских областях страны разоблачать этих «врагов народа», а в национальных республиках — «буржуазных националистов».
В разгар кампании, 21 января, публикуется Указ Президиума Верховного Совета СССР: «За помощь, оказанную правительству в деле разоблачения врачей-вредителей, наградить врача Тимашук Лидию Федосеевну орденом Ленина». Это уже открытый призыв к местным сексотам-тимашукам: давайте пишите побольше доносов — тоже получите орден.
22 января «Правда» публикует доклад секретаря ЦК Михайлова к двадцать девятой годовщине смерти Ленина. Сталин знал, кому поручать доклад: Михайлов не только почти буквально повторил его статью от 13 января, но и добавил несколько острых высказываний Сталина времен ежовщины.
