Абдурахман Авторханов - Загадка смерти Сталина. Исследование
Все известные нам из истории тираны были мнительны, трусливы, вечно воображали себя в опасности, сами разрабатывали сложнейшие правила обеспечения своей личной безопасности, выкидывали разные трюки, чтобы проверить преданность окружающих. То, что люди называют манией преследования, на самом деле было их вернейшим превентивным оружием против возможных заговорщиков. Сталин превзошел и в этом отношении всех своих предшественников.
Прежде всего он лишил потенциальных заговорщиков их излюбленного времени расправы с тиранами — ночи. Сталин был единственный в истории тиран, который ночью не спал, а работал или веселился в компании соратников у себя на даче. Ложился спать в 4–5 часов утра, а вставал в 11–12 часов дня. Вся гигантская партийная и государственная машина страны тоже приспосабливалась к этому режиму работы.
Сталин был и единственным правителем, не жившим в отведенной ему официальной резиденции — в Кремле. Вся страна думала, что Сталин живет в той трехкомнатной квартире в здании бывшего Сената в Кремле, которую описал Анри Бюрбюс, а на самом деле он жил в изолированной от внешнего мира, запрятанной в лесу, обнесенной высоким забором крепости под Москвой, которая называлась Ближней дачей при Кунцеве.
Да, ни один тиран в истории так надежно не охранялся, как Сталин при Поскребышеве и Власике, и ни одна свита не была так преданна своему владыке, как сталинская (поэтому-то у него малограмотные повара делались генералами, а личные охранники в конце концов становились министрами — Абакумов, Меркулов, Круглов).
Порядок посещения Сталина не только министрами, но и членами Политбюро был просто оскорбительным — каждый, кто шел к Сталину, независимо от чина и ранга, должен был подвергаться обыску в его личной охране.
Начальник штаба войск Варшавского Пакта С. М. Штеменко вспоминает: «В Кремль въезжали всегда через Боровицкие ворота и, обогнув здание Верховного Совета СССР, сворачивали в так называемый «уголок», где находились квартира и рабочий кабинет И. В. Сталина. Через кабинет Поскребышева входили в небольшое помещение личной охраны (Сталина) и наконец попадали к нему самому» («Генеральный штаб в годы войны», с. 117).
Насколько строгой была личная охрана Сталина, показывает, например, случай, бывший с Молотовым. Однажды, возвращаясь из важной поездки в Лондон, Молотов прямо с аэродрома направился с докладом к Сталину в Кремль. Охрана нашла в кармане Молотова пистолет и не очень вежливо вытащила его оттуда. Молотов пожаловался Сталину, но Сталин поддержал свою охрану (см. Viktor Alexandrov. The Kremlin. London. 1963, p. 322).
Таким же строгим был порядок охраны и дачи-крепости Сталина. Один советский писатель описал посещение дачи Сталина самим Хрущевым (Хрущев у него выведен под фамилией Заградин):
«На северо-западе от Москвы… за окраиной, по левой стороне раскинулся густой массив молодого леса. Он поднимается на вершины невысоких взгорий, спускается в ложбины, волнистыми грядами тянется до самого Кунцева. С дороги в зеленую поросль уходит ровное асфальтированное шоссе. Оно было почти всегда пустынно. Непреклонные желто-красные дорожные знаки запрещали въезжать сюда кому бы то ни было. Это Волынское. Здесь, среди леса, за глухим высоким забором прятался двухэтажный зеленый дом — дача Сталина. В один из поздних февральских вечеров мчалась черная машина, в которой ехал Заградин. Полчаса назад ему позвонили в гостиницу и сказали, чтобы он никуда не отлучался. Затем в номер явились двое молодых людей. Заградин и прежде встречал их, хотя ни имен, ни фамилий их не знал.
— Готовы, товарищ секретарь? — спросил один из пришедших и оглядел Заградина быстрым, цепким взглядом…
Скоро машина остановилась возле массивных ворот с маленьким смотровым окошком. Из калитки вышли двое офицеров. Карманным фонарем они осветили кабину, лицо Заградина, долго читали его удостоверение. ЗИМ двинулся в ворота, миновал еще один столь же высокий забор и облитый лунным светом узкий лесной коридор и резко повернул влево, взметнув за собою снежный вихрь. Пассажиров качнуло, один из сопровождающих сердито буркнул:
— Никак не привыкну к этому чертову повороту. И кому пришла мысль устроить здесь вираж?
Второй усмехнулся:
— Знал бы ты, чье это указание… — И тихо, доверительным тоном добавил: — Дача от самого въезда просматривалась. Куда это годится? Потому и поворот.
Машина остановилась у подъезда. Света в окнах не было видно, но это не смутило сопровождающих Заградина. Они знали, что сквозь тяжелые шторы свету не пробиться. У входа машину поджидали два офицера. Они тоже долго и тщательно проверяли документы и наконец открыли дверь вестибюля…
— Товарищ Сталин ждет вас в столовой. Следуйте за мною! — Приземистый краснолицый генерал указал на дверь рукой и ушел вперед…
Прошли небольшой коридор, устланный дорожкой, и остановились возле высокой двустворчатой двери. Заградин мягко ступал по ворсу ковра, ощущая незыблемую глухую тишину, наполнявшую этот дом. Ничто: ни звук постороннего голоса, ни порыв ветра, ни взрыв смеха — не проникало сюда» (Н. Сизов. Трудные годы. — «Октябрь», 1964, № 4, с. 101–102).
Хрущев сообщает, что Берия участвовал в подборе обслуги и охраны Сталина. Было время, когда Берия окружил Сталина только грузинами. Сталин обратил на это внимание и обвинил Берия, что он верит только грузинам, тогда как русские ему, Сталину, не менее преданны. Берия пришлось заменить охрану. Однако влияние Берия и на новую охрану Сталина было велико. Хрущев замечает: «Берия и после изгнания грузин продолжал контролировать и дальше свиту Сталина. Берия так долго работал в Чека, что знал всех чекистов. Они все искали расположения Берия, и Берия было легко их использовать для своих целей. Поэтому Сталин не мог верить даже своей русской свите, включая и лейб-охрану» («Khrushchev Remembers», vol. I, p. 336).
Однако пока Поскребышев стоял во главе «внутреннего кабинета», а Власик во главе охраны, Берия не так уж легко было бы использовать охрану Сталина «для своих целей». Но, поддавшись провокации, Сталин разгромил весь свой «внутренний кабинет». Это был с его стороны самоубийственный акт.
Легко представить, какое важное значение придавала четверка тому, чтобы место Поскребышева занял человек, способный изолировать Сталина от внешнего мира и информации и сам не знающий, почему это надо делать (у заговорщиков было много таких невольных исполнителей). Временно должность Поскребышева занял старший после него в «кабинете» — Владимир Наумович Чернуха, сибиряк, член партии с 1918 года, активный участник гражданской войны, вместе с которым Поскребышев и начал свою большевистскую карьеру в Уфе и которого он притащил в «секретариат т. Сталина» в 1925 году. Чернуха был хотя и лояльным, но ограниченным аппаратчиком из породы «канцелярских крыс». Он явно не подходил к роли нового Поскребышева, а других около Сталина не было. Вероятно, поэтому Сталин решил искать себе нового помощника вне аппарата ЦК. От нового шефа «кабинета» Сталина требовались, кроме волевых качеств и преданности, всесторонние знания функционирования партийно-чекистской машины, военного порядка и основательная теоретическая подготовка. И такой человек очень скоро нашелся: первый секретарь Ленинградского горкома КПСС Владимир Никифорович Малин. Это был кандидат с самыми высокими связями — его по прежней работе знали по крайней мере следующие члены Президиума ЦК КПСС: Андрианов, Пономаренко, Игнатьев, Маленков и Берия.
Малин был из числа тех маленковцев, которые пришли в аппарат партии в результате «великой чистки». К началу войны Маленков его сделал секретарем ЦК Белоруссии, во время войны он был назначен сначала членом военного совета армии в ранге генерала, потом заместителя начальника Центрального штаба партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандования (начальником штаба был Пономаренко). Весьма вероятно, что в этой должности Малин соприкасался и со Сталиным во время очередных докладов о партизанских делах, но зато несомненно, что по роду своей службы Малин имел тесный контакт с Берия. После войны он вновь был назначен вместе с Пономаренко и будущим министром госбезопасности Игнатьевым одним из секретарей ЦК Белоруссии. Когда в 1948 году Пономаренко был назначен секретарем ЦК КПСС, Малин попросился на учебу в аспирантуру Академии общественных наук при ЦК. Он окончил ее в 1949 году досрочно, получив ученую степень кандидата наук. В том же году, когда начался разгром ждановцев, Маленков отправил в Ленинград своих самых проверенных людей: Андрианова — первым секретарем Ленинградского обкома, и Малина — первым секретарем Ленинградского горкома. Вот с этого поста в конце 1952 года Малин перебрался в кресло Поскребышева, разумеется, без его репутации грозного временщика, но достаточно властный, чтобы сыграть предназначенную ему роль — аккуратно докладывать Маленкову каждое распоряжение и движение Сталина, и достаточно умный, чтобы не претендовать на самостоятельность в данных условиях.
