Сергей Сергеев - Кремль
Злость переполняла Воронова. И причина не только в коварстве и бестолковости Морева (непонятно, чего у олигарха больше). Хуже, что не дашь обратный ход. Исключено! Жди «гостей» или убегай подальше. Однако приемлемых вариантов для отступления Воронов не видел.
«Что делать? Сказать Мореву, что я в курсе, равносильно выдаче агента. Перетрясут его помощников, службу безопасности – и потеряю ценнейший источник. Сослаться на ложный след – дескать, получили информацию из криминальных кругов? Не поверит. Он, может, и кретин, но работают на него профессионалы. Перешерстят все окружение и найдут агента. А могут и меня «заказать». На всякий случай». Воронов достал из сейфа наградной пистолет, вставил обойму и спрятал его за брючный ремень.
Наплечную кобуру под пиджаком он не носил. Неудобно. Часто ныло плечо, раненное во время спецоперации в Мозамбике. Но ничего не поделаешь. Меры предосторожности не лишние.
«Преследуя преступника, старшина Кузькин выстрелил в воздух и... не попал, – вспомнил Воронов старый анекдот, но против своего обыкновения не улыбнулся. – Эти не промахнутся».
* * *– А ты уверен? – еще раз уточнил Воронов, оценивая ликующее выражение лица бывшего мента Мартынова, от которого сильно потягивало перегаром после дружеской встречи с его источником в МВД.
– Обижаете, товарищ генерал! Иначе бы не докладывал. Все достоверно. Никаких ошибок.
– Известно, кто ее покрывал?
– Имя, фамилия, должность, адрес. Размер ботинок и сумма взятки. Деньги не очень большие по нынешним временам, но конкретные. И риска практически никакого.
– Ты особенно не увлекайся! – ворчливо предупредил Воронов и брезгливо потянул носом. Мартынов старался дышать в сторону, но все равно кабинет переполнился ядовитыми алкогольными парами. – Дело он уничтожил?
– А по-другому нельзя. Не сам уничтожил, а отдал за взятку. Баш на баш. Но свидетели остались. По крайней мере два свидетеля у нас уже есть. Они под контролем, никуда не денутся. Вы как раз читаете показания одного из этих «дятлов».
– Еще не успел ничего прочитать, – заметил Воронов и тоскливо посмотрел в сторону окна. Форточка в двойной раме была открыта, но, как назло, в воздухе царило полное безветрие, и ядовитый перегар сизыми слоями клубился над рабочим столом, заполняя каждый уголок запыленного помещения.
– Много выпили? – не сдержался Воронов.
– Очень умеренно и только в оперативных целях, – сноровисто доложил натренированный Мартынов. – Вы не сомневайтесь, товарищ генерал...
– Я не сомневаюсь.
– Если потребуется, направим показания свидетеля в прокуратуру и возобновят дело по вновь открывшимся обстоятельствам.
– Ты все же перебрал. Нам это нужно? Мы что, на прокуратуру работаем?
– Материалы используем, чтобы пригрозить Ратову. Он сразу все поймет, – не сдавался Мартынов.
– Да, он догадливый. И пошлет нас к ядреной матери. Он вообще не при делах.
– Все равно карьере – конец. Начнем, и он не отмоется, – настаивал Мартынов.
«А ведь прав. И дело не только в карьере. Имеется крючок и посильнее», – подумал Воронов.
– Придержи в запасе, – строго велел генерал, чтобы Мартынов не зазнавался.
Но этот прием не сработал. Опытный оперативник и бывший мент Мартынов хорошо представлял, какую ценную информацию ему удалось раздобыть.
– У второго свидетеля снять показания? – на всякий случай спросил он Воронова.
– Обязательно! И лимон пососи.
– Зачем лимон? Мы закусили нормально, – заскромничал Мартынов.
– Чтобы блаженство с лица снять.
* * *Игорь ждал звонка Воронова и готовился к откровенному объяснению. Он представлял, как в трубке зазвучит чуть глуховатый голос генерала.
«Наверняка предложит встретиться за пределами кремлевских помещений. Это понятно. Разговор деликатный, не для лишних ушей. Пригласит в ресторан или в загородный дом, а я скажу ему: “Нет, только в моем кабинете. Здесь и поговорим”».
Ратову понравилась нарисованная в сознании картина. Но изворотливое, привыкшее к сложным аналитическим конструкциям мышление тут же запротестовало – слишком просто, даже примитивно.
«Не тем я занимаюсь. Нужно сразу отказать. Дескать, ваше предложение передано для дальнейшего рассмотрения в вышестоящую инстанцию, и обсуждать нечего. Когда появятся новости, я позвоню. И не позвонить. Никогда. Пусть дожидается».
Эта версия показалась Ратову более логичной. На нет и суда нет. Есть своя прелесть в пустоте, лишенной сомнительных украшений.
Тоже не подходит. Чувствуется незавершенность. Нет, лучше все обсудить и примерить различные варианты. Отказать, дать надежду, потребовать дополнительную информацию. Специально спровоцировать и посмотреть на реакцию. А уже потом принимать решение.
«Но откровенно в кабинете не поговоришь. Действительно лучше встретиться на нейтральной территории. Можно себя не сдерживать и высказать все, что думаешь, а заодно и поругаться, попробовать его на прочность. А вдруг он запишет разговор? Наверняка так и сделает. Пусть записывает. Это не улика, а доказательство в мою пользу. Да и не дойдет до судебных разбирательств. Конкретно ему все объясню».
Ратов чувствовал раздражение. Выходило так, что, решив продолжить диалог с Вороновым, он автоматически принимал его правила игры. Безусловно, они диктовались логикой процесса: «И дураку понятно, что если уж разговаривать откровенно, то лучше делать это без лишних свидетелей».
Генерал позвонил Ратову домой поздно вечером.
Глава 17
Шантаж
Я смотрел на них, как сквозь сон, – я не успел еще опомниться от недавнего ужаса.
Всю ночь шел дождь, а перед самым рассветом выпал снег. Легкий морозец сковал снежные хлопья, превратив ветви деревьев в сказочные белые водоросли. Потом опять пошел нудный дождик, и окаменевшие ветви становились все тоньше. К обеду они почернели.
«Зима-обманка. Погода меняется несколько раз на дню. Не знаешь, чего ожидать. Как в нашей жизни», – грустно подумал Ратов, разглядывая замерзшие вдоль дороги ледяные лужи.
За окнами автомобиля замелькали высокие заборы и массивные особняки. Генерал Воронов пригласил Ратова в свой загородный дом «на шашлыки». Ратов согласился. Ему хотелось поскорее объясниться и завершить историю, от которой веяло тревогой.
Можно было, конечно, провести субботний день и на работе, демонстрируя трудовой энтузиазм, но срочных дел не было, а прилежно высиживать в ожидании указаний начальства Ратов не любил. Личная жизнь также не предвещала приятных сюрпризов. Марика с утра уехала сдавать очередной экзамен в Плехановке с твердым намерением вернуться пораньше и прилежно отсыпаться.
Дом Воронова располагался в бывшем правительственном поселке недалеко от Рублевки. Когда-то здесь кучно жались друг к другу скромные деревянные домики, выделявшиеся работникам аппарата Совета министров. Главным достоинством поселка, кроме прекрасного расположения, в те времена считались центральная канализация и газ – неслыханная по советским стандартам роскошь. Зимой в домах было холодновато из-за многочисленных щелей в деревянной обшивке, и «всесезонная база отдыха» пустела.
Домики были приватизированы их обитателями, а затем вместо однотипных деревянных «хибар» стали появляться солидные коттеджи, как правило, принадлежащие новым «хозяевам жизни». Среди них по-прежнему преобладали чиновники, относящиеся, впрочем, к усовершенствованной формации людей, не скрывающих левые доходы и вообще ничего не стесняющихся. Нередко на участках строились и крытые бассейны, которые по размерам и нашпигованности современной техникой могли бы составить достойную конкуренцию олимпийским объектам.
«Откуда дровишки» для такой роскоши, никто не спрашивал. И так было ясно.
Сосед Воронова, всю жизнь преподававший историю КПСС на историческом факультете МГУ и продолжавший это увлекательное занятие, правда, под измененным названием учебного курса, что-то невразумительно талдычил об исторических закономерностях. Генерал, и раньше не очень доверявший наукообразной белиберде ученого соседа, умело переводил разговор на сельскохозяйственные темы, выясняя, где профессор умудряется разжиться редким нынче коровьим навозом для удобрения цветников и прочей растительности.
В архитектуре Воронов в отличие от гламурных соседей и чиновников-мздоимцев предпочитал стиль Русского Севера. Его деревянный дом напоминал швейцарское шале, однако отличался присущей русским строениям кряжистостью и основательностью.
«Дом-боровичок» стоял на возвышении, отстранившись от улицы невысокой оградой, и легко просматривался, что было одним из немногих обязательных требований к жителям поселка, решительно настроенным против глухих заборов и прочих крепостных укреплений. Однако на въезде размещалась вооруженная охрана.
