Адриан Д'Аже - Судный день
Ариэль молча смотрел в землю, его нижняя губа дрожала. Фон Хайссен поднял его подбородок кончиком хлыста.
— Отдай это мне!
Леви двинулся было, чтобы защитить сына, но фон Хайссен взмахнул своей плетью, а охранник отбросил его к стене.
— Я сказал: дай это мне, мальчик!
Ариэль со слезами на глазах протянул ему одну из карт, которую он прятал у себя в кармане, ту, где на изображение озера Атитлан были нанесены показания компаса.
— И что же это у нас здесь? — спросил фон Хайссен, оборачиваясь к Леви.
— Детский рисунок, — спокойно ответил Леви.
— Ложь! — Фон Хайссен ударил Леви по лицу, и Рамона заплакала. — Вы посмели бросить вызов Третьему рейху? Штурмшарфюрер!
— Да, господин оберштурмбанфюрер!
Невысокий и коренастый старший сержант щелкнул каблуками. Униформа облегала его бочкообразную фигуру, а воротник едва не лопался, удерживая толстые складки багрового двойного подбородка. Штурмшарфюрер Шмидт получил специальное назначение в качестве старшего сержанта лагеря Маутхаузен не в последнюю очередь из-за своей неуемной ненависти к евреям. За все двадцать лет службы в вермахте, а теперь в подразделении тюремной охраны эсэсовской дивизии «Мертвая голова», Шмидт никогда не нюхал пороха. Неспособный думать самостоятельно, раболепный садист Шмидт и в дальнейшем тоже не хотел здесь ничего менять. Его в равной степени ненавидели и заключенные, и охрана, но он обладал некими качествами, которые фон Хайссен считал полезными для дела.
— Забрать этот сброд в казармы караульных и заставить их чистить отхожие места.
— Jawohl, Herr Obersturmbannfuhrer!
Фон Хайссен снова подвел свой хлыст под подбородок Леви.
— И вы у меня станете драить сортиры, пока они не начнут сиять. Там у вас будет достаточно времени, чтобы подумать и стать более сговорчивым. — Фон Хайссен развернулся на каблуках своих безупречно начищенных сапог и зашагал прочь.
Шмидт прогнал колонну измученных людей вверх по ступенькам в сторону главного входа на территорию лагеря для заключенных, где по обе стороны от ворот стояли две массивные каменные сторожевые башни. Леви посмотрел налево. Мужчины и женщины откалывали осколки камня от гранитной скалы и перетаскивали их к большим деревянным бункерам. По карьеру разносились крики женщин: они тщетно пытались сдвинуть с места полный бункер, когда к ним подскочил охранник и принялся бить их тяжелой деревянной дубинкой. Позади женщин мужчины носили большие камни на плечах; под дулами винтовок их заставляли бегать по крутым гранитным ступеням, ведущим к скале.
Охранники затолкали Леви и остальных из их группы в туалет казармы, где стояла ужасная вонь.
— Как раз то, что нужно, вам не кажется? — хмыкнул Шмидт. — Еврейское Scheisse, дерьмо, чистит эсэсовские Scheissenhauser, сортиры!
Шмидт хрипло расхохотался собственной шутке и грубо подтолкнул Леви к одной из открытых кабинок. Вонь стала нестерпимой. Шмидт схватил Леви за шею и, сунув его головой в унитаз, дернул за цепочку. Вонючая жижа брызнула Леви в нос и на волосы.
Леви упал на спину, и его вырвало.
* * *— Мой таллит, Леви! Они заставили меня чистить туалет моей молитвенной шалью, — тихо всхлипывала Рамона, когда они шагали назад в свой пустой барак.
— Lichter ausloschen. Погасить свет, — рявкнул штурмшарфюрер Шмидт и щелкнул выключателем.
Во время их ареста Леви оценил молодого немецкого капрала Шауба как одного из немногих нормальных людей среди стражников, и поэтому удивился, когда тот подошел к его койке.
— Ты! На выход!
Истощенный эмоционально и физически, Леви не мог сопротивляться. Шауб вытолкал его за дверь и тут же закрыл ее за ними, как только они оказались за пределами барака.
— Времени у нас мало, так что слушайте внимательно, — тихо сказал Шауб, оттаскивая Леви подальше от крута света, отбрасываемого голой лампочкой, висевшей над входом в барак. — Мне очень жаль, что вам пришлось пройти через все это. Мы попытаемся выдернуть вас отсюда как можно скорее, но в данный момент это очень опасно, хотя мы работаем над планом в отношении ваших детей. Если Ребекку и Ариэля переведут на прачечные работы, не старайтесь удерживать их с собой и скажите им, чтобы они делали все, что им велят.
— Откуда вы знаете их имена… Кто вы такой? — спросил Леви, стараясь понять смысл всего сказанного эсэсовским охранником.
— Это не имеет значения. Я из Еврейского агентства в Стамбуле, и это все, что вам нужно знать.
Вдруг на противоположной стороне лагеря в одном из бараков открылась дверь.
Шауб тут же ударил Леви в лицо, и тот поморщился от боли.
— Ах ты еврейское отродье! Что ты делаешь на улице после выключения света? Немедленно обратно!
16
Маутхаузен, 20 апреля 1938
День начался с облачного и холодного рассвета, и когда фон Хайссен возвращался после утреннего осмотра лагеря, сапоги его скрипели по свежему весеннему снегу. Фон Хайссен старался сделать все, чтобы приезд рейхсфюрера Гиммлера и празднование дня рождения Гитлера прошли без сучка без задоринки. Дойдя до своей штаб-квартиры, он спустился в расположенный под зданием подвал. Это было по-настоящему укрепленное помещение, куда имели доступ всего два человека: он сам и его ординарец, который занимался переплавкой еврейских драгоценностей и множества золотых коронок, извлекаемых всякий раз, когда «душевые» под госпиталем освобождались от мертвых тел. Фон Хайссен пощупал рукой небольшую печь, которую он установил вдоль одной из каменных стен. Она была еще теплой после предыдущей ночи. Удовлетворенный, он набрал код цифрового замка на громадном сейфе в задней части подвала.
«Замечательно», — подумал он, вынимая новый десятикилограммовый слиток, который его ординарец добавил к лежавшим там шести. Все бруски имели оттиск в виде орла и свастики, и создавалось впечатление, что готовятся они для пополнения казны рейха, но у фон Хайссена были в этом отношении другие планы. Он уже пригласил к себе синьора Феличи. Могучие связи папского посланника внутри Ватикана — государства, куда не распространялась власть ни Гитлера, ни итальянского диктатора Муссолини, — могли быть, по его мнению, весьма полезны. Полковник СС открыл один из выдвижных ящиков сейфа и извлек оттуда нательный крест, который он обнаружил в сейфе Вайцмана; это был один из предметов, которые он велел своему ординарцу хранить отдельно. Для самого фон Хайссена этот крест, помимо своей денежной стоимости, не был ничем примечателен, но он догадывался, что для такого человека, как Феличи, он мог представлять гораздо большую ценность. Он положил крест обратно в ящик, закрыл дверь сейфа и направился обратно в свой кабинет.
Сидя за громадным письменным столом красного дерева, фон Хайссен обратил внимание на странный кусок бумаги, который он отобрал у еврейского мальчика. Детский рисунок? Эту желтую фигуру действительно мог нарисовать ребенок, но зачем десятилетнему мальчишке чертить этот набор линий, да еще приписывать к ним что-то, похожее на координаты? Стоило ли сохранять жизнь его жалкому отцу, чтобы выяснить это? В нормальных условиях — пожалуй, да; по крайней мере, можно было бы уделить время обычным методам убеждения, но фон Хайссен слишком хорошо знал, какую угрозу представляет собой этот еврейский археолог. Чем дольше Вайцман жил, тем больше возрастала опасность, что от него просочится информация об обнаруженной статуэтке. Существовал только один человек на свете, которого фон Хайссен боялся: если Гиммлер узнает правду, это будет конец.
В глубоком раздумье фон Хайссен поднялся из-за стола и подошел к окну, рассеянно глядя в сторону карьера, где уже работали еврейские заключенные. Он был убежден, что если бы статуэтка действительно была у Вайцмана, он бы почти наверняка спрятал ее в своем сейфе. Было бы логично предположить, что нефритовая фигурка, по-прежнему находится в джунглях Гватемалы, а следовательно… Его мысли были прерваны стуком в дверь.
Его адъютант гауптштурмфюрер Ганс Брандт был ростом 5 футов 9 дюймов,[47] что едва укладывалось в ограничения по антропометрическим данным для войск СС, но Брандт имел очень хорошие связи, а то, что этот белокурый арийский капитан с овальным лицом и оливковой кожей недобирал по росту, он с лихвой компенсировал своими амбициями и беспощадностью.
— Herein kommen!
— Я привел этого еврея, господин комендант, а мне сообщили, что автомобиль рейхсфюрера Гиммлера уже приближается к Маутхаузену. Он будет здесь через полчаса.
— Охрана готова?
— Jawohl, Herr Kommandant. Я лично инспектировал их. Мне также сообщили, что рейхсфюрера сопровождает доктор Ричтофф.
— Для доктора все готово?
