Росс Томас - Прилипалы
Три окна, выходящие на Мидуэй, окаймляли темно-коричневые бархатные портьеры. Над камином висела гравюра: уличная зарисовка во Французском квартале Нового Орлеана. Стулья и кресла были обтянуты табачно-коричневым ситцем. У стены стоял столик орехового дерева, как показалось Хармсу, сработанный пару веков тому назад. На нем — бронзовая ваза с хризантемами.
А рядом с дверью, ведущей в другие комнаты, на стене белело письмо Кеннеди в простой черной рамке. Единственное светлое пятно во всей гостиной, подумал Хармс. Наверное, по замыслу Буна, это что-то должно да значить.
Когда Бун направился к нему с полными стаканами, Хармс отметил, что не так уж часто ему доводилось видеть таких черных негров. Черное, как эбеновое дерево, лицо Буна прекрасно гармонировало с заметно тронутыми сединой короткими курчавыми волосами. А начавший расти животик умело скрывала жилетка. Хармс неплохо разбирался в одежде, так что отдал должное прекрасно сшитому костюму из тонкой серой шерсти, стоившему никак не меньше четырехсот долларов. И решил, что обязательно спросит у Буна адрес портного.
— Вот о чем я думаю, — Бун протянул Хармсу высокий стакан. — Как получилось, что мы никогда не встречались?
— Мы редко бываем на людях, — ответил Хармс. — Если я не в разъездах, мы с женой предпочитаем сидеть дома.
Бун понимающе кивнул.
— Да, чем старше становишься, тем меньше выходишь в свет. Разумеется, в мире политики без общения не обойтись. А вы, как я догадываюсь, хотите поговорить со мной о политике.
Как ненавязчиво перешел он к делу, отметил Хармс.
— Вы абсолютно правы, — и отпил виски.
Хорошее виски, не дешевле двенадцати долларов за кварту.
Бун широко улыбнулся.
— Должен признаться, вы меня разочаровали.
— Почему?
— Я-то надеялся, что вы пришли ко мне застраховать свою жизнь, все решив и обдумав, так что мне осталось бы лишь дать вам ручку.
«Да он без мыла в жопу влезет», — подумал Хармс.
— Раз уж вы упомянули о страховке, должен признать, что она очень меня интересует.
Бун кивнул, вновь улыбнулся.
— Знаете ли, в вашем возрасте я тоже начал задумываться о том, чтобы застраховать свою жизнь.
— Меня больше интересует страховка в политике. Я бы хотел узнать, можно ли застраховаться на случай выборов.
Бун бесстрастно смотрел на него.
— Я слышал, что вы в этом деле крупный специалист.
Бун по-прежнему молчал.
— Разумеется, мы готовы заплатить за советы и консультации.
Бун смотрел на молодого человека и думал о том, что он прошел немалый путь, прежде чем смог надеть этот костюм цвета слоновой кости.
— А откуда вы родом? — спросил он из чистого любопытства.
— Из Алабамы. Я родился в маленьком городке, который называется Силакауга.
— Симпатичное название.
— Название — возможно, но не сам город.
— Силакауга — это индейское слово?
— Должно быть.
— И что оно означает?
Хармс блеснул белозубой улыбкой.
— Я забыл поинтересоваться.
Бун улыбнулся в ответ.
— Так сколько, мистер Хармс, вы готовы заплатить за мои советы и консультации?
Хармс какое-то время изучал содержимое стакана.
— Мы готовы платить по текущей ставке.
— Текущая ставка — пять тысяч.
— Я уверен, что богатый кандидат с денежным деревом с радостью заплатил эту сумму, мистер Бун, но я представляю бедного кандидата, который может рассчитывать лишь на доллары и четвертаки, собранные простыми рабочими. Времена сейчас тяжелые, и мы не сможем заплатить больше двух с половиной тысяч.
«Неплохо, — подумал Бун. — Он знает свое дело».
— Я человек благоразумный и уверен, что у вашего кандидата благородные цели, иначе вы, мистер Хармс, не поддержали бы его. Я готов уменьшить мое вознаграждение до четырех тысяч.
«Да ты торгуешься, как какой-нибудь белый, Индиго», — безо всякой злобы подумал Хармс.
— Многие наши люди без работы, семьи голодают, и, откровенно говоря, денег взять просто неоткуда. Собрав все, до последнего цента, мы сможем заплатить три тысячи долларов.
— Времена сейчас действительно тяжелые, я с вами согласен, мистер Хармс. Поэтому я готов рискнуть своей профессиональной репутацией и снизить цену до трех с половиной тысяч долларов, при условии, что вы поклянетесь никому об этом не говорить.
— Поладим на трех тысячах двухстах пятидесяти, и я буду нем, как могила.
Бун решил, что в профсоюзе Хармс прошел хорошую школу. Во всяком случае, привык бороться за каждый доллар. Он протянул руку, широко улыбнулся.
— Договорились, мистер Хармс.
Хармс пожал протянутую руку. Теперь они улыбались вдвоем, довольные друг другом, ибо Хармс ожидал, что услуги Буна обойдутся ему в четыре тысячи долларов, а Бун не рассчитывал больше чем на три тысячи.
— Значит, ваш профсоюз идет на выборы.
— Совершенно верно.
— И вы хотите застраховать их исход?
— Что-то в этом роде.
— Тогда я попрошу вас кое-что рассказать.
— Что именно?
— Начните с того, как проходит голосование. Потом скажите, кто баллотируется и кого вы хотели бы видеть победителем. Тогда я, возможно, подскажу вам, что нужно сделать, чтобы добиться нужного результата.
Глава 15
Пока Марвин Хармс в Чикаго знакомился со способами подтасовки результатов выборов, человек, жаждущий любым путем победить на этих выборах, проводил пресс-конференцию в Вашингтоне. Это была вторая конференция Сэмми Хэнкса с начала избирательной кампании. Первый раз он собрал репортеров с тем, чтобы объявить о решении вступить в борьбу за пост президента профсоюза.
На этот раз он предложил, даже потребовал, чтобы Дональд Каббин снял свою кандидатуру и по-тихому ушел в отставку.
Хэнкс не предполагал, что его предложение получит широкий резонанс. Ну, упомянут о нем в информационных выпусках трех ведущих телекомпаний, напечатают на странице шесть или семь газеты тех городов, где члены профсоюза составляют немалый процент населения.
Основой для требований Хэнкса стали откровения, ставшие достоянием общественности благодаря передаче «Ночь с Джеком». Все присутствующие журналисты получили от Хэнкса аккуратно напечатанный полный текст вышеуказанной передачи. Многие вопросы и ответы Хэнкс не поленился зачитать лично. И обвинил Каббина в том, что тот продал интересы профсоюза за членство в «Федералист-Клаб», большинство членов которого составляли воротилы бизнеса, ненавидящие черных точно так же, как ненавидел их Каббин.
— Подводя итог, — заключил Хэнкс, — я считаю необходимым потребовать от Дональда Каббина заявление об отставке. Такой человек не может возглавлять профсоюз. Я обвиняю Дональда Каббина не только в расовой неприязни, но и в пособничестве промышленникам, благодаря чему под угрозу ставятся права рядовых членов профсоюза. Если Дональд Каббин действительно представитель рабочих, о чем он неоднократно заявлял, он должен уйти в отставку, на благо профсоюза, на благо страны, для собственного блага. Из текста передачи совершенно ясно…
— Лучше бы ему сказать «абсолютно ясно», — прошептал корреспондент Ассошиэйтед Пресс на ухо репортеру «Уолл-стрит джорнел». — Прозвучало бы убедительнее.
— Почему бы тебе не пойти работать к Сэмми? — спросил репортер «Уолл-стрит джорнел». — Говорят, он хорошо платит.
— Я уже работал у психа, — ответил корреспондент Ассошиэйтед Пресс.
— …Совершенно ясно, что Дональд Каббин попытается превратить наш профсоюз в комнатную собачку большого бизнеса, да еще гавкающую на черных. Этого не должно случиться. И этого не будет!
Сэмми Хэнкс закончил под жидкие аплодисменты нескольких своих сторонников, которые не знали, что на пресс-конференциях обычно не хлопают в ладоши.
— Кто пишет для Сэмми эту галиматью? — спросил корреспондент АП своего коллегу из «Уолл-стрит джорнел».
— Кажется, Микки Делла.
— Я так и думал.
— Почему?
— Только настоящий профессионал может все так изгадить.
Сэмми Хэнкс ответил на несколько второстепенных вопросов, на чем пресс-конференция, проводимая в большом зале отеля на углу Четырнадцатой и Кей-стрит, и закончилась. В вестибюль Сэмми Хэнкс спустился в компании грузного, седовласого мужчины с синими глазами, злобно блестевшими за толстыми стеклами очков в металлической оправе. Отличали мужчину сигарета «Пэлл Мэлл», постоянно торчащая из угла рта под седыми усами, и заткнутая под мышку газета. Без сигареты и газеты его не видели нигде и никогда. Он выкуривал за день четыре пачки «Пэлл Мэлл», покупал все выпуски всех газет в тех городах, куда его заносила жизнь. Когда его спрашивали, почему он не может пройти мимо уличного продавца, не купив у него газету, ответ следовал простой: «Почему нет? Она стоит всего десять центов, а как еще можно купить за десять центов такую кучу дерьма?»