Александр Афанасьев - Сожженные мосты Часть 5
Потом проверка оружия и заодно проверка самих казаков на предмет обращения с ним. Надо сказать, что казаки оружие покупали сами, и обязателен был только "казенный" патрон, во всем остальном – полная свобода, лишь бы стреляло да в цель попадало. Оружие молодому казаку покупали в двадцать лет, в день призыва на действительную военную службу, многие так с ним потом и жили всю жизнь, у стариков в загашниках и федоровки и токаревки хранятся. Оружие для призывных казаков особого значения не имело, брали самое дешевое и прочное – потому то почти у всех были автоматы Калашникова той или иной модели. Выделялся Петр Ткачев с того берега Дона – ему старший брат из Африки прислал автоматическую винтовку Эрма русского заказа с оптическим прицелом, да Мишка Головнин – у него был автомат Коробова с оптическим прицелом. Несколько казаков вместо автоматов – согласно военно-учетной специальности – имели снайперские винтовки. Тут – тоже единообразие, две старые, но ухоженные винтовки Токарева с новомодным ложем с пистолетной рукояткой, да Степка Котов привез с собой старую СВС-115, даже не снайперскую винтовку, а штурмкарабин, считай. По этому поводу даже с офицером цапнулись… но отстрел винтовки все вопросы снял, то ли стрелок хорош, то ли винтовка – но десять из десяти в черный круг с трехсот метров – положил. Еще у некоторых казаков, в том числе и у него, казака первого призыва Тихона Лучкова были ручные пулеметы разных систем, для огневой поддержки мелких подразделений.
Цапнулись несколько раз с офицерами, не без этого. С офицерами всегда напряги, казаки люди вольные, это тебе не действительная, где "разрешите бегом!". Но все конфликты худо-бедно уладили с помощью старшин да наказного, да и до мордобоя нигде не дошло.
Кормили хорошо, полевую кухню уже развернули и питались не сухпаем, а кашей с мясом. По традиции первым пробу снял наказной атаман, выехавший "в мобилизацию" с казаками. Ели наскоро, не так как дома, под крики офицеров – здесь тебе не дом, здесь – армия.
После обеда – выгнали в поле несколько тяжелых бронетранспортеров и несколько раз прогнали весь личный состав в посадке-высадке на них, обычной и экстренной. Взаимодействие с авиацией и артиллерией никто не отрабатывал – для этого в части были специальные корректировщики огня из кадровых.
Ждали приказа…
Края брезента, прикрывавшего вход лениво трепал ветер, то и дело доносился перестук колес и гудки тепловозов. Станция жила собственной, почти мирной жизнью – и пассажиры скорых поездов, на коротких остановках с удивлением и тревогой вглядывались в выросший по правую руку от станции лагерь временного размещения. Настроение у людей, связанное с частичной мобилизацией казаков и предстоящей силовой операцией по ликвидации бунта было далеко не мажорным –кто-то встречал безрадостные новости о происходящем в Польше со злорадством, кто-то с тревогой, все – с озабоченностью, но никто – с равнодушием. Как то так получалось, что очередной мятеж и жуткие картины с улиц польских городов, с расправами над людьми, с беженцами – затрагивали всех людей Империи. Происходящее было диким – оно не вызывало злобы, желания расправиться, оно было именно диким, не укладывающимся в голове. Никто не мог понять и осознать – чего хотят те, кто подняли этот рокош, почему они ведут себя именно так и не иначе. Показательно – что в стране не произошло ни одного польского погрома, хотя поляки компактно жили во многих местах Империи. Люди воспринимали бунтующих не как поляков – а как сумасшедших, причем опасных сумасшедших, льющих кровь. Был создан и постоянно пополнялся фонд помощи беженцам, которых с каждым днем становилось все больше и больше.
Казаки же просто лежали на кроватях, отдыхая после напряженного дня, и лениво обменивались впечатлениями…
– Да… зараз врезали сегодня…
– Я думал, кишки выплюну там, на дистанции…
– Да еще жара, мы то бегали…
– По такой же жаре и бегали. Просто за бабской юбкой отвыкли…
– Гы…
– Ты за себя говори. Я так пробежал – и добре.
– Ты бирюк еще тот… Один и помрешь.
– Не, не один… Он с Наташкой Балакиревой…
– Язык укороти… Если не лишний.
Один из казаков – невысокий, резкий, весь как будто на шарнирах, протянул руку к тумбочке, пошарил там, нащупал привезенный из дома соленый и перченый сухарь. Закусил…
– Нет, а все-таки браты казаки – не могу я в толк взять. Вот этим полякам что надо? Чего им не живется?
– С баб – на поляков…
– И правильно. А то до драки…
– Батя гутарил, как прошлый раз замиряли – стояли они в одном селе. Так гутарит там курени – не чета нашим, хоть и мы не бедствуем. По два по три этажа, все кирпич, гаражи для машин. У кого и забор из кирпича…
– Это сколько же стоит то… Забор из кирпича.
– Там не бедуют…
– Там спиртягу гонят. А потом продают. Спиртяга сама, если без акциза – знаешь, сколько стоит?
– Ну…
– Вот те и ну… В монопольку* зайди – так и выйдешь. У нас батя в монопольку – только по праздникам, кусается. Только если событие какое… отметить чинно. А там гонят… целые заводы там стоят.
– Это они спьяну что ли такое…
– Тю… башка дурья. Это они думаешь для себя что ли гонят? Если для себя так гнать – тут утонуть можно. На продажу гонят. Продают так, что на рубль десять делают. А разница – только что срок за это если за руку схватят.
– И обратно не понимаю. Что же им тогда надо?
– Мабуть думают, что граница голой останется, так они и будут гнать, только ловить их никто не будет.
– Граница голая, дали…
– Поди, перекрой…
– Гутарят, царя Польского мятежники вбили…
– Мятежники… А сынок – не хочешь?
– Отца что ли?
– Его. Сам на трон и сел.
– Вот гад – отца… Погоди, доберемся…
– До него доберешься. Он поди дрыснул уже…
– Офицеры гутарили – Австро-Венгрия независимость Польши признала. Как бы не брухнуться с ними.
Австро-Венгрия независимость Польши и в самом деле признала. В западной Польше уже стояли части австро-венгров, переодетые в новоиспеченных "польских жолнеров" – нашлась и форма и знаки различия и все остальное.
– А и брухнемся**. Видал, какую силищу к границе подтягивают. Я бы и зараз заполонил так кого, мабуть Георгия выслужим.
– Как бы тебя не заполонили. У Австро-венгров армия.
– Да какая там армия… Смех. Ты эту Австро-Венгрию на карте видел? Плюнуть и растереть.
– А если Германия?
– Вот тогда братцы… попали, в распыл пойдем.
– А германцам то зачем? Что им эта Польша?
– Да бес их знает…
– Не будет войны. Германия нашей нефтью правдается.
– А Австро-Венгрия? Тоже правдается.
– Ну так вот – кран перекроем и поглядим как жить будут.
– А что, гутарят в Польше силы много?
– Да какая там сила… Ну эти жолнеры – они что? Казаков выручим, они сейчас в осаде. А дальше – сами замирятся. Гутарят, мы на Варшаву пойдем.
– Не, на Варшаву должны десант высадить. Там аэродром у нас.
– А что, пошли по окрестностям прогуляемся?
– Чего ты тут не видел?
– Ну… на вокзале дамочки есть.
– Ага. Тебя жинка после этих дамочек с база то сгонит…
– Так не узнает…
– Еще бы… на этих дамочках дурных болезней как на шелудивом псе блох… Сиди уж … сынок…
– Тю… батя нашелся…
– Не, Степан дело гутарит. На вокзал и я не пойду.
– А что – говорят в Польше паненки хороши…
– Еще бы…
– Тихон… а Тихон…
Уже забывшийся Лучков подскочил на кровати
– А? Подъем?
– Тю… вот дало то… Ты нам скажи друг любезный – у тебя дядя жинку с Польши привел?
– Ну…
– И как она?
– У дядьки и спрашивайте. Меня то что трясете…
– Так мабуть знаешь чего… по делу молодому…
– Тебе Петро зараз баз хорошо подметать – язык до пола свисает.
– Не, а что… я карту видел. Тут село недалеко – большое.
– Недалеко это где?
– На север. Дорогой… и потом поворот – как раз на него.
– Митяй, что у нас сегодня?
– Воскресение Христово… – издевательским тоном сказал Митяй
– Значит, танцы там будут. Вот и будут тебе дамочки, зараз…
– А и любо. Пойдем, значит.
– У меня свояк на втором посту стоит. Пропустит зараз.
– Смотри, если соврал…
– Пошли, пошли…
Пошел со всеми и Тихон – особо ничего не думая, так, за компанию. Конечно, все понимали, что там где дивчины гарные – там и парубки местные, сердитые, а там где парубки местные – там не избежать драки. Драки с ними никто не боялся – наоборот, некоторые как раз и пошли в расчете на драку. Драка в России была уже национальной традицией, дрались на свадьбах, на танцах, пацаны в городах дрались районом на район, за что потом получали наказание розгами по заднице – но снова дрались. В селах дрались на Масленицу, а в казачьих станицах зимой, как Дон вставал – так каждые выходные драка. Обычно дрались холостые с женатыми, иногда молодые казаки с одной станицы шли в другую, иногда по льду – только чтобы подраться. Все это было не так безобидно, бывало, дрались и до трупов, но как иначе обратить на себя внимание понравившейся дивчины? Только джигитовкой лихой, да дракой… это если материальную сторону в расчет не брать.
