Джеймс Хоран - Нужный образ
Я хорошо помню тот уикенд. Большую часть времени мы провели в Вашингтоне, готовясь к кампании, которую вели. Вся работа шла втайне, поскольку у незадачливого парня, которого мы собирались переизбрать, было не так уж много шансов, и мы хотели подготовить несколько сюрпризов.
Я только что вернулся в Нью-Йорк, проведя несколько недель в Род-Айленде, штате нашего кандидата, чтобы составить список политических лидеров в крупных и мелких городах и сделать характеристику на каждого. Это первый шаг в любой кампании — составление списка друзей.
Наша нью-йоркская штаб-квартира находится на четвертом этаже Вулворт-Билдинга и смотрит на парк муниципалитета.
Каждый раз, входя в наши апартаменты, я сияю от гордости, хотя и не без чувства вины за окружающую роскошь, но Джош твердит, что это часть нашего собственного имиджа. Стены из лучших шведских панелей, огромные столы покрыты ониксом, мерцающим как кусок ночного неба. Кресла так глубоки и удобны, что в тот момент, когда мои старые кости размещаются в них, я готов уснуть. Ковер толстый и мягкий, как свежее сено. Я сам выбрал цвет. Зеленый, конечно. У нас с Джошем у каждого свой кабинет, есть общая комната с баром не хуже любого в городе. Еще один кабинет принадлежит Элис. Это наша секретарша, немолодая, седоволосая, компетентная, и, что гораздо важнее, умеющая молчать. С Элис наши секреты в безопасности, и вы их не выведаете даже с помощью пыток Инквизиции.
Мы были бы полными идиотами, если бы оставляли действительно важные досье в офисе. Они спрятаны в сейфе Мэрилендского банка. И правда, наши досье пытаются выкрасть раз пять за каждую кампанию. В прошлом году мы оставляли в одном из наших стальных шкафов картонку с надписью «Самообслуживание» и бутылку слабительного.
К моменту моего возвращения в офис тем утром я уже знал, что просто не смогу заниматься списком. После более полувека в политике человек не в состоянии пропустить важное событие. И сегодня такое событие ожидалось в Сите-Холле.
Я уставился на список, но мои мысли были заняты другим. Из окна я видел роскошные жирные кадиллаки, подъезжающие к муниципалитету, и сразу узнавал пассажиров, спешащих внутрь Сити-Холла: Чарли Сондерс, шурин Джентайла и по слухам второй самый могущественный человек в его штате, который, видимо, будет руководить кампанией Джентайла по выборам в президенты; Макс Дрегна, лидер либералов, глава Лиги Независимых Избирателей и мощного профсоюза рабочих пластмассовой промышленности, один из старейших лидеров, которого я знал уже многие годы.
Ага! А вот эта большая шишка, конечно, Барни Маллади, подлинный делатель королей. Барни и я родились в одном квартале на пересечении Девятой авеню и Сорок Седьмой улицы. Мы оба руководили Таскавана Клубом, или Таск Клубом, как его называет любой профессиональный политик от Мэна до Калифорнии. Когда я двинулся в Вашингтон, чтобы помочь Новому Курсу{7} удержаться на рельсах, он стал президентом клуба, и, не считая редких мимолетных встреч в Вашингтоне, мы не виделись. Впрочем, я был даже доволен этим. Даже в детстве я знал, что мои зубы в опасности, пока рядом находится он, а если судить по всему, что я о нем слышал в последующие годы, он ничуть не изменился.
И все-таки Маллади большой человек на национальной политической арене, и, когда я увидел его, вылезающего из сияющего лимузина, похожего на маленький, хорошо одетый пивной бочонок, в сопровождении элегантного молодого негра, я понял, что список может подождать. Я был не в силах упустить такое зрелище.
Вестибюль муниципалитета был забит до отказа людьми, направляющимися к изящной винтовой лестнице, которая вела в зал заседаний. Ветеран, потерявший скальп в борьбе с реформаторами два года назад, кивнул мне, осторожно касаясь своих шрамов, и я не мог не вспомнить старую леди Мерфи, которая тоненьким голоском семинариста гневно кричала на кота, съевшего ее канарейку. Лидер из Бруклина постарался привлечь мое внимание, но я претворился, будто не заметил его. Он всегда напоминал мне призрак, слишком много темных историй тянулись за ним.
Я втиснулся в дальний угол зала и вовремя: служители закрыли двери, и ни громкие имена, ни мольбы газетчиков не могли открыть их.
Было шумно, ребята из Куинза[2] свистели и орали, когда появился председатель муниципалитета, огромный итальянец из Флашинга[3], поднялся на трибуну и стукнул председательским молотком, будто и правду имел какую-то власть. Но и ребята из Куинза сели, только нелепая старуха, которую пытались убрать из прохода, продолжала размахивать плакатом, добиваясь, чтобы город содержал беспризорных собак и кошек, пока они не умрут от старости, вместо того, чтоб умервщлять их. Я всегда считал, что заседания муниципалитета посещаются большим количеством ненормальных, чем содержится в Бедламе[4]. Но в конце-концов старуху выпроводили, а итальянец из Флашинга углубился в длинную, расплывчатую речь, расхваливая добродетели Феликса Дюранта Джентайла, мэра города Нью-Йорка и великую надежду республиканцев на Белый Дом. Даже правоверные Джентайла из Куинза не в силах были вынести весь этот вздор, и, я думаю, председатель почувствовал их недовольство, поскольку цветисто закруглился и представил Джентайла, который вышел из глубины сцены, как знаменитый тенор перед выступлением.
Должен признаться, Джентайл производил впечатление: поседевшие вьющиеся волосы, красивые черты лица и чудесный портной. Фотографы ползали у трибуны, потом вылезла команда телевизионщиков. Вспыхнул яркий свет, и несколько минут все мы в этом закрытом зале чувствовали, что находимся почти на экваторе. Джош всегда говорит, что телевидение важнее газет, и, без сомнения, это чистая правда, но уж больно от них много шума.
— Убери этот идиотский кабель! — кричал кто-то, а потом тащил эту длинную черную змею, как погонщик, пробующий свой кнут.
Джентайл принимал все как должное: он прочистил горло, позировал так и эдак и, наконец, поднял руку. Команда телевидения подалась назад, и все мы затаили дыхание. Диктор муниципальной станции Даблью-Эн-Уай-Си махнул рукой, камеры заработали, и Джентайл заговорил глубоким, мелодичным голосом:
— Дорогие республиканцы и граждане Нью-Йорка! Я прожил в этом городе больше лет, чем могу припомнить. Я родился в Нью-Йорке, учился в его школах так же, как и большинство членов моей семьи. Более того, мой предок Роберт Дюрант, командовавший первым нью-йоркским рубежом в битве при Саратоге{8}, убедил отцов города назначить Маринуса Виллета, своего старого командира в Долине Мохаук, первым мэром нашего города.
Я люблю этот город. Думаю, даже мои политические противники не сомневаются в этом. Поэтому мое заявление, касающееся любимого Нью-Йорка, идет из глубины сердце. Без хвастовства скажу, я прослужил два срока на посту мэра с трепетом и преданностью. Насколько хорошо, я оставляю решать будущим историкам города.
Все это я говорю как вступление, чтобы сообщить вам о решении, которое я принял после долгих консультаций со своей душой. Я считаю, что обязан всем вам, мои сограждане от Бэттери до Бронкса, от Куинза до Стейтен-Айленда[5], разъяснить мою позицию. Вы имеете право все знать.
Джентайл глубоко вздохнул, и даже я, старый профессионал, почувствовал холод в желудке. Сидящие вокруг меня подались на своих местах вперед, сосредоточив все внимание на спокойной фигуре, возвышавшейся за батареей микрофонов. Джентайл продолжал:
— Сейчас, без всяких оговорок, я решил уйти с поста мэра через несколько месяцев. Я не буду добиваться переизбрания; вместо этого я начну активную кампанию за пост губернатора этого чудесного штата, — его многозначительная улыбка захватила всех присутствующих, а голос приобретал таинственный оттенок, — а потом пусть грядущие события отбрасывают свои тени.
Его слова потонули во всеобщей истерике. Почитатели дошли до неистовства. Они топали ногами, орали, визжали. Охрана бегала, как кучка идиотов, размахивая руками и присоединяя свои крики ко всеобщему безумию. Джентайл подождал, а потом поднял руки. Восторги постепенно стихли.
— Спасибо… спасибо вам… но я должен продолжать. Я говорю об этом без каких-либо условий или оговорок. Решение далось мне нелегко. Мои советники полностью согласны со мной. Как я уже говорил, в скором времени я завершу службу в качестве мэра Нью-Йорка. Своим приемником я назначаю заместителя мэра, который также является председателем нашего уважаемого муниципалитета.
Я оставляю свой пост с большим сожаление, но также и с полной удовлетворенностью, потому что я отдал этим годам всю мою энергию, все мои надежды, весь свой талант. Но теперь я должен отдать все внимание другим нуждам — нуждам, которые, как я верю, в настоящий момент имеют значение для всего штата. Эти нужды требуют постоянного и полного внимания от любого человека и партии, которые вознамерились найти пути их решения.
