Пьер Дэкс - Убийца нужен…
Зять мсье Кадуса усмотрел в этой фамильной истории лишь скандально быстрое обогащение при помощи двойной политической игры. Зато Шардэн, главный юрисконсульт фирмы «Кадус», восхищался революционным рвением первого Кадуса, его патриотическим мужеством.
Кадусу казалось, что он точно таков, как его предок. Он нашел Шардэна и хорошо к нему относился, утверждая, что у этого молодого человека высокая душа. Случай связал Кадуса с Бебе отчасти против его воли, и он никогда не переставал думать об освобождении.
Когда мсье Кадус говорил «я нашел Шардэна», он всегда вспоминал не только самого Шардэна, но и обстоятельства, при которых тот появился в его жизни. Однажды мсье Кадус завтракал с Манделем, бывшим тогда министром колоний. Разговор шел о только что свершившемся «аншлюссе» и парламентской борьбе вокруг законопроекта об «организации нации в военное время». Война приближалась. Один молодой адвокат напечатал обстоятельную статью, беспощадно обнажавшую слабости правительственного проекта нового закона. Министр посоветовал Кадусу прочесть эту статью.
— Мне как раз нужен хороший адвокат, — сказал Кадус.
— Он вам не подойдет. Горяч, слишком молод и горой стоит за национализацию крупных предприятий.
— Но он не считает, что г-ну Гитлеру следует развязать руки?
— Конечно, нет! — заворчал Мандель. — Он сотрудничал в кабинете Пьера Кота!
На следующий же день Кадус пригласил Шардэна на службу и тот принял предложение. С тех пор он был бессменным главным юрисконсультом фирмы.
Когда Кадус думал: «случай связал меня с Ревельоном», он забывал, что в свое время испытывал к этому малому почти отеческую нежность. Дело было зимой 1950 года, когда войска Макартура в Корее рвались к Яле, а Трумэн произносил двусмысленные речи о «воле американского народа» в вопросе о применении атомной бомбы. Кадус попался на удочку, решив, что начинается война. Он считал, что война эта разрушит Францию и низведет ее в лучшем случае до положения европейской колонии янки.
Не будучи в силах сделать что-либо другое, он начал приспосабливаться. Ценой тяжелых уступок он вырвал свою долю американских вложений. Уже через два месяца он увидел, что ошибся. Следовало послушаться Шардэна, сразу решившего, что американцы просто блефуют. После отставки Макартура Кадус попробовал освободиться, но увидел, что это ему дорого обойдется. Правительство отнюдь не поддерживало интересы французских фирм, и Кадусу не на что было опереться. Запутавшись в американских сетях, Кадус оказался один.
Однажды загорелый и породистый молодой человек вошел в директорский кабинет Кадуса.
— Мне довелось слышать, как вас громил французский посол в Соединенных Штатах. Я позволил себе позвонить вам от его имени. Мне кажется, мы с вами могли бы сделать неплохое дело.
Кадус сначала принял посетителя за сумасшедшего, но тот продолжал:
— Если вам угодно, я могу завтра же создать в Париже новую газету желательного направления. Деньги у меня есть. Мне сказали, что вы хотите вырваться из лап американских дельцов. Я охотно помещу деньги в предприятие, где американцев нет. Наведите обо мне справки. Я зайду к вам через неделю.
Через неделю Кадус пригласил к завтраку это юное чудо, сумевшее сколотить несколько сотен миллионов за считанные годы колониальной войны. Они завтракали втроем, мсье Ревельон и мсье Кадус со своей дочерью. Кристиана была единственной наследницей отца, ей предстояло принять руководство его предприятиями. Ее готовили к этому с самого детства. Ревельон не скрывал ничего из того, что могло шокировать семейство Кадус. Он не отрицал ни своего темного происхождения, ни малопочтенных занятий во время оккупации.
Когда отец и дочь остались вдвоем, старик выложил все, что думал. Этот Ревельон — стихийная сила. Разумеется, его нужно пообтесать, и вообще он разбойник с большой дороги. Но именно такие парни и нужны, чтобы успешно противостоять заатлантическим гангстерам.
Кристиана спросила просто:
— Иначе говоря, ты считаешь, что он был бы для меня подходящим мужем?
Нет, этого Кадус не считал. Он думал о крупной должности в каком-нибудь правлении, о месте директора или председателя административного совета. Конечно, он охотно привязал бы к себе Ревельона. Но он прежде всего обожает свою дочь и знает, что между ней и Шардэном… Словом, Кадус стал адвокатом своего адвоката.
Кристиана улыбнулась.
— Жорж никогда не станет мсье Кадусом, а я никогда не стану мадам Шардэн. Наши пути не сходятся.
— Делай, как знаешь, Кристи…
В конце концов мсье Кадусу важно было лишь, чтобы совесть его была чиста.
— Но сознайся, папа, что твой Ревельон очень хорош собой…
Они стали часто выезжать вдвоем. Через две недели Кристиана сообщила отцу, что Филипп все понимает и согласен на роль мужа без участия в делах. К тому же у него свои крупные дела в Сайгоне, где ему и придется проводить почти все время. Короче, у нее не было никаких возражений против брака.
Когда на свет появился первый внучонок, мсье Кадус успел позабыть обстоятельства, при которых он познакомился со своим зятем. Однако через три года отношения между Кристианой и Филиппом начали портиться. Связь между ними ослабла примерно в той степени, в какой разрядилась международная напряженность. Шардэн оказался прав. Мсье Кадус был отлично информирован о делах зятя. Война в Индокитае, вскормившая Бебе, становилась все более и более грязной авантюрой, настолько грязной, что могла оказаться препятствием для осуществления мечты мсье Кадуса о достижении полной финансовой автономии.
Мсье Кадус приближался к семидесяти годам. С тех пор как он принял дела от отца, он регулярно занимался спортом, безуспешно борясь против растущего брюшка. Теперь он увеличил расстояние пеших прогулок и время занятий плаванием. Он твердо решил жить как можно дольше.
В это весеннее утро он ожидал зятя для серьезного разговора. На его письменном столе лежала папка с материалами для возбуждения бракоразводного процесса. Досье по этому вопросу по указанию самого Кадуса составил для него Жорж Шардэн.
* * *Со времени прошлых парламентских дебатов об Индокитае, то есть с начала зимы, Филиппу не доводилось входить в рабочий кабинет своего тестя. Они встретились на пороге и секунду в упор смотрели друг на друга, насколько это возможно при разнице в росте, достигающей двадцати сантиметров. Бебе старался казаться короче перед толстым и добродушным стариком. Во внешности мсье Кадуса было что-то от сенатора Третьей Империи. Возможно, большая лысина и лукавый, почти неуловимый взгляд.
Мсье Кадус предупредительно придвинул два кресла. Такая необычайная любезность сразу насторожила Бебе и заставила его ожидать худшего. Немедленно, без всякого предисловия он начал излагать сущность своих благих намерений.
Чтобы скрыть удовольствие, мсье Кадус нахмурился. Опережая невысказанные требования, Ревельон доказывал свою сообразительность, и это радовало мсье Кадуса. Пока Ревельон беззаботно вгрызался в индокитайский сыр, Кадус терзался беспокойством, что тогда, в пятидесятом году, он переоценил своего зятя, что тяжелые обстоятельства привели его к ошибочной оценке. Мсье Кадус был очень недоверчив. И теперь он поборол себя и решил хладнокровно проверить, насколько намечавшиеся зятем перемены своевременны. Кадус сполз на краешек кресла и нетерпеливо покачивался, ожидая, пока Бебе закончит свои педантичные объяснения.
— Дорогой Филипп, ваши слова радуют меня. Я полагаю, что вам давно следовало бы прийти к такому заключению. — Мсье Кадус немного помолчал. — У меня как раз намечается интересное дело с англичанами. Вначале я не думал о вас, считая, что ваши средства уже помещены…
Он опять выдержал паузу и сказал более энергично:
— Здесь надо решать быстро.
Пауза, подчеркнутая коротким жестом, напоминавшим движение веера, означала, что Филипп мог соглашаться или не соглашаться, учитывая при этом все проистекающие последствия… Филипп ограничился улыбкой и сказал:
— Вам не следовало сомневаться в моем согласии.
Кадус не торопился с ответом. Он играл короткими, жирными пальцами, то складывая, то разводя их. Казалось, его решение взвешивается на каких-то невидимых весах. Наконец он проговорил таким тоном, будто был в комнате один:
— Это значит, дорогой мой Филипп, что Бебе больше нет. Он умер, и вы должны похоронить его вместе со своей — я не скажу «холостой», а, скажем, «мальчишеской» — жизнью. Ваши способности, Филипп, будут нужны мне и только мне.
Он опять помолчал, чтобы его слова дошли до сознания зятя, и продолжал так небрежно, точно речь шла о погоде:
— Дело касается Китая. Придется монтировать крупные заводы в Южной Африке — отличное помещение капитала и надежные гарантии. Разумеется, корабли пойдут под индийским флагом.
