Николай Лузан - «Чистое поле». Миссия невыполнима
— Резо, кончай мозги полоскать, вино прокиснет! Наливай! — начал терять терпение Чхеидзе.
— Погоди, Зурик, пусть расскажет, — остановил его Калашвили.
— Короче, капитан вывез полковника на природу, к водопадам, — вернулся к анекдоту Ромишвили. — Сами знаете, красота там обалденная. Полковник и обалдел. Капитан подсуетился, повесил гамак и поднес ему парочку стопарей, а потом шашлычок из молодого барашка. Полковник выпил, закусил, разлегся в гамаке, расслабился и яйца вывалил из трусов. На запах шашлыка прибежал пес, забрался под гамак и давай их лизать. Полковник блаженствует и так вальяжно говорит: «Молодец, капитан, уже до четверки дотягиваешь».
— Ха-ха! — зашлись в хохоте Калашвили с Имерлидзе, сквозь него прорывалось: — Ну, все, как у нас!
Чхеизде же зло сверкнул глазами и обрушился на Ромишвили:
— Борзеешь, прапор?! Про капитана специально ввернул?
— Да ты че, Зурик?! Это ж анекдот! — оторопел Ромишвили.
— Шутник хренов! С мое послужи, а потом зубы скаль! — наливался гневом Чхеидзе.
— Зурик, не заводись! Ты че, первый день в армии? — пытался утихомирить его Калашвили.
Но Чхеидзе было не остановить. Он выплеснул все, что накипело у него на душе:
— В гробу я видал вашу армию и долбаную Россию! После дембеля ноги моей здесь не будет. Продам квартиру — и к себе в Батуми. Миша из него картинку сделал. Я…
Здесь уже Имерлидзе вынужден был вмешаться и, чтобы погасить ссору, провозгласил тост:
— За Грузию! За нашего друга и за ее настоящего сына Зурика.
— За Зурика! — поддержали остальные.
Чхеидзе отмяк и расчувствовался. Прошло полчаса, он уже с трудом ворочал языком, и Ромишвили вызвался отвести его домой. Калашвили с Имерлидзе остались одни. Хитрый тыловик держал паузу и снова потянулся к кувшину с вином. Калашвили остановил его.
— Погоди, Хвича, пока совсем не закосели. Так что там с моим вопросом?
— Ах да! Извини, Марлен, Зурик все мозги вынес, — посетовал Имерлидзе.
— Так как?
— В работе. Я подключил свои связи в Тбилиси.
— Ну?
— Обещают решить в ближайшее время.
— Не может быть!
— Решат, Марлен, не сомневайся. Занимаются серьезные люди.
— Спасибо! Век не забуду. Я твой должник, Хвича! — расчувствовался Калашвили.
— Да ладно тебе, свои люди — сочтемся. Готовься, скоро махнем в Тбилиси.
— В Тбилиси? А мне что там делать?
— Есть какие-то моменты, без тебя их не решить, да и «поляну» надо накрыть.
— Понятно, но с моей службой и начальством это не так просто сделать.
— Почему? Причина же уважительная — квартирный вопрос.
— Но не мой же, а брата!
— А чего об этом начальству докладывать, втихаря съездим.
— Ладно, поищу варианты, — согласился Калашвили и предложил: — Наливай!
Имерлидзе разлил вино по бокалам, они выпили, затем еще повторили, и Калашвили прорвало. Он принялся костерить на чем свет стоит сволочей — академиков, зарубивших ему дорогу к генеральским звездам, а затем «отца-командира», кормившего его «завтраками» и продолжавшего держать на подполковничьей должности. Имерлидзе терпеливо слушал, время от времени поддакивал, распаляя в нем недобрые чувства. Покинули ресторан они далеко за полночь. Калашвили едва держался на ногах, и Имерлидзе еще раз продемонстрировал ему свои неограниченные возможности. На стоянке перед рестораном их дожидался его приятель с машиной — Заза. Резидент воспользовался ситуацией, чтобы ближе познакомиться с будущим агентом в шпионскую сеть. Она мало что дала, машина тронулась с места, и Калашвили тут же отключился. В квартиру они внесли его на руках. Спустя сутки Имерлидзе снова встретился с ним и договорился о поездке в Тбилиси. Но она сорвалась, закрученный в колесо армейских проверок и учений Калашвили не принадлежал самому себе.
Подходил к концу апрель. Яркое южное солнце растопило снега, яркая зелень покрыла предгорья, сады оделись в нежно-розовый убор. Джапаридзе потерял терпение и насел на Херладзе, тот не давал покоя Имерлидзе. Нервотрепка закончилась 30 апреля — у Калашвили наконец образовалось свободное окно в службе. После обеда он, не подозревая, что его ждет, вместе с Имерлидзе отправился в Грузию. После проверки документов в пункте пограничного пропуска «Верхний Ларс» они сразу же попали под колпак грузинской разведки. Перед ними она предстала в лице обаятельного Гиви Коладзе. Старый приятель, как его представил Имерлидзе, произвел впечатление на Калашвили. Модный костюм, дорогой автомобиль и вальяжность в поведении говорили сами за себя. Перед Калашвили находился хозяин жизни. По дороге в Тбилиси он не один раз убедился в этом — проверки на полицейских постах, не успев начаться, заканчивались.
В город они въехали под вечер. Гиви, уверенно ориентируясь в лабиринте узких улочек старого города, подвез Калашвили к подъезду дома, где жили родственники — Гобелидзе. Его предложение поужинать в их кругу он и Имерлидзе вежливо отклонили. Сославшись на позднее время, они договорились собраться на следующий день.
Встречу Калашвили с родственниками нельзя было назвать радостной. Последние дни они жили на одних нервах. Мрачная перспектива быть выброшенными на улицу доводила Марго — жену брата — до истерики. Поэтому ужин для Калашвили стал пыткой. Все разговоры за столом начинались и заканчивались одним и тем же: как сохранить квартиру. С трудом дождавшись окончания ужина, он отправился спать.
Новый день не добавил Калашвили настроения. Убитый вид Кахи и молящий взгляд Марго навевали на него смертельную тоску и отбивали всякий аппетит. Торопливо проглотив хачапури и запив его крепким кофе, он, сославшись на срочные дела, отправился в город и возвратился обратно за несколько минут до времени, назначенного Гиви.
Тот был точен, ровно в час дня вместе с Имерлидзе подъехал к подъезду. Оба находились в хорошем расположении духа. На немой вопрос, читавшийся в глазах Калашвили, Имерлидзе ответил улыбкой и дал понять — проблема с квартирой Гобелидзе практически решена, остались лишь нюансы. Их он предложил обсудить за обедом. Калашвили воспрянул духом и, кажется, готов был отправиться не только в ресторан «Махараджа», кухню которого нахваливал Коладзе, а хоть к черту на кулички.
Ехать далеко не пришлось. Ресторан располагался в бывшей гостинице «Советская». В ней когда-то останавливались идеологически выдержанные члены партии, но не чуравшиеся проводить вечера в веселой компании невыдержанных комсомолок. И когда машина подъехала к гостинице, то Калашвили не сразу мог понять, где находится. Она начисто утратила свой советский облик.
С приходом Саакашвили к власти заря коммунизма, которая, по словам недавнего вождя Грузии, в прошлом члена Политбюро ЦК КПСС Шеварднадзе, вставала для грузин на севере — в Москве, безнадежно погасла. Теперь, но уже заря демократии, восходила для Грузии на западе — в Вашингтоне.
Саакашвили после шумного балагана под названием «революция роз», устроенного в парламенте, утвердившись во властном кресле, от слов перешел к делу. В приступе антироссийской ненависти он и другие «розовые революционеры», взращенные в питомниках ЦРУ и Госдепа США, с каким-то нечеловеческим остервенением уничтожали все советское, все русское. Даже великим Пушкину и Лермонтову, воспевшим Грузию в своих гениальных стихах, не нашлось места не только в Пантеоне славы, но и в литературе.
Грузинскому народу навязывались новые символы и идолы. Музей советской оккупации должен был напоминать ему, как изнывала советская Грузия под игом грузина Сталина, а обновленный проспект имени Д. Буша не оставлять сомнений: все дороги ведут в Вашингтон.
Та же судьба постигла гостиницу «Советская». Мраморную символику социалистического прошлого варварски сбили долотом. Знаменитую кровать, на которой спал поэт Маяковский, безжалостно выбросили на свалку. Кресло «всесоюзного палача» Берии, как эстафету, передававшуюся от директора к директору, растащили на сувениры. После переделки гостиница превратилась в нечто напоминающее буддийский храм и одновременно казино Лас-Вегаса.
— Приехали! — объявил Гиви и, не обращая внимания на знаки, заехал на служебную стоянку.
Оставив на ней машину, он, Калашвили и Имерлидзе направились к входу в ресторан. Импозантный метрдотель, ряженный под раджу, склонившийся перед ними в заискивающем поклоне, официант, рассыпающийся мелким бесом, чарующая грузинская мелодия и сладкий елей, лившийся из медовых уст Гиви в захмелевшую душу земляка, «мыкающегося на чужбине за грошовую зарплату», а также намеки на то, что они смогут замутить серьезный бизнес, вскружили голову Калашвили. В его воображении вместо прокуренного армейского кабинета уже вырисовывался респектабельный офис и длинноногая секретарша в приемной. Окончательно он поверил в неограниченные возможности Гиви, когда в его руках появилась заветная справка. В ней черным по белому было написано: Гобелидзе являются законными собственниками трехкомнатной квартиры в Тбилиси. В порыве благодарности Калашвили предложил Коладзе и Имерлидзе тут же отправиться к ним и отметить столь счастливое событие. Они вежливо отказались, и Гиви объявил новый тост:
