Виль Рудин - День «Икс»
Боб обернулся к Гетлину:
— Завтра с утра начнете на Потсдаммерплац, как условились. Пока вы там будете действовать, пусть кто-нибудь из ваших людей проверит, что происходит на Лейпцигерштрассе. Если обстановка будет благоприятствовать — начинайте. Если обстановка окажется мало подходящей, изменяйте ее.
— Простите, я не понимаю...
— Сейчас поймете. — Боб потрогал усики, спокойно посмотрел на Гетлина, и в глазах его без труда можно было прочесть: «Сейчас ты поймешь, что тебе предстоит. И попробуй отказаться». — Если бастующие сомнут заслон народной полиции у здания министерства, — ваша задача значительно облегчится. Если заслон будет на месте — уберите его сами. Надо проникнуть в здание и изъять из сейфов наиболее ценную документацию, в первую очередь патенты всех новейших изобретений в области электроники, автоматики, металлургии, химии. Привлеките для этого сотрудников министерства — за деньги, или заставьте силой. Вы сами не определите ценности документов, — пусть помогут. Беретесь выполнить задание?
Гетлин несколько минут молча раздумывал. Боб тоже молчал, изредка поглаживая волосы у виска. Краснолицый дымил сигарой и в разговор не вмешивался, будто его это вовсе не касалось.
— Сколько человек будет передано в мое распоряжение? — спросил наконец Гетлин. Отказаться он, конечно, не мог и решил выяснить, на что можно рассчитывать.
— Берите из КГУ сколько сами сочтете нужным.
— Будут они вооружены?
— Это ваше дело. По-моему, оружие у них есть. Объявите, что операция серьезная, придется драться с полицией. Плата двойная. Вы получаете отдельно, в зависимости от ценности бумаг.
— Хорошо, я согласен.
Боб обернулся к краснолицему:
— Вы не хотите сказать господину Гетлииу что-либо?
— Нет, нет. Вы хорошо объяснили задачу, — ответил тот. — Мое вмешательство считаю излишним.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
В Шварценфельзе творилось что-то непонятное. Люди собирались кучками, группками, о чем-то громко спорили. Иногда в спор вмешивались решительного вида молодые люди, — тогда вспыхивали яростные драки.
Сама Лиза этого, правда, не видела, но так рассказывали соседи. Еще говорили, что в Берлине началась забастовка и что здесь, в Шварценфельзе, есть какой-то штаб или комитет, и он тоже призвал рабочих и всех вообще проявить солидарность с Берлином и бастовать.
Лиза подошла к зеркалу, привычным движением, закинув руки, подправила локоны прически. Надела шляпку и с сумкой через плечо вышла на узкую, душную, запруженную гомонящими людьми Августаштрассе. Еще не доходя до закусочной Ха-О, она увидела толпу у витрины, потом услышала звон разбитого стекла и крики девушек. Сомнений не было — какие-то молодчики громили закусочную. На улицу полетели стулья, столики, тарелки, несколько человек начали поливать все это мутноватой жидкостью, потом подожгли, и по улице поползли душные клубы дыма.
Стоявшая впереди Лизы пожилая женщина осуждающе покачала головой и громко сказала, ни к кому не обращаясь:
— Эти должны помочь нам? Это же совсем, как наци.
Один из поджигателей обернулся, — Лизу поразило его искаженное злобой лицо, горящие бешенством глаза. Он шагнул к женщине и, гнусно выругавшись, ударил ее по голове. Женщина упала, даже не вскрикнув. Толпа мгновенно растаяла, только Лиза, испуганно опустившись на колени, тщетно пыталась поднять потерявшую сознание женщину. Парень толкнул Лизу в плечо:
— Брось эту падаль, а то я тебе...
Слова его заглушил рев сирены. В узкую улочку с двух сторон въехали полицейские машины, из них горохом высыпало человек тридцать.
Такого ужаса Лиза еще не видела — погромщики были вооружены железными палками, ножами и кастетами, они не думали сдаваться и яростно сопротивлялись. Двое полицейских подскочили к тому, что грозил Лизе, схватили его за руки, пытаясь завернуть их за спину и вырвать кастет, но это им не удалось, — несколько секунд все трое яростно и молча вертелись на месте; подбежавший к ним верзила в сером пиджаке ударил железной палкой одного из полицейских — удар пришелся по шее. Полицейский грузно осел на мостовую. Вдвоем парни повалили второго полицейского, пытаясь вытащить у него из кобуры пистолет. Он, лежа, ударил серого в живот, — тот согнулся, прижав локти к животу, широко раскрыв рот и тяжело дыша. Что сделал полицейский со вторым — Лиза не заметила, хотя все это разыгралось в двух шагах от нее, только тот вдруг страшно закричал и повалился на мостовую, а полицейский перекатился набок — Лиза увидела, что он двумя руками держит кисть парня. Набежало еще несколько полицейских, обоих громил схватили — Лиза услыхала, как щелкнули наручники.
Гнусно ругаясь, парни пошли к машине.
Из закусочной вывели еще несколько погромщиков — у одного была разорвана штанина, сквозь прореху виднелась голая коленка.
Лежавшего на мостовой полицейского осторожно подняли — голова его неестественно склонилась. Лиза до боли прикусила губы: она поняла, что этот человек мертв. Ему перебили шейные позвонки. И вдруг Лиза закричала:
— А-а-а! Это он, это он сделал, я видела! — Она вскочила, схватила какого-то полицейского за рукав и потащила его к машине, где сидели арестованные. На ее крик кое-кто из них обернулся — Лиза узнала убийцу в сером пиджаке. — Он, он, он, убил!
— А женщину?
— Что — женщину? — Лиза не поняла.
— Кто... ее? — полицейский кивнул в сторону пожилой женщины, которую как раз клали в машину рядом с мертвым полицейским.
— Я тоже видела! — заторопилась Лиза. — Да, да, видела! Это вот он, — она указала.
— Где вы живете? Их будут судить, на суде вы все расскажите.
— Я? В суд? — Лиза вдруг вспомнила, что и ее Макса будут судить. Судить? Ну да, — пусть! Но он не убийца. Он просто несчастный человек. А этих — этих надо, как убийц! И она будет свидетелем! Лиза назвала полицейскому свою фамилию, адрес. Он записал.
— Куда вы ее повезете? — спросила Лиза.
— В больницу.
— Я поеду с ней, — Лиза подумала, что полицейские оставят эту женщину, и никто не будет знать, как и что с ней случилось.
— Тогда скорее в машину. Да нет, не туда! В кабину — садитесь.
II— Товарищи! Сейчас я был у шефа. Он просил передать вам следующее: сегодня в шесть часов утра по всей Республике боннским провокаторам и американской агентуре удалось спровоцировать массовые беспорядки. На улицах наших городов снова пролилась кровь. Недобитое фашистское зверье подымает голову и готовит массовый террор. Нам приказано: на всех заводах, фабриках, во всех учреждениях разъяснять людям, обманутым провокаторами, как необходимы сейчас величайшая бдительность и гражданский, государственный порядок. Только изолировав вражескую агентуру, мы сможем восстановить мир и спокойствие в Республике. Никакой пощады убийцам и погромщикам! От нас требуется решительность и величайшая преданность партии и народу. Я не хочу скрывать серьезности положения. Кто не чувствует себя готовым к жестокой борьбе — может сейчас уйти.
Вернеман внимательно смотрел на подчиненных.
Вот они — товарищи по трудной и славной борьбе — сын Курта Вальтера, Фелльнер и многие другие. Молодежь, смена. Им отдавал комиссар все, что знал, все, ради чего билось его сердце коммуниста. О таких мечтал он там, за колючей проволокой концлагеря — смелых, решительных, беззаветно преданных делу рабочего класса. Сумел ли он воспитать их действительно такими? Окажутся ли они достойными великого дела в тяжкий час испытаний?
Эрих Вальтер первым не выдержал.
— Товарищ комиссар! — вскочил он. — Разрешите получить задание.
И все, сколько их было в кабинете, мгновенно встали, сомкнувшись плечами, и глянули на старого комиссара десятки молодых, ясных, требовательных глаз.
Эрих, долгие годы знавший своего старшего друга, не мог не заметить в облике комиссара, как всегда спокойного, собранного, чего-то нового — в сурово сомкнутых губах, в жестком блеске глаз. Вот такими, наверно, были спартаковцы в ноябрьские дни восемнадцатого года! Такими, должно быть, были бойцы Тельмановского батальона в далекой Испании! Таким, вероятно, бывал в трудную минуту отец. И он, Эрих, как и его друзья, не запятнают трусостью и изменой их гордой славы.
Нет, они будут достойными наследниками отцов!
А комиссар, отдав ровным голосом распоряжение, последним подозвал к себе Эриха.
— Вам, товарищ Вальтер, пожалуй, самое трудное.
— Благодарю, товарищ комиссар.
Вернеман скупо улыбнулся:
— Поедете на «Клариссу».
Эрих недоуменно приподнял брови.
— Товарищ комиссар, но это наиболее надежный...
— Подождите. Если враги пытались вывести из строя шахту в спокойное время, то разве они упустят малейшую возможность сейчас? Нам надо быть втрое, впятеро бдительнее. Необходимо принять самые решительные меры, чтобы обезвредить врага, пресечь все его попытки дезорганизовать работу на шахте. Вы, конечно, понимаете, что это можно сделать только при помощи самих шахтеров. Там уже создана боевая группа — как и на других предприятиях. Оружие у них пока что неважное, главным образом, за счет военизированной вахтерской охраны. Правительство поддержало инициативу рабочих, им передадут оружие из запасов народной полиции. Я думаю, во второй половине дня мы сумеем нанести погромщикам решительный удар. Посмотрите, что и как на «Клариссе», если надо будет — позвоните мне, немедленно вышлем оружие. Задача: не допустить на шахту ни одного провокатора и диверсанта; не дать взорвать шахту. Если попытаются прорваться силой, — действовать без промедления, не колеблясь. — И, с затаенной нежностью глядя в лицо Эриха с решительно сдвинутыми бровями, комиссар добавил: — Только помните, терять голову нельзя ни при каких обстоятельствах.
