Виль Рудин - День «Икс»
— Вот как! И что же?
— Я написал ей на листочке, что у меня полиция, она прочитала — и из магазина, а Вальтер за ней. Вот это случай! Тот ведь в задней комнате один остался. Я взял кочергу, тяжеленная она у меня, захожу в комнату и говорю полицейскому — он как раз «Штерн» читал: — Милый, клади пистолет на стол и ложись на диван ничком, только быстро! Ну, он вскочил, я вижу — пистолета не отдает. Я его тут же кочергой по голове — он на диван и повалился. Я взял у него пистолет, забрал из кассы деньги, остальное бросил, вскочил на мотоцикл — и на шоссе. Пусть это дурачье ищет меня на вокзале сколько угодно! В общем — с утра я в Берлине, но ума не приложу, что будет дальше.
Вилли исподлобья посмотрел на Кульмана. Слишком уж самодоволен. Но тут даже он сам не сделал бы лучше.
— Поедешь обратно в Шварценфельз, — спокойно произнес Гетлин.
— Я? Обратно?
— Что ж тут особенного? Сам сказал, что с Вальтером надо рассчитаться. Вот и займешься этим, да и другим заодно.
— Когда ехать?
— Не сразу, конечно. Немного здесь поживешь.
— Где? У меня здесь никого нет.
— Что за беда! Иди в РИАС. У них специальный лагерь для таких, как ты. Там получишь и деньги, и питание, и жилье. Через неделю приходи сюда, скажу, что делать дальше.
Кульман с шумом отодвинул стул, чуть покачиваясь встал (выпил он все-таки порядочно), кивком попрощался и вышел из кабины.
Вилли остался один. Снизу, из зала, доносились мелодии джаза. Потягивая коньяк, Гетлин размышлял.
Да, Боб заметно переменился к нему с зимней поры. Видно, Гетлин ему здорово нужен.
Что-то назревает, что-то надвигается. Это ясно.
Еще в феврале американские офицеры проверяли все подходы к границе восточного сектора Берлина. Специальные инспекторы лазили по складам с продовольствием — учитывали запасы. А вчера в Берлин прилетел главный американский стратег — сам министр обороны Вильсон.
Да, что-то должно случиться.
Но когда? И каков масштаб? Может, Боб что-нибудь скажет?
Откинув портьеру, в кабину вошел официант. Гетлин бросил на стол бумажку, встал.
Выпил он не меньше Кульмана, но внешне это никак не проявлялось — он умел держать себя в руках.
IIГлядя на сидящего в кресле шефа, Вилли принялся гадать, что тот сейчас сделает: погладит волосы у виска или притронется к усам? Если погладит волосы, то провал резидентуры воспримет спокойно, если усы... Боб, глядя в темное окно, медленно провел ладонью по волосам у виска, — Гетлин с облегчением вздохнул, как будто то, что он загадал, обязательно должно было исполниться.
— Каково ваше мнение о положении в русской зоне? — Боб наконец повернулся лицом к Гетлину.
— Ворчат.
— Правильно! И это ворчанье скоро перейдет в настоящий визг. Но нам надо, чтобы после визга началась драка. Мы их натравим друг на друга, а потом...
— Итак — труба играет сбор? Наконец-то!
— Вам не терпится? — Боб не ожидал от своего резидента такого порыва. Давно исчезли у Гетлина напористость и самоуверенность, все чаще стала проявляться боязнь рискованных операций и даже простых поездок в русскую зону. Но если он опять воспрянул духом — что же, пусть идет! Надо же кому-то лазить в огонь за каштанами.
— Какова готовность вашей резидентуры в Шварценфельзе, — я имею в виду готовность ко дню «икс»?
Гетлин внутренне сжался — ну, сейчас начнется! — и медленно ответил:
— Оружие в тайниках на вчерашний день было в порядке, но резидентуры в Шварценфельзе больше не существует. Кульман сегодня прибыл в Берлин, он единственный, кто уцелел. Хойзер и все остальные арестованы.
— Когда это стало известно?
— Кульман прибыл сегодня утром, я только что с ним говорил.
— Но я не спрашиваю, когда прибыл Кульман! Вы никогда не были гением, Гетлин, но не такой уж вы дурак, чтобы не понять, о чем я говорю. Разве после первых арестов никто не приехал к вам из Шварценфельза?
Глядя со злорадством, как бесится Боб, Гетлин думал: «Ну погоди, дай только управиться с красными. Я тебе припомню твою гениальность. Подумаешь — нашел из-за чего горланить, — из-за бывшего социал-демократа и пары сопляков!» А вслух спокойно и рассудительно доложил:
— На второй день после ареста Хойзера ко мне прибыла его жена. Она сообщила только об аресте мужа. Больше ей ничего не было известно. Я тут же отправил ее обратно с поручением к Кульману...
— Где сейчас фрау Хойзер?
— Видимо, дома, в Шварценфельзе.
— Поручение к Кульману было в письменном виде?
— Да, записка.
— Чтоб тебя черт побрал! — выругался Боб. — А если у нее найдут эту записку? Ведь вы имели чин майора, — как понять такую глупость?
«И это я тебе припомню...» Гетлин, чуть прищурив глаза, с ненавистью посмотрел на сытого, полного американца. Потом все так же спокойно разъяснил.
— Предположим, — хотя это исключается, — предположим, что Лиза Хойзер сама пойдет в полицию и передаст мою записку. Кроме совета Кульману бежать немедленно из Шварценфельза, там ничего нет, — а Кульман уже здесь.
— Допустим. Куда вы определили его?
— В РИАС. Пусть побудет там в лагере до поры до времени. Потом он пригодится.
— Согласен. И велите ему подобрать человек десять из тех, что с ним в лагере.
— Этого я не хотел бы. Людей я подберу сам.
— Как угодно. На этом закончим.
— Да, но у меня есть вопрос — такой, знаете, — необычный.
— А именно?
— Вот вы любите пословицы. А есть в английском языке такая поговорка — в гостях хорошо, а дома лучше? — И с самым невинным видом уставился на Боба в ожидании ответа.
— Да, есть, у нас говорят: East or West — home is best, — тут только до Боба дошел смысл поговорки. Чувствуя, что краснеет от унижения. Боб глядел в деланно-наивные глаза эсэсовца.
«Наглец! Что это за намеки? Ну, я тебе покажу после дня «икс».
IIIИ этот допрос можно было считать вполне успешным. Хойзер рассказал о своей связи с «Восточным бюро», фактически являвшимся шпионским центром, о чем раньше умалчивал. Эрих Вальтер был доволен, но домой, несмотря на позднее время, идти не собирался — он готовился к завтрашнему допросу.
— Эрих, а ты не думаешь, что твоя будущая жена через месяц начнет подыскивать себе дружка, если ты изо дня в день будешь являться домой затемно?
— Фелльнер, я тебя очень прошу никогда не шутить на эту тему.
Фелльнер, вставая из-за машинки, рассмеялся:
— Ого, как торжественно. А на свадьбу ты меня позовешь?
— Пока что свадьбы не предвидится.— Эрих, не поднимая головы, листал тетрадь с материалами.
— Что же мешает бедным влюбленным соединиться навечно?
— Я же просил тебя бросить эти шутки.
— Ну, ладно, ладно, романтик. Я бы на твоем месте...
Эрих, не закрывая тетради, бросил на нее карандаш и встал:
— Да уж ты бы... Слушай, я давно хотел тебя спросить,— ты был на фронте?
— Ну да, танкистом, у Роммеля в Африке.
Эрих свистнул:
— Вон тебя куда занесло. А на восточном фронте?
— Тоже был, но я там и дня не провел.
— Как же так?
— Да уж так вышло. Когда русские в нюне сорок четвертого прорвались в Белоруссии, нас срочно перебросили из Африки туда. Так спешно, что даже танки перекрасить не успели — представляешь, наши стальные коробки грязного желтого цвета на ярко-зеленом фоне белорусских топей? Ну вот, и в первый же день наш танк пошел в разведку — русские с ходу перебрались через Друть — есть там такая река, вроде нашей Заале. А там кругом болота, и мы засели. Командир танка у меня был хороший парень, мы с ним давно сдружились, хоть он и был старше чином. Он тоже из Рура. И до тридцать третьего, как и я, пионером был. В общем — сам понимаешь: нам раздумывать не о чем было. А вот стрелок у нас сволочной попался — его только-только прислали взамен старого, тот от африканского солнца одурел. Этот новый такой ярый наци оказался, куда против него годился сам Адольф. Он как раз и говорит — надо снять с танка пулемет и пробираться к своим. Я говорю — или тебе война не надоела? Ну, понимаешь, хотел с ним по-хорошему. А он, сопляк этакий, выхватывает вдруг пистолет и на меня. «С изменниками, — кричит, — надо, как с бешеной собакой: бить!» — И глаза у самого побелели, слюной брызжет. Но я-то этого не ожидал, и был бы мне тут конец, если бы не командир танка. Он как прыгнет сверху на мальчишку, так они в грязь и кувыркнулись. — Фелльнер изобразил руками, как они катились в грязь. Потом, помолчав, добавил: — Тут я подскочил, ну и... В общем, ушли мы не на запад, а на восток...
— И как тебе в плену пришлось? — Эрих, раньше несколько раз пытавшийся расспросить друга, решил не упускать такой случай. Еще бы, Фелльнер разговорился!
— Как сказать... Не рай, конечно. Но, по совести говоря, — разве могли русские каждому из нас в душу заглянуть? Почему мне должны были верить больше, чем остальным? Да и мне самому этого не надо было. Я — как все: работал, спал в бараке. Кормили нас хоть и не жареными гусями с яблоками да портвейна с рислингом нам хоть и не давали, но с голоду никто не умер, можешь поверить.
