Майкл Доббс - Карточный домик
— Члены палаты знают, у правительства не принято открыто заранее обсуждать специфические детали предстоящих расходов. О наших намерениях будет объявлено в соответствующее время.
— Ясно. Вы забросили к чертовой матери этот план, не так ли? — выкрикнул уважаемый и обычно не уважающий других член палаты от Западного Ньюкасла, причем так громко, что ведущие протокол заседания на этот раз никак не могли сказать, что они не слышали.
Вся первая скамья оппозиции ухмылялась и пересмеивалась, начиная понимать, что натянутая улыбка премьер-министра скрывает глубокое беспокойство. Сидевший в двух шагах от того места, где стоял Коллинридж, лидер оппозиции повернулся к своему коллеге и громко прошептал:
— Знаешь, а ведь он пускает пыль в глаза. Он увиливает! — Со всех сторон с мест оппозиции посыпались насмешки и сдавленное фырканье. Многие возмущенно похлопывали себя по бедрам и возбужденно переговаривались, как старые ведьмы, собравшиеся вокруг гильотины.
В душе Коллинриджа поднялась волна горечи и боли воспоминаний о тысяче других подобных стычек. Сегодня он не был готов к ситуации, в которой оказался. Он не мог заставить себя сказать правду, как не мог он и лгать палате. Не мог подыскать никаких слов, которые бы скрыли тонкую линию, разделяющую честность и открытый обман. Глядя на ухмыляющиеся, самодовольные лица прямо перед собой, слушая язвительные выкрики, он припомнил и ту ложь, которая была сказана о нем за минувшие годы, и жестокость этих людей по отношению к нему, и слезы, которые пролила его жена. Злобные люди размахивали бумагами членов палаты от оппозиции в нескольких футах от его лица, Коллинридж почувствовал, как лопается его терпение. Надо положить этому конец. Ему было уже все равно, каким образом. Он вскинул вверх руки.
— Я не намерен выслушивать подобные замечания от своры собак, — зло кинул он в зал и сел.
Кендрик оказался на ногах даже раньше, чем со скамей оппозиции раздался рев триумфа и гнева.
— По порядку ведения, господин спикер! Заявление премьер-министра абсолютно позорно. Я задал премьер-министру совершенно прямой вопрос о причинах отказа выполнить предвыборные обещания больным и медработникам, но вместо этого получил оскорбления и попытки увильнуть от ответа. Конечно, я понимаю нежелание премьер-министра признать факт грандиозного и постыдного обмана, но хотелось бы все-таки знать, неужели вы не можете ничего сделать, чтобы защитить право членов этой палаты на получение прямых ответов на прямые вопросы?
Рев одобрения оппозиции почти заглушил слова спикера.
— Хотя уважаемый член палаты избран совсем недавно, он, похоже, хорошо освоил парламентскую процедуру, а поэтому должен бы знать, что я ответствен за содержание и тон ответов премьер-министра не более, чем за характер задаваемых ему вопросов. Переходим и следующему пункту повестки дня.
Пока спикер пытался переключить внимание собрания на следующий вопрос, Коллинридж с красным лицом вскочил с места и, махнув рукой Главному Кнуту, чтобы он следовал за ним, гневно покинул зал. По залу пронеслось оглушительное «трус!». На правительственных скамьях царила растерянная тишина.
— Откуда он узнал? Как этот сукин сын узнал об этом?
Он взорвался, не успела закрыться за ними дверь офиса премьер-министра. С него слетела обычная маска обходительности, обнаружив под собой злющую морду варвикширского хорька.
— Френсис, это совсем не здорово, это просто дьявольски не здорово, говорю я тебе. Вчера мы заслушали на заседании комитета нашего кабинета доклад канцлера, затем кабинет министров заслушивает его сегодня в полном составе, а к середине дня содержание доклада уже известно любому сопливому подонку в оппозиции. Если раньше в курсе его были менее двух дюжин министров кабинета и работники его аппарата, то теперь — все члены парламента от оппозиции! Кто виноват в утечке информации, Френсис? Кто? Будь я проклят, если знаю это, но ты у нас Главный Кнут, и я хочу, чтобы ты разузнал, черт побери, кто это был!
Урхарт облегченно вздохнул. До этого гневного монолога он боялся, что премьер-министр подозревает именно его, и последние несколько минут чувствовал себя очень неуверенно.
— Меня поражает и удручает, что кто-то из членов кабинета преднамеренно рассекретил такого рода сведения! — начал Урхарт, сразу исключая работников аппарата из круга подозреваемых и ограничивая его своими коллегами по кабинету.
— Они схватили нас за яйца, — снова взвился Коллинридж, — а это очень больно. Виновный в утечке виновен и в том, что унизил меня, и я хочу знать, кто это, Френсис. Я хочу… я требую, чтобы ты нашел этого червя. А потом мы отдадим его на съедение воронам.
— После выборов наши коллеги слишком много пререкаются друг с другом, — заметил Урхарт. — Среди них, насколько мне известно, немало таких, которые зарятся на чужие посты.
— Да все они, я знаю, зарятся на мой пост, черт их возьми, но… но кто этот кретин, который явно намеренно растрепался о таком деле?
— Не могу пока сказать, премьер-министр.
— Ради Бога, неужели такой знаток, как ты, не может мне подсказать, кто бы это мог быть?
— Это было бы несправедливо в отношении того, кого я мог бы назвать.
— В жизни, Френсис, все несправедливо. Скажи мне.
— Но…
— Никаких «но», Френсис! Уж коли это уже произошло, значит, может произойти и наверняка произойдет снова. Обвиняй или только предполагай, в общем, делай что хочешь. Можешь говорить все, что придет в голову, здесь не ведутся записи бесед, но я требую, чтобы ты назвал мне какие-то имена! — И Коллинридж со злостью пнул кресло ногой.
— Если вы настаиваете, я могу, конечно, поразмышлять. Надеюсь, однако, что потом мне не придется пожалеть о сказанном. Точно мне ничего не известно… Ну, хорошо, попробуем рассуждать дедуктивно. Если исходить из фактора времени, то резонно считать более вероятным, что утечка произошла после вчерашнего заседания комитета, а не после сегодняшнего заседания кабинета. Согласны?
Коллинридж молча кивнул.
— Так. А кто, кроме вас и меня, входит в состав комитета?
— Канцлер казначейства, министры финансов, здравоохранения, образования, окружающей среды, торговли и промышленности. — Премьер-министр перечислил тех, кто участвовал в заседании комитета.
Урхарт помолчал, и премьер-министр дальше начал рассуждать сам:
— Я так думаю, что двое министров казначейства вряд ли заинтересованы в утечке того факта, что это их затея. Здравоохранение, напротив, было категорически против, так что у Питера Маккензи были веские основания для того, чтобы привлечь к этому делу общественность. Гарольд Ирл из министерства образования всегда был порядочным трепачом. Что касается Майкла Самюэля, то ему слишком нравится быть в журналистском окружении, чтобы это нравилось мне.
Итак, премьер-министр высказал вслух вкравшиеся в его душу неясные подозрения. Глядя на дивный спектакль, Урхарт с вожделением предвкушал, как из этой почвы начнут прорастать зерна обвинений.
— Есть и другие возможности, — подпел ему Урхарт, — но, по моему мнению, они мало вероятны. Как вы знаете, Майкл в очень близких отношениях с Тедди Уильямсом. Они все обсуждают вместе. Так что это могло выйти и из офиса партии… Я имею в виду, конечно, не самого Тедди, а кого-нибудь из его людей. От них можно ожидать сдержанности на язык с таким же успехом, как и от пьяного жителя Глазго в предсубботний вечер.
Некоторое время Коллинридж молча раздумывал.
— А может быть, это действительно Тедди? — задумчиво сказал он. — «И ты, Брут?» Может такое быть, Френсис? Вообще-то моим горячим сторонником он никогда не был — мы относимся к разным поколениям, но все-таки я включил его в свою команду. Неужели он имеет к этому отношение?
Урхарт наслаждался эффектом своих слов. Потрясенный лидер сидел сейчас перед ним в своем кресле посеревший, усталый, уставившись перед собой невидящими глазами, запутавшийся в предположениях и подозрениях.
— Возможно, я слишком доверял ему в последнее время. Я полагал, что у него не было смысла точить на кого-то топор, поскольку не было реальных оснований питать какие-либо особые надежды. Один из тех, кого называют надежной старой гвардией. Неужели я ошибся, Френсис?
— Даже не знаю. Вы же просили меня порассуждать. На данной стадии это пока все, что я могу.
— Обязательно найди его, Френсис Кто бы он ни был, я хочу знать имя.
Этими словами премьер-министр объявил охотничий сезон открытым, и Урхарт вновь почувствовал себя лежащим с ружьем в вересковых болотах детства в ожидании зверя.
Пятница, 16 июля — четверг, 22 июля
Мало кто по достоинству оценивает трудную жизнь членов палаты общин. Длинный рабочий день, тяжелая нагрузка, слишком много хлопот и слишком мало передышек — все это объясняет, почему долгий летний перерыв грезится всем членам парламента, как оазис в пустыне. Чем ближе они к этому оазису в жаркие дни июля, тем сильнее их жажда и раздражительность. Ко всему нужно добавить изнурительные парламентские выборы в начале лета.
