Тина Шамрай - Заговор обезьян
И вот уже внутри волнами поднималось раздражение, но что раздражало, он и сам не понимал: то ли мельтешение взбудораженного Пустошина, то ли злость на самого себя. Он так нагрузил собой людей! Была, была в его притязаниях и просьбах какая-то неадекватность: непременно журналисты, консулы! Надо было заказать ещё и лимузин, а то как же он доедет до дверей приморской прокуратуры.
И сам Алексей Иванович всё не успокоится: «Нет, вы смотрите, что делается, а?» — «Да ничего особенного, если знать те нравы! Ведь не Гавелы у власти, а юристы. Особого рода юристы — интерпретаторы в пользу не права, а прихоти». И тут Пустошин, будто запнувшись, наконец, остановился.
— Но вот что я хочу вам сказать! Прежде чем идти, как говорится, сдаваться, подумайте: может, есть другой выход?
«Ну, вот и Алексей Иванович, как майор, хочет каких-то вариантов! Да какие там варианты и выходы!»
— Выход всегда есть, — поднял он голову. — Только какой? Уйти в подполье? Жить в землянке, на чердаке, а нагрянет спецназ, отстреливаться?
— Ну, зачем на чердаке? И зачем так уж сразу — отстреливаться? Да, будьте любезны, ситуация! Не дай бог, не дай бог! Но вы представляете, что вас ждет? — повысил вдруг голос Пустошин. И будто только сейчас осознав действительную тяжесть ситуации, выпалил:
— Да с вами могут сделать все, что угодно! Припишут такое! Вы ведь давно вне закона, а теперь и подавно!
И для себя продолжил: «Неужели, и правда, затевалось помилование? А теперь какое к чёрту помилование… Теперь только зиндан — и ничего больше! И какая же сволочь подвела человека под монастырь, а? Монастырь, монастырь…»
— Вы знаете, для меня явка с повинной будет, действительно, болезненной процедурой, но теперь, думаю, всё будет не так фатально.
— Нет, нет, что-то надо делать, — Пустошин ерошил волосы, хмыкал и, ударив кулаком по спинке стула, вдруг предложил:
— Тут недалеко монастырь мужской есть, то есть не то, чтобы близко, но мы бы завтра… — И, увидев скептическую улыбку на лице подопечного, наклонился и заговорщицки выпалил:
— Нет, это не так абсурдно, как вам кажется! В монастыре вы сможете укрыться на какое-то время, а когда ситуация успокоится, то и объявитесь! Ведь события вокруг вашего дела вышли на международный уровень… А монастырь? Нет, в этом что-то есть, — вернулся на исходные позиции Алексей Иванович. — Вы подумайте!
— То, что вы предлагаете, невозможно по определению. Церковь ведь не самостоятельна, а когда дело касается таких случаев, то и подавно! Я тут же буду выдан…
— А что же это у вас за неверие в церковь как социальный институт? Писали, будто вы ударились в религию. Неужели решили присоединиться к тем лицемерам, что почётными гостями стоят на клиросе со свечками в мозолистых руках? И у некоторых эти мозоли от упражнений с удавкой.
— Ну, обо мне много чего пишут, но тут всё верно, действительно, интересуюсь вопросами религии. Христианство — одна из немногих философских доктрин, что пережили века, и только поэтому заслуживает уважение…
— Вот-вот, христианству как мифу никогда не дадут угаснуть! Столько людей кормится и окормляется этим мифом. Но вы сами-то, сами, уверовали или…
— У меня отношения с богом просты: он испытывает меня на слабость, а я всё ещё сомневаюсь в его могуществе…
— В бореньях протекали дни его, — усмехнулся Пустошин. — А вы никак пытаетесь понять, за что это вас Бог разлюбил? Собственно, этим вопросом хоть раз в жизни, но задаётся каждый. А он, Бог-то, не особенно и милосерден, не особенно-то и разбирается, кто прав, кто виноват. И те, кто творит произвол, вряд ли будут наказаны, и не надейтесь! Разве история двадцатого века вас в этом не убедила? И хорошо, квартирка всевышнего неизвестна, а то бы люди выбивали ему все окна, разнесли бы дом по кирпичику… Хотя бывают и чудеса, вот как с Николаем Вторым. Сначала всем миром поносили, да так, что не жалко было убить и его, и детей его, а потом, будьте любезны, произвели в святые…
— Да разве дело в наказании, дело в справедливости. А она есть! Должна быть. Вот в этом и вся вера!
— Взыскуете, стало быть, правды? Дорогой вы мой, в семидесятые годы многие крестились, кто в знак протеста, кто и в самом деле пытался найти истину в религии. Тогда казалось, воцерковление решит все духовные проблемы. Да ведь не решило, нет, не решило! Теперь многие из них диссиденствуют, создают какие-то религиозные общества, ищут, чем бы ещё прельститься. Да ведь и бог — всего лишь иллюзия. Читали Ричарда Докинза?
— Но человек не может жить без иллюзий!
— Вот и власть так считает. Но для неё религия — это средство манипулирования людьми… А вам зачем иллюзии?
— Для утешения, Алексей Иванович, для утешения. И потом хочется понять, для чего сама жизнь, какой в ней смысл? Ведь согласитесь, есть что-то намного большее, чем то, что мы можем знать…
— Так ведь тут всё просто! Не может человек смириться с тем, что тело только корм для червей. Жалко человеку своих мозгов, особенно, если их не съел, прости господи, какой-нибудь Альцгеймер вместе со своим товарищем Паркинсоном. А ведь могла бы природа и предусмотреть хранение мозгов как кассет, дискет.
— Ну, альцгеймер как раз избавляет от таких мучительных мыслей. А что касается не тронутых ржавчиной мозгов, то ведь самый совершенный компьютер со временем превращается в бесполезное железо. Да и всё ли достойно вечного хранения? А то, что достойно — всё в книгах. Там хранится и коллективная, и индивидуальная память…
— А я вот, знаете ли, атеист, да-да! По нынешним временам это такая крамола, но есть, есть такой недостаток, хотя в младенчестве и был крещен… Социокультурная среда, разумеется, предъявляет свои требования. И, как вошёл в сознательный возраст, так и предложили подписать некий договор из десяти пунктов, его ведь всем предлагают. Ну, я подумал, подумал и попросил ужать документ до шести самых практичных заповедей — и подписал! Теперь вот стараюсь соблюдать…
— И как, получается? — вскинул гость любопытный взгляд.
— С пятой по десятую — вполне! Но, что касается «не сотвори себе кумира», здесь труднее… А давайте мы это дело перекурим? Одну горечь перебьём другой, — предложил Алексей Иванович.
Да, самое время выйти на крылечко, посидеть там в одиночестве, подышать там острым, свежим воздухом, оживился было гость, но тут же и одёрнул себя. Завтра это одиночество ему и обеспечат. Сначала многочасовой допрос в прокуратуре, а потом… Потом — одиночная камера в застенке, и застенок, скорее всего, будет гэбэшный. Ну и ладно, скорей бы…
И выключив телевизор и свет в комнате, они вернулись на террасу. И там, в полумраке дымили сигаретами, и молчали. Не долго молчали.
— Эх, дорогой вы мой, что ж вы допустили до такого? — выкрикнул вдруг Алексей Иванович. — Вы же не станете утверждать, что все обвинения против вас ложны? Погодите! Я не говорю, что вас надо держать в тюрьме. Не надо! Не надо и многих других! Но я не о других, я — о вас. Как же так получилось, что всё в вашей жизни пошло прахом? А тут ещё новый срок! Слушайте, а вы никак сознательно шли в тюрьму?
— Да что вы, Алексей Иванович! Я совсем не герой… По зоновской классификации, я — обычный терпила в прямом смысле этого слова. И ничего больше!
— Ну да, потерпевший! Но и обвинитель! Обвинитель! Ну, хорошо, сначала вы и не предполагали, чем дело обернётся — обернулось большим сроком. Но потом-то почему не захотели просить помилования? Принять на себя муки, знаете ли, один из ключевых принципов христианства!
— Ну, тогда четверть тех, кто сидит в тюрьмах, следуют этому принципу…
— У всех, дорогой вы мой, не было таких возможностей избежать участи. Так, может, завтра вам не пресс-конференцию в консульстве собирать, а попросить у американцев политического убежища, а? А то ведь ещё годы на цепи, и никакой надежды на перемену. Эти в Кремле вечны, безжалостны и беспощадны, сбились в стаю и готовы горло перегрызть любому, кто посмеет усомниться в их праве повелевать и властвовать.
— Никакое иностранное правительство в здравом уме и твёрдой памяти не может дать убежища такому, как я. Меня суд признал преступником, понимаете?
— Да они разве не знают, что у нас за суд? Ну, удалось вам выскользнуть на пару недель, так ведь ещё срок припаяют. Вот, будьте любезны, ситуация! А ведь вы в своей книжке когда ещё всё это предсказали!
— В книжке?.. — зашевелился на своём стуле беглец. — Вы что же, читали «Человека с рублем»?
— Вот-вот, в этом «Человеке…» всё и описано. Вряд ли вы со своим товарищем сами писали весь текст. Кто-то же подыскивал вам цитаты, подбирал статистические данные, но, если исходить из особенностей книги, то авторами действительно были вы. Есть там, знаете ли, в интонации молодой капиталистический задор…
Возражать не имело смысла. Они тогда с Лёдькой и в самом деле надумали просветить народ. Они были тогда напористы, веселы и победительны. А уж самоуверенны были до безобразия! Такой и книга получилась — менторской: мол, смотрите, мы смогли, а что же вы зеваете? Сейчас это заурядная пропагандистская поделка — ничего больше. Вот только не оттуда ли весь этот зуд просветительства, что начал тогда овладевать им? И эта жажда не давала ему отбывать срок в молчании. Всё писал, всё давал советы! А что касается самой книги, то никаких особенных откровений там не было. Да и что они там такого могли предсказать?
