Франсиско Павон - Рыжие сестры
– На этот раз не страшно. Ладно, увидимся в обед, в гостинице.
– С богом, желаю повеселиться.
Одна вещь привлекла внимание Плинио, еще когда он просматривал телефонную книгу в первый раз. На странице, отведенной букве «М», значилось: «Министерство X. Сеньор Новильо, тел…(три раза)».
Он дважды набирал этот номер, но никто не ответил. Что значит «три раза», он так и не понял. Захватив телефонную книгу, Плинио пошел к Гертрудис.
– Послушай, Гертрудис, не знаешь ли ты, кто такой сеньор Новильо из министерства X., который ходит сюда?
– Знаю, Мануэль. Конечно, знаю. Он очень дружит с сеньоритами. А сеньорита Пальмира вяжет для них.
– Кто такая сеньорита Пальмира?
– Секретарша сеньора Новильо. А он делает для них рамочки.
– Значит, кроме министерства, у него окантовочная мастерская, а у нее – вязальная?
– Да нет, Мануэль, мастерские у них прямо в министерстве.
– В министерстве?
– Нуда!
– Ничего не понимаю! Они очень дружны с сеньоритами?
– Жуть! Водой не разольешь! Ходить сюда любят до невозможности.
– А этому сеньору Новильо и его секретарше Пальмире известно, что сеньориты пропали?
– Вот уж не знаю, начальник.
– Схожу-ка я к ним, может, что-нибудь расскажут.
– Одному вам нельзя.
– Почему это?
– Заплутаетесь в учреждении.
– Приду в министерство, спрошу.
– Никто не скажет. Никто не знает, где они. Я раз шесть или восемь ходила с сеньоритами, чтобы запомнить дорогу. Придется мне идти с вами, хотя вижу, вам это не очень по вкусу. Но раз уж вы полицейский и коли все так получилось…
– Странно. Ладно, снимай передник, пошли.
– Я в самый раз, готова, – отозвалась Гертрудис, которая и без того все утро искала предлог, чтобы не убирать в квартире.
Когда подошли к дверям министерства, куда добирались на метро, Гертрудис, беря бразды в свои руки, деловито велела начальнику:
– Идите за мной, да не очень по сторонам смотрите.
Плинио пожал плечами и пошел за нею следом.
Гертрудис была права. Четверть часа, не меньше, шли они из конца в конец здания, поднимались вдоль стены по какой-то лестнице, похожей на пожарную, невероятно крутой. Шли чердаками (во всяком случае, это помещение больше всего походило на чердак), где была свалена старая рухлядь: бумаги, книги, картины, ящики, стремянки, перевернутые полки, рулоны оберточной бумаги, мотки бечевок, бруски, рейки, верстак… Наконец они подошли к низенькой двери, похожей на дверь деревенского чулана, которая вела на узкую обшарпанную лестницу. Потом были темные низкие комнаты с проржавевшими печами, с плакатами военных времен, мешками неизвестно с чем, старинными копировальными машинами, мохнатыми рогожами. И снова лестница, деревянная, по которой им пришлось подниматься при свете зажженной Плинио спички. Потом они шли по какому-то сооружению вроде лесов, вдоль крытой шифером крыши, у самых труб, до слухового окна. Спустились по деревянному скату, влезли в оконный проем, прикрытый вместо шторы куском ковра. Пройдя еще несколько шагов, оказались в абсолютной темноте, и Гертрудис трижды ударила костяшками пальцев в маленькую дверцу. Несколько секунд они ждали. Затем услышали три удара – как бы в ответ. И Гертрудис снова постучала три раза. Слышно было, как лязгнула бородка огромного замка. Дверь чуть приоткрылась. В полоске света показались очки и нос.
– Кто тут? – спросил владелец очков.
– Это я – Гертрудис – и со мной полицейский. Случилось несчастье.
При этих словах владелец очков, увидевший вдобавок Плинио, захлопнул дверь.
– Напугался, бедняжка.
– Что будем делать? – спросил Плинио тихонько.
– Погодите. Они, наверное, разговаривают.
Должно быть, им было о чем поговорить, потому что дверь не открывали.
– Постучи еще, – велел Плинио.
Она опять, как и раньше, трижды ударила в дверь. Почти тотчас дверь открылась и снова показались очки и нос.
– Пройди одна, а он пусть подождет, – сказал мужчина свистящим шепотом.
– Подождите меня, Мануэль, одну секундочку.
Дверь открылась ровно настолько, чтобы впустить Гертрудис, и тут же те, что были внутри, заперли ее.
Мануэль почти на ощупь закурил сигарету – тут уж не до того было, чтобы набивать папиросу. Прислонившись к стене, он стал ждать. Разговор, по-видимому, был тяжелый. Стали мерзнуть ноги, и на минуту ему показалось, что он никогда не выйдет из этой могилы.
От нечего делать он закурил новую сигарету. Сейчас ему ужасно недоставало ремня: когда случалось ждать, он привык стоять, заложив за ремень большие пальцы рук.
В конце концов, когда он, стараясь согреться, стал притопывать ногами, послышался сухой щелчок дверного замка. Дверь отворилась на три четверти, и в проеме показалась фигура Новильо, который оказался довольно высоким и тощим. На нем был старый пиджак и синий фартук, какие носят ремесленники.
– Пройдите, пожалуйста.
Это была довольно большая, похожая на амбар комната, вытянутые окна под потолком почти не пропускали света. Недостаток освещения восполняли две переносные лампы: одна – около вязальной машины, за которой работала толстая женщина в очках, и вторая – над верстаком, где, должно быть, столярничал Новильо. В углу стояли высокая старинная парта и скамьи. На парте лежало несколько счетных книг и горка скомканных бумажек. Гертрудис, по лицу которой видно было, что она пережила неприятные минуты, делала вид, что внимательнейшим образом следит за суетой вязальной машины под руками толстой Пальмиры.
Едва Плинио переступил порог, как Новильо снова запер дверь на два оборота, предложил Плинио сесть в старое камышовое кресло, стоявшее посреди комнаты, словно скамья подсудимых. Новильо, прислонившись к верстаку, смотрел на Плинио с явным неудовольствием. Лицом он походил на старую птицу, был лыс, нос, как говорится, на двоих рос, а на шее четко проступали жилы. Брови и жидкие волосы, аккуратно зачесанные через всю лысину с одной стороны на другую, – все было усыпано опилками.
Плинио обратил внимание на допотопный телефонный аппарат времен танго, который стоял рядом с партой, и на костлявую пишущую машинку, дремавшую в углу под темно-зеленой фланелькой.
Новильо, до сих пор еще не проронивший ни слова и, казалось, занятый мыслью, как бы отсюда удрать, в конце концов в знак добрых намерений предложил Плинио свой кисет. Не спеша, как то положено, они набили папиросы, и, когда закурили, Новильо, усевшись на высокую скамью за верстаком, проговорил:
– Гертрудис сказала мне, что пропали дочки Пелаеса. Я понятия об этом не имел. Скажите, чем могу быть вам полезен.
– Я бы хотел, чтобы вы рассказали, что вы о них знаете, может, это наведет меня на след.
– Ничего из того, что я могу сказать, не наведет вас на след. Я знаю всю их жизнь. Как раз их отец содействовал моему устройству в министерство. Они люди в высшей степени благонравные и жизнь ведут праведную.
Манера говорить у Новильо была чуточку старомодной.
Услышав слова «устройство в министерство», Плинио еще раз осторожно окинул взглядом стопки досок и реечек, слой опилок, покрывавший все вокруг, мозолистые руки Новильо, ковшик с клеем, который стоял на электроплитке, и верстак.
– Я вас понимаю… но в жизни каждого человека, – начал Плинио, имея в виду рыжих сестер, – всегда есть уголок, зная который многое можно объяснить.
– Хоть убейте, сеньор, такого уголка у них я не знаю… Ну, разумеется, всех своих дел они мне не поверяли.
– Что за отношения были у вас с ними?
– Я уже сказал, старая дружба, ну, и время от времени они давали мне заказы – от себя или от своих друзей. Уж очень они своих родителей любили… Любили, а вернее, любят, потому что ничего плохого с ними не могло случиться.
– Вы знаете, что у сеньорит Пелаес был пистолет и что они в тот последний раз взяли его с собой?
– Что? – встрепенулась Гертрудис, которая ни на минуту не теряла бдительности.
– Вы об этом не знали, Новильо? – продолжал Плинио, не обращая внимания на служанку.
– Нет, сеньор, понятия не имел. Откуда мне знать?
– И где же был пистолет? – опять вмешалась Гертрудис, уперши руки в бока и наступая на Плинио.
– Странно, что ты этого не знала. Под матрацем у одной из твоих сеньорит.
– Дева Мария! – выдохнула Гертрудис. – Да откуда же было мне это знать! Да я ни в жизнь к их постели не притрагивалась! Ни к постели, ни к посуде. Они и подойти-то близко не давали к вещам, на которых спали да из которых ели. Такие они щепетильные! Такие чистюли, что даже противно!
– Ладно, так вот этого пистолета на месте не оказалось. Осталась пустая коробка из-под него.
– А кто же знал про пистолет-то? – продолжала допрашивать служанка, хитро на него глядя.
– Их кузен, Хосе Мария Пелаес, – нехотя отвечал Плинио.
– Я тоже, уверяю вас, понятия не имел о пистолете, – оправдывался Новильо.
