Арина Коневская - Под псевдонимом «Мимоза»
Непринужденно улыбаясь, хозяйка познакомила Машу и Аниту с сидящим в глубоком кресле грузным стариком. Это был пастор Бохен — известный советолог. Казалось, что он покрыт вековой пылью, как и все кругом: и длинный рояль с пожелтевшими клавишами, и этажерки, и гобелены, и огромная люстра со свечами. В такой уютной обстановке Мимоза охотно вступила в беседу с человеком, весьма осведомленным о происходящем в СССР…
Вскоре графиня Конси предложила всем перейти в столовую, где граф-профессор ожидал их. Он был очень высок и «поджар», с высохшим породистым лицом арабского скакуна, с проседью в темных волосах, спадавших ему на плечи. Молниеносно в комнату вторглись двое мальчишек с огромной пушистой дворнягой, с шумом разместившейся под столом. Затем все дружно встали и хором пропели «Vater unser»[2], и атеистка Эйманн в том числе. После того приступили к трапезе, оживленно нахваливая жаркое из дикого кабана с артишоками — кулинарный шедевр графини Конси.
«Как хорошо! — подумалось Маше в этот миг, — хотя верят ли эти люди в Бога — трудно сказать, но традиции — в них великая сила, она дает человеку высокий тонус бытия. А у нас…», — и она горько вздохнула.
Говорили за столом обо всем понемногу, но главной темой была предстоящая свадьба старшей дочери Моники. Сам Бестрем вовсе не испытывал восторга от того, что любимая Мони переедет скоро в Париж, но жениха — французского инженера Пьера Готье — очень даже одобрил, как человека чрезвычайно обаятельного. При этих словах отца глаза Моники заблестели от радости, и она весело защебетала со своей кузиной Софи, которой тоже предстояло вскоре выйти замуж… за принца — главу крошечной европейской страны.
Неожиданно в дверях появился длинный белобрысый парень и, скромно извинившись за опоздание, подсел к столу. Профессор Бестрем незамедлительно представил Маше своего незадачливого родственника — Фредди Рабсбурга. Удивленная Ивлева-Лаврина взглянула на Аниту, которая, уловив вопрос подруги, быстро прошептала:
— Да-да, тот самый Рабсбург, мой студент.
Странным образом Бестремов до сего дня связывали многочисленные узы с потомками императорской фамилии — такими как юная герцогиня Софи и Фредди Рабсбург. И если происхождение Софи сулило ей в будущем вступить в брак с главой карликового княжества, то дочь графа, Моника, могла позволить себе породниться с «простым смертным» французом. Тем не менее на ее свадьбу приглашены были более трехсот гостей-аристократов со всего света. При оживленном обсуждении подробностей предстоящей церемонии удостоились приглашения на свадебный пир и Анита с Марией.
После обеда все расположились в гостиной. Моника и Софи курили Мальборо, к ним присоединилась графиня Конси. Но Маша отклонила их призыв, поскольку давно бросила сию вредную привычку. Ее мысли невольно перенеслись в Вену, в памяти всплыл образ графа Корфа. Внезапно рядом с нею оказался Бестрем:
— Давно ли вы, фрау Лаурин, встречались с профессором Новьевым?
— Вам, господин Бестрем, известно о моем знакомстве с этим выдающимся человеком? — с едва уловимой иронией воскликнула Мими.
— Ну вы же работали с ним в одном Институте, не так ли?
— Да, но он уже лет семь, как эмигрировал. Кажется, он теперь в Германии?
— Да, я с ним не раз встречался в Мюнхене — потрясающе интересный человек. Гм… ведь он летчиком был — настоящий русский патриот. Вот уж поистине неисповедимы пути Господни! Ведь он против нас, немцев, воевал, а теперь именно у нас себе убежище нашел! А какие жуткие вещи про КГБ рассказывал: как его же боевые друзья-летчики доносили друг на друга — уму непостижимо! Гм… ну а вы-то сами как к нему относитесь?
— Я? С глубоким почтением, — ни секунды не задумавшись, ответила Мария.
— Так вы тоже диссидентка?
— Нет, господин профессор, я всего лишь беспартийная.
— Однако странно, как же вам карьеру-то сделать удалось?
— Сама удивляюсь, господин Бестрем. Ведь я действительно всегда в Институте «белой вороной» была. Но палки в колеса мне никто не вставлял.
Легко засмеявшись, граф поднялся со стула, уступая место пастору Бохену. Весь облик известного профессора-советолога — крупная голова, массивный подбородок, густые брови с проседью, низко нависшие над глубоко посаженными, молодо блестевшими глазами, — выдавал недюжинную силу старика.
— Так мы не договорили с вами, фрау профессор, как там у вас перестройка и гластност, а? — пробасил он, отчеканивая слова, давно набившие оскомину у Маши.
— У нас, господин пастор, очень многие думают, что это — очередная дешевая пропаганда, не более того.
— А вы, вы сами так не думаете?!
— Нет, господин Бохен, не думаю! За всей этой болтовней на сей раз что-то скрывается, ну, гм… готовится что-то непонятное. Мне кажется, что у нас действительно грядут перемены.
— Так радоваться надо, фрау Лаурин! Наконец-то во главе СССР появился настоящий демократ!
— Настоящий де-ма-гог! Простите, что не могу согласиться с вами, господин пастор. Я ведь знаю не только речи и «писания» нашего генсека. Но и некоторые его дела-делишки, — твердо произнесла Маша, удивив старика.
— Что ж, ваша открытость мне импонирует, фрау Лаурин. Вы ведь патриот своей страны, верно? — спросил Бохен, ехидно улыбнувшись.
— Ну такому громкому званию я не соответствую, господин пастор. Конечно, хочу скорее домой вернуться, но из-за командировки мужа не могу.
— Ах, так вот в чем причина вашего появления в Ильштетте! А я-то думал, вы от преследований КГБ из Москвы сбежали, — простодушно заявил старик, ужаснув Мимозу своим откровением.
— Что вы, господин Бохен! Кому я нужна? Я так далека от всякой политики, — промолвила беглянка с замиранием сердца.
— Но прекрасно разбираетесь в вопросах идеологии, не так ли? — не унимался лукавый старик.
— Вы просто льстите мне, господин пастор, — в ответ ему улыбнулась Маша, пожав плечами…
* * *Повышенный интерес Бестрема и его окружения к профессору «Лаурин» озадачил ее. И Маша не преминула спросить Аниту — всех ли иностранных преподавателей приглашает ее шеф в свой дом? И получив отрицательный ответ, встревожилась.
А причин для беспокойства было немало. Ведь полгода тому назад, оказавшись в ближнем кругу члена Политбюро, Мария посвящена была в его некоторые тайные установки. Их разглашение грозило смертью. Но Маше чудом удалось ускользнуть из лап «серого кардинала». И даже здесь, в тихом Ильштетте, висевшая над ней угроза преследования не исчезла окончательно.
Страх Мимозы усугублялся и воспоминаниями о судьбе ее предшественника — профессора Степана Краснова, которому было предложено два года назад стать помощником того же самого Юрия Власовича, но он категорически отказался. И вскоре скончался в академической клинике во время операции. А через месяц в подмосковном пансионате была убита его аспирантка Нина Грекова, прибывшая туда на симпозиум. Преступника не нашли до сих пор… А странная смерть ученого секретаря Голоскова, случившаяся незадолго до гибели академика Игната Троянова в авиакатастрофе? — Это все — случайности? Их лица, всплывая в машиной памяти, вызывали содрогание в ее душе и неизбывный вопрос: почему погибли эти люди? Неужели все это — череда случайностей?!
Вращаясь в кругу рафинированных аристократов, профессор Ивлева-Лаврина старалась отвлечься от тревожных дум. Но интуиция подсказывала: граф Бестрем знает о ней гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Мимозе оставалось лишь тешить себя надеждой, что горячая «рука Москвы» со временем остынет. Она догадывалась и о том, что Антон Сергеевич, ее благодетель и фиктивный муж, — не простой советник нашего посольства в далекой Африке. Вероятно, он обладает особыми международными связями, что позволило ему вполне легально устроить Машу в столь уютном баварском гнезде.
В данный момент ее тревожила предстоящая свадьба графской дочери. Ведь появление «на публике» было рискованным для нее. Однако Мимозе хотелось взглянуть на это торжество. «Да и кого там можно встретить?» — думала она.
В огромном зале старинной ратуши, куда после венчания молодых съехался весь бомонд, Маша плавно двигалась по зеркально блестевшему паркету. Поздравляя молодоженов, она невольно почувствовала на себе пристальные взгляды окружающих. В этот день Мария Силантьевна выглядела просто замечательно в светло-сером длинном платье, на фоне которого иссиня-сиреневым блеском переливалось ее фамильное аметистовое ожерелье, унаследованное от бабушки Фаины. Среди гостей Мими хотела разыскать Аниту, но не успев сделать и трех шагов, услышала за спиной вкрадчивый голос:
— А вы прекрасно выглядите, браво, Мари!
От прозвучавшей русской фразы Маша оцепенела. Потом резко покачнулась на высоченных каблуках, но все же устояла. И снова застыла, не в силах обернуться. Однако этого и не требовалось — перед нею уже возвысилась монументальная фигура.
