Джеймс Хоран - Нужный образ
Человеческая статистика была печальной: за один год в Лоуренсе двенадцать новорожденных отравились свинцом, съев кусочки осыпавшейся краски и штукатурки. Власти штата сообщили, что из-за этого отравления несколько детей находились в заведениях для умственно отсталых.
Глава жилищного отдела подал в отставку до того, как мог быть вызвал в комитет, а появившись там, по совету адвоката мудро сослался на Пятую поправку. Келли отказался отпустить его, но зачитал данные о его банковских счетах и велел передать их Бюро налогов. Большинство чеков поступало от корпораций, которые владели сгнившими трущобами Лоуренса.
Теперь никто не смеялся. Люди, заполнившие небольшой зал слушаний и окружившие Сити-Холл, в горьком молчании слушали эти потрясающие показания. Только когда были вызваны два чиновника из большой кампании недвижимости, контролирующей большинство домов в трущобной зоне Лоуренса, слушания чуть не вышли из-под контроля. Когда эти двое вышли из здания, толпа хлынула вперед, и потребовались все необходимые усилия от полиции штата, чтобы удержать граждан города за заграждениями.
Последний день перед появлением Барни был посвящен свидетелям из трущоб; некоторые были забавными, другие пассивными, третьи воинственными или озлобленными. Их свидетельства живо показывали, что экономический статус негров в Лоуренсе резко ухудшился за последние десять лет по сравнению с белыми. И в результате нагромождение этих ужасных страданий в кошмарном гетто вылилось, как сказал Келли в тот вечер, в человеческое насилие.
Я не хочу пересказывать все свидетельские показания, но я должен рассказать об одной пожилой женщине, которая вразвалку подошла к месту свидетеля.
— Каждый день я мою полы, — говорила она. — Потом прихожу домой и снимаю башмаки. Но я должна отдавать другим мои деньги. Я устала отдавать свои деньги. Я устала ходить по этому городу. До смерти устала. Устала, что со мной обращаются, как с собакой. Устала сражаться с крысами. Устала быть никем в Лоуренсе. Устала ходить с опущенной головой, когда ее следовало бы поднять к Господу.
Потом она остановилась и закончила пронзительной фразой, которая запомнилась мне до сего дня:
— Может быть, мистер конгрессмен, наши головы были опущены с рождения.
И тогда Келли спокойно произнес:
— Больше этого не будет, мэм. Мы пришли сюда, чтобы вы подняли головы.
Фразу подхватили, и ни Джош, ни я, ни Фрэнк или Лютер не приложили к этому ни малейшего усилия. Эту фразу слышали на улицах, в автобусах, на фабриках…
— Выше голову, парень! Конгрессмен сказал, выше голову!
«Выше голову!» Эти слова разошлись по штату. Их напечатали журналы «Тайм» и «Ньюсвик»{128}, а «Лайф» отправила в Лоуренс своих лучших авторов, чтобы подготовить статью о Келли и слушаниях.
* * *Фрэнк Шиа теперь был готов держать пари, что по всей стране лишь два телевизора из десяти не включены на слушаниях. Когда перед комитетом предстал Барни Маллади, я не сомневался, что это правда. В течении трех дней и вечеров слушаний Келли тщательно готовил почву для его появления. Он показал Лоуренс как один из наиболее омерзительных городов Америки, как Город-Бомбу, которая взорвалась. И он всей стране сообщил причины взрыва — не только коррупция официальных лиц, но также невежество, бедность и цинизм, в которые было даже трудно поверить.
То, что происходило в Лоуренсе, имело отрезвляющий эффект в Вашингтоне. Мы с Джошем слышали от друзей, что некоторые федеральные программы были спешно реорганизованы. ФБР послало своих агентов, желающих выяснить, что случилось с федеральными фондами, а ведь было много людей, которые утверждали, что знаменитая программа по борьбе с бедностью привела к потрясающему успеху.
Теперь появилась еще одна серьезная причина: политическая машина, управляемая безжалостным человеком, который пришел к власти, используя бедных, никогда, как уверял Барни, не испытывавших благодарности.
Барни не зря потратил неделю. Он использовал в Вашингтоне все возможные рычаги; постоянно раздавались призывы от влиятельных политиков, но Келли отказывался говорить с большинством их них. На Джоунса начали давить, но когда он сообщил Келли, что председатель полного комитета — политик, никогда не интересовавшийся нашими делами раньше — звонил, чтобы сообщить, что он приезжает с полным комитетом, Келли вежливо ответил ему, что прекратит слушания и выпустит заявление о том, что предпринимает подобные действия из-за партийного приказа, саботирующего слушания. Он также поклялся, что проведет кампанию против каждого члена полного комитета, даже если ему потребуется для этого путешествовать от Нью-Йорка до Вайоминга. Джоунс поспешно забил отбой, и комитет так и не приехал.
В среду Барни прибыл в Лоуренс. Он был по-прежнему приветливым, маленьким бочонком пива, и когда он увидел меня, то поспешил ко мне, протягивая руки.
— Финн! Финн Маккул, великий человек из Вашингтона!
Я пожал ему руку и предупредил, что мой кошелек в ботинке.
Но это не смутило Барни. Он только сильно хлопнул меня по спине и рассказывал своим приспешникам, до чего же здорово я умею шутить.
Барни занял место свидетеля ровно в девять часов. Он был одет в консервативный серый костюм и выглядел как энергичный маленький банкир, готовый провести заседание правления. Он явился в сопровождении адвоката, бывшего губернатора, седовласова и очень известного. Первое, что он сделал, это заявил протест против присутствия телевидения. Требование было выполнено, камеры были закрыты. Но Джош прикрепил большую фотографию Маллади к двери комитета. Звук оставался.
Потом адвокат Барни попросил разрешения для клиента зачитать для протокола заявление. Это было разрешено. Барни надел очки в роговой оправе и начал читать нескончаемое заявление.
Начиналось оно так:
— Как урожденный нью-йоркец, я всю жизнь играл активную роль на нью-йоркской и национальной политической арене. Мой отец до меня играл активную роль в организациях демократической партии, и он оставил мне в наследство преданность моей партии, которой я горжусь. Мне нет нужды напоминать комитету мою позицию во время последнего национального конвента и последующих президентских выборов.
Барни расчетливо напомнил партийным лидерам о своей позиции и силе. Потом он принялся пересказывать всю свою политическую карьеры, с того времени, как он впервые появился в атлетической комиссии штата, созданной губернатором, а потом стал секретарем и председателем в избирательном комитете Таммани-Холла. Он описал основание Таск-Клуба, само собой, опустив роль, сыгранную семьей Маккулов, и принялся описывать самого себя, как единственного человека, осознавшего тяжесть и трагичность положение меньшинства которые наводнили Вест-Сайд Манхэттена. Он зачитывал благодарственные письма, представил фотографии галантного молодого офицера негра, для которого он добился назначения в Вест-Пойнт{129} и который позднее погиб во Вьетнаме.
Потом он начал восхвалять Джина Абернети и других молодых негров, которые помогали меньшинствам в больших городах, и, конечно, он обвинял тех политиков, которые, в отличие от него, игнорировали бедных и беспомощных.
Это была блестящая речь, и если бы вы не знали Барни, полагаю, вы могли бы всему поверить.
Келли слушал, пока Барни не кончил. Потом он начал задавать вопросы, позволяя Маллади описывать шаг за шагом свою дружбу с Абернети.
В. Он был вашей доверенной правой рукой, не так ли?
О. Я ничего не мог без него сделать. Это был замечательный молодой человек с большим будущим, конгрессмен.
В. Вы говорите, что ничего не могли без него сделать. Так что именно он делал?
О. Миллион вещей. Он всегда был там, где я этого хотел.
В. Это не ответ на вопрос. Я хочу знать, что конкретно он делал.
О. Он управлялся с делами.
В. Например?
О. Ну, например, кто-нибудь приходил в клуб и говорил, что не может получить тепло в квартире. Тогда я давал Джину поручение заняться этим делом.
В. Что он делал?
О. Звонил в канцелярию комиссара и сообщал, что у женщины нет отопления.
В. Ага, комиссару?
О. Мы всегда работали с комиссаром, конгрессмен.
В. Другими словами, Абернети выполнял ваши политические поручения?
О. Никто не занимался политикой Барни Маллади, кроме самого Барни Маллади.
В. А как насчет нечестного бизнеса, мистер Маллади? Могли бы вы назвать мистера Абернети своим посредником с преступным миром?
Маллади был ошеломлен, но его адвокат вскочил на ноги, выкрикивая возражения.
Келли бросил на него мрачный взгляд и взял в руки заявление Абернети.
— Здесь у меня имеется заявление, подписанное и заверенное Юджином Абернети, которое я сейчас зачитаю, — сказал он.
