Джеймс Хоран - Нужный образ
— Я дал Бенни деньги, он уладил мне дело, — таким был его ответ, сопровождаемый замысловатым пожатием плеч.
В. Вы видели, как Ремингтон брал портфель?
О. Конечно. Мы пришли в его офис, и Бенни передал ему портфель.
В. Что он сделал?
О. Вошел в свой кабинет, Бенни говорил, что он очень подозрительный парень и, возможно, захочет пересчитать деньги.
В. Потом он вышел?
О. Он вышел, и мы пожали друг другу руки.
В. Вы рассматривали это как взятку?
О. А как же иначе? Ребята позвонили и сообщили, что их выпустили.
В тот же день Келли вновь вызвал Ремингтона. Он задавал ему только три вопроса, пока адвокат не сломался и не поклялся, что говорит правду, и что действительно он и Сондерс уладили много дел. Они подкупали судей, продавали контракты. Он что-то лепетал, полностью разбитый человек. Но Келли продолжал давить, требуя новых свидетельств, имен, дат. Когда Ремингтон покинул свое место, он с трудом мог говорить и был на грани обморока. Были вызваны еще несколько свидетелей. Потом, прямо перед объявлением перерыва, Келли, мрачно улыбаясь, зачитал сообщение из канцелярии нью-йоркской окружной прокуратуры, что Ремингтон согласился подписать отказ от иммунитета свидетеля Конгресса и предстать перед большим жюри.
Это был первый большой прорыв. Замешательство от того, что могло последовать за показаниями Ремингтона, было потрясающим.
В этот день было еще несколько розочек на торте. Джентайл выпустил заявление, в котором сообщалось, что Сондерс прислал телеграмму с просьбой об отставке и заявил, что не намерен покидать страну, традиционно являющуюся пристанищем для беглецов от правосудия Соединенных Штатов.
Тем временем парад свидетелей продолжался. Городские чиновники, заключавшие контракты, управленцы из «Делафилд Компани», которые признавали, что манипулировали городскими контрактами с помощью взяток и роскошных вечеринок, мировые судьи, которые подползали к свидетельскому месту, чтобы признать, что они, возможно, делали ошибки в судебных решениях, когда раздавали условные приговоры гангстерам.
Это был большой парад. Как сказал Фрэнк Шиа, во всей стране не было ни одного телевизора, который не был бы включен.
Федеральный судья Таккер был жалкой фигурой. Когда он занимал место, то дрожал так сильно, что с трудом мог поднять стакан с водой. В течение двух дней он бессвязно и нечетко, заикаясь на каждом слове, излагал свои объяснения относительно Трансконтинентальной торговой корпорации, дрожащими руками надевал очки, чтобы прочитать свои собственные судебные решения, пока, наконец, не сел с опущенной головой, шепча, что ничего не помнит.
В конце второго дня Келли зачитал для занесения в протокол письмо судьи. Судья подавал в отставку, было собрано федеральное большое жюри, Бюро налогов начало перепроверять его доходы. Это были обычные действия гончих, преследующих удирающих общественных деятелей.
В среду мы прибыли в Лоуренс. Как я заметил, Келли теперь не нуждался в репетиторах. Казалось, он знал все нужные вопросы и все ответы.
Слушания в Лоуренсе начались с шефа полиции, того самого тупого моллюска, которого Келли и я встретили в ночь пожара на фабрике пластмассы. Его глупая улыбка вскоре исчезла под напором вопросами Келли.
В. Вы знаете о существовании публичных домов в вашем городе?
О. Да, мне рассказывали детективы. Но я не нашел ни одного.
В. Вы старались?
О. Да, я лет десять проводил расследования относительно одного подозрительного места.
В. Сколько раз вы проводили рейды?
О. Один раз. (Смех)
В. Вы производили аресты?
О. Нет.
В. Почему, нет?
О. Мы позвонили в дверь, но нам не открыли.
Раздался взрыв хохота. Келли швырнул шефу полиции подшивку узких листов бумаги — выписок с его банковского счета.
В. Эти выписки со счета показывают, что в банке Лоуренса у вас хранятся 8500 долларов и 5000 долларов в банке Олбани. Ваше жалованье составляет 5500 долларов. У вас есть какие-нибудь объяснения?
О. Я скопил их.
А потом к нашему полному удивлению, он выболтал, что у него есть еще пятнадцать тысяч, спрятанные в спальне жены в туалетном столике.
В. Почему вы держите их в таком месте?
О. Последнее время так много грабежей. Понимаете, наркоманы…
В. Почему вы не положили их в банк?
О. Наверное, мне не хотелось, чтоб об этом было известно.
В. И вы, конечно, никогда не подавали декларацию на эти деньги.
О. Возможно. Наверно, я забыл.
В. Откуда у вас эти деньги?
О. Я же говорил, я сэкономил. Доллар здесь, доллар там…
В. И эти деньги в туалетном столике вашей жены?
О. Вот именно. В коробочке.
В. Я могу назвать это традицией, не так ли, шеф?
Тот бросил на Келли пустой взгляд.
Келли постепенно перешел к вопросам о количестве арестованных негров по сравнению с белыми, а шеф полиции продолжал тупо утверждать, что причина в том, что негры заняты рэкетом. Келли показал, что в пятнадцати арестах, проведенных за три месяца до этого во время сидячей демонстрации, все арестованные были обвинены в нарушении законов о лотерее. Шеф полиции продолжал тупо пялиться.
Келли также представил отчет из больницы, который показывал, что десять демонстрантов, белых и негров, были госпитализированы после демонстрации, а шеф полиции тупо доказывал, что все они коммунисты, которых следовало бы выслать.
Келли спокойным серьезным тоном повел его по пути бессмысленного невежества, пока не почувствовал к нему жалость и не велел вернуться, когда его вызовут.
Задавая вопросы капитану, а позднее лейтенанту, Келли тщательно анатомировал полицию Лоуренса, раскрывая ужасающее невежество, фанатизм и классовую ненависть. Задавая вопросы, он показал, что все это было продуктом политической машины, которая продавала им работу и создавала условия жизни, которые заставляли человека содрогаться. Лейтенант упорно твердил комитету, будто уверен, что 90 процентов всех негритянских демонстрантов коммунисты или входят в организации, симпатизирующие коммунистам, и он считал, что «лучшее решение всех наших проблем — выслать негритянских лидеров в Африку».
Полагаю, этот человек был искренним, когда свидетельствовал, что не считал себя лжесвидетелем. Он гордо заявил, что среди его подчиненных были негры, и Келли согласился. Он представил документ на трех негритянских уборщиков, которые убирали участок, цветную матрону и старого сторожа. Но лейтенант упорно отказывался признать, что «инциденты» последних нескольких месяцев могли иметь расовый характер, но гордо сообщил, что полиция предпринимала все шаги для предотвращения серьезных неприятностей. Нет, они не назначали офицеров-негров в это место. Они купили несколько немецких овчарок и наняли проводника! После этого Келли занес в протокол все то, что, как мы знали, было одной из причин волнений, он разложил все по полочкам и распял полицейского лейтенанта, капитана и полицейского комиссара на кресте их собственной коррупции.
Заявления из местной ссудной компании показывали, как рекруты платили в рассрочку за свою работу. Три полицейских, которые раньше были ворами и грабителями, после назначения в полицию начали свой собственный отчет. По их данным, им пришлось заплатить за работу 15000 долларов! Отчет одного из полицейских также свидетельствовал, что когда-то он управлял публичным домом. Были представлены и занесены в протокол выписки с их банковских счетов. В конце концов, они остались сидеть безгласными и свирепыми, пока Келли с отвращением не отпустил их.
К двум часам они были уволены комиссарами графства, и местный окружной прокурор собрал большое жюри. Но что более важное, агенты Бюро налогов из Олбани уехали после дневного перерыва с нашими материалами, а канцелярия губернатора отправила своего представителя за полной стенограммой наших слушаний.
Полдень следующего дня и последующий день были посвящены политике в Лоуренсе, самой коррумпированной политике, которую я когда-либо видел. Городские контракты отдавались компаниям, принадлежавшим в основном городским чиновникам, программы по борьбе с бедностью шокировали, парочка дядей Томов[46] использовалась как прикрытие, а высокооплачиваемая работа передавалась друзьям и родственникам политиков, детская программа проводилась в грязном, сыром подвале под гаражом с таким сильным запахом машинного масла и бензина, что некоторых детей, приходивших туда, тошнило. Жилищные условия в Лоуренсе были непередаваемыми. Один свидетель за другим давали показания, что в их домах не было тепла, не было горячей воды — только крысы и тараканы. В одном доме пять или семь семей делили одну ванну, а в туалет бегали во двор.
