Николай Псурцев - Без злого умысла
— Тут она ко мне клеиться начала, — правдиво тараща глаза, говорил Иван.
— К тебе, к задохлику? — сипло хохотнул один из мужиков и дернул головой, так ему было смешно.
— Вот именно, ко мне, — нисколько не обидевшись, продолжал Иван. — Ее-то к Сережке Пятову привели. Ну там баба одна подружку свою приволокла. Ну вот, а она мне все пойдем да пойдем потанцуем. Ну, я че, я могу. Пойдем, говорю, краля. Ну, потанцевали, по стакану хлопнули, а она опять — пойдем да пойдем. Серега зубами скрежещет, мышцы под рубахой катает. Ну, я что, мое дело шестнадцатое, меня приглашают, я иду.
— Короче, — грубовато оборвал все тот же мужик.
— Ага, — согласно кивнул Иван, — короче, поднабрались все как следует. Девка эта на мне виснет, от себя никуда не отпускает. Все адресок мне на ухо шепчет. — По ходу рассказа Иван в лицах изображал себя и кралю, получалось забавно и весьма умело. — Ну, значит, разбегаться начали. Выходим мы с ней, идем так спокойненько, покачиваясь, по черным, можно сказать, переулкам. А она мне говорит, пошли ко мне. Ну а я, поверьте, мужики, никакой охоты не испытываю, мне бы сейчас в свою постельку и подрыхать минут шестьсот. А она настырная такая, пошли, говорит, и все. Не могу, говорю, не пойду сегодня. А она злобно так, с криком, или сегодня, говорит, или никогда. Ну че, говорю, спокойно так, значит, никогда. Она заглохла сразу, потом тихо так говорит, ладно, завтра приходи.
Окончил свой рассказ Иван с торжествующим видом. Однако ожидаемого эффекта концовка не произвела. Грузчики молчали.
— Ну а дальше что? — с недоумением спросил молчавший до этого мужик.
— Да все, — удивился Иван.
— Ну и что? — сказал мужик.
— Так смешно ведь, разве нет? — начал злиться Иван.
— Что? — спросил мужик.
— Ну, про бабу эту, — Иван медленно поднялся и исподлобья глядел на своих коллег.
Мужик помолчал немного, пожал плечами, поковырялся в ухе и спросил:
— Ну а дальше что?
Иван безнадежно всплеснул руками, поднял голову, посмотрел поверх мужиков, словно ища, кого б позвать себе на помощь, и тут увидел Мохова. Тот подмигнул ему и медленно пошел со двора. Иван все понял. Он и вида не подал, что увидел кого-то. Встал кряхтя.
— Дураки вы, дураки. И сидеть тут с вами больше не желаю, — беззлобно сказал он и неторопливо направился в ту сторону, куда пошел Мохов.
Тот ждал его шагах в двухстах от дома, на пустыре, посреди густых зарослей орешника.
Они поздоровались.
— Здорово рассказываешь, артист! — похвалил Мохов.
— Да чего там, — отмахнулся Иван, но похвала пришлась ему по душе. — Тупые они, дружки-то мои. Долго до них доходит, — словно оправдываясь, добавил он.
— Загуливают? — заметил Мохов.
— Так я тоже загуливаю, — удивился Иван.
— У тебя структура ума другая, — Мохов постучал себя по голове. — Тебе это во вред не идет в отличие от них. — И на полном серьезе заключил: — Таких, как ты, на земле вообще немного.
Григоренко недоверчиво покосился на Павла.
— А не врешь?
— Железно. Я людей знаю, судебную психиатрию изучил, психологию и вообще… Так что все точно.
Иван довольно заулыбался. «Как мало человеку надо», — подумал Мохов.
— Чего тебе, начальник? — поинтересовался Иван.
— Ты извини, что с вопросом таким к тебе обращаюсь. Но сам понимаешь, без помощи, как говорится, общественности нам не обойтись. Не слышал ли, никто шкурками не приторговывает, норковыми или соболиными?
— Теми, что со склада сперли?
— Нет, теми, что из леса.
— Значит, браконьерничают, гады? И, поди, прилично, раз спрашиваешь. Хотя давненько не слыхивал о крупном чем-то. Так, по мелочам, знаю, балуются. Но и этих, кто по мелочам, я, начальник, тоже не уважаю. Зачем свое же государство обеднять? Правильно я рассуждаю? Так что зря извиняешься, помогу, конечно. Ты еще раз прости меня, что бандюгу эту пригрел. Кабы знал, кто он, сам бы пришел заявил. Веришь, нет? У меня такая мысль — выпить негрешно, драться тоже негрешно — силу свою мужицкую показать, но за просто так хапать то, что люди потом своим зарабатывают… Это… это…
Иван не нашел больше слов, только скривился презрительно и сплюнул в сердцах. Изумился Мохов и решил было, что все это игра, снова лицедействует Иван, как минуту назад перед грузчиками. Когда шел сюда, уверен был, что Иван не откажет ему в помощи, хотя бы ради того, чтобы спокойно ему потом жить дали, не терзали потому, что преступника укрывал, хоть и по незнанию, но укрывал все же. А тут такая ненависть ярая к тем, к кому он, наоборот, казалось бы, должен если не с любовью, то, во всяком случае, без особого презрения относиться. Изумился Мохов, но виду не подал, лишь пристальнее взглянул на Григоренко, словно хотел проникнуть взглядом туда, в глубину, в душу к нему. И что-то было во всем облике Ивана, в словах его неподдельное, настоящее, поистине неистовое, злое, что Мохов поверил ему окончательно, без долгих раздумий. «Значит, не все потеряно, еще, значит, можно подраться за него», — подумал он.
— Если надо, я разнюхаю, — еще раз пообещал Григоренко.
— Да, будь добр, Иван. Слушай, а хочешь, я тебя в самодеятельность устрою, будешь на настоящей сцене в спектаклях играть.
Иван смущенно опустил глаза, переступил с ноги на ногу, сказал вполголоса:
— Да чего там, старый я уже для этого.
— Ну если вдруг надумаешь, скажи, — Мохов похлопал его по плечу. — Бывай.
Пикалов появился к обеду. Разузнать ему удалось немного. Но один факт заслуживал внимания. Мохов заставил оперативника еще раз со всеми подробностями рассказать об этом занятном эпизоде.
Хотя прохладный северный ветер и унес из города дурманящую духоту, Пикалов все равно обливался потом. Теперь он объяснял это излишней влажностью и, доставая очередной платок, каждый раз приговаривал: «Дождь, наверное, скоро, нутром чую».
Он уселся поближе к вентилятору и принялся рассказывать все заново.
— Как я уже говорил, в гараже к нему относились с уважением, и коллеги, и родственник твой. Женщины особенно его любили. Красивый он малый, ничего не скажешь. Правда, глаза глуповатые, но все остальное тип-топ, как говорят наши немецкие товарищи. И работал он достойно, выпивал только по праздникам, не более. Короче, справный хлопец, ни в одну, ни в другую сторону отклонений нет. Начал я пытать, почему он уехал. Знать об этом никто не знает. Одни догадки и предположения. Кто говорит, что за большим заработком в Хабаровск подался, кто говорит, что у него там родственники. А в Хабаровске, как мы знаем, ни на одном из предприятий города он не работает. Так что, может, он и не туда рванул. Верно? Ну, все, думаю, ничего интересного не узнал, придется несолоно хлебавши возвращаться…
Бесшумно вошел Хорев и скромно устроился в углу кабинета на стуле.
— …И тут, когда я уже метров на пятьсот отошел, подбегает ко мне мужичок, с которым я совсем недавно беседовал, из бухгалтерии, по фамилии Стручков, и говорит: «Я не хотел при всех рассказывать, посчитают еще за бог невесть кого, а я родной советской милиции хочу доброе дело сделать». Ну а я ему, давайте, говорю, делайте. Одним словом, видел, как Куксов в выходной день машину брал без путевки и уезжал в тайгу, в сторону Чугуева. Возвращался наутро, и в кузове он какой-то груз привозил, укрытый здоровым куском брезента. Стручков это случайно обнаружил. Рано утром вышел с собакой гулять, а тут Куксов едет. Остановился возле магазина хлеба купить. Ну, Стручков здесь в кузов и заглянул, но брезент приподнять не успел, его тут Куксов за шиворот схватил, неожиданно быстро он вернулся из магазина. Дня через три он заявление подал, а через неделю его и след простыл. Вот так.
— Теперь все понятно, — сказал Мохов, когда Пикалов замолк. — Стручков спугнул Куксова. Чтобы не нарваться на неприятности, он решил дать деру. Чуете, что из этого следует? Во-первых, что дело это серьезное, раз он в общем-то из-за ерунды, из-за бухгалтера, которому вряд ли кто и поверит, надумал бежать. Во-вторых, значит, он не основной, а на подхвате. Он с шефом посоветовался. А тот говорит, давай мотай отсюда, а то и меня под монастырь подведешь. Наверняка долю ему отдал и обещал пересылать энную сумму ежемесячно или раз в квартал. Кстати, Леша, — Мохов ткнул указательным пальцем в грудь Хореву, — проверь переводы на крупные суммы с того времени, как мотанул Куксов. И еще… — Мохов задумался на секунду. — Поспрашайте-ка, ребятки, в соседних районах о неопознанных трупах, поднимите телефонограммы.
— Ты думаешь… — начал было Пикалов.
— Не исключено, — прервал его Мохов. — Сам знаешь, как это бывает. Дело более чем выгодное. Ты посчитай, сколько они на каждой партии имели, более чем по пять тысяч, — Мохов повернулся к Хореву. — А что говорят соседи?
Хорев встал, одернул клетчатый пиджак, словно это был форменный китель, и затараторил громко и быстро:
