Джозеф Уэмбо - Новые центурионы
Бесцветные глаза Джетро на мгновение весело вспыхнули.
– Если никто так и не придумал, о чем бы спросить, нам лучше сразу, не откладывая, заняться осмотром. Будем считать, что выкроили время для более тщательной проверки.
– Минутку, лейтенант, – сказал Мильтон, держа в мелких зубах влажный сигарный окурок. – Хотя бы лишнюю секунду дайте, и я найду о чем спросить.
– Что ж, Мильт, я не стану тебя винить в затяжке времени, – сказал Джетро. – Тем более что лоск на свои ботинки ты, как видно, наводил одуванчиками.
Послышались смешки, а Мильтон лучезарно улыбнулся и довольно запыхтел сигарой, не покидая своего места в углу последнего ряда. В первый же вечер он просветил Сержа насчет того, что этот ряд является собственностью los veteranos <ветераны (исп.)>, а новобранцы располагаются поближе к двери и начальству. Поработать в паре с Мильтоном Серж пока что не успел и с нетерпением ждал, когда ему представится такая возможность. Пусть тот был шумным и чересчур любил повелевать, поговаривали, у него есть чему поучиться, если, конечно, он будет в настроении учить.
– Да, чтобы не забыть, – сказал Джетро, – кто сегодня работает на сорок третьей? Ты, Гэллоуэй?
Напарник Сержа утвердительно кивнул.
– А кто с тобой? Один из новичков? Дуран, не так ли? Перед выходом хорошенько изучите карты и отметки на них. Сегодня около полуночи на Бруклин-авеню ожидается работенки по горло. На этой неделе там трижды били витрины и дважды – на прошлой. Всякий раз примерно в один и тот же час; ребятки умеют неплохо поживиться.
Серж взглянул на стены, испещренные точными схемами холленбекских улиц.
Булавки, в зависимости от своего цвета, обозначали на каждой карте совершенные кражи со взломом и время, когда они произошли: утром, днем или в ночное дежурство. Специальные карты рассказывали о том, где имели место ограбления, или информировали об угонах машин и кражах в транспорте, указывая адреса этих преступлений.
– Ну а теперь займемся осмотром, – сказал лейтенант.
Это был первый для Сержа осмотр с момента окончания им академии. Хотел бы я знать, как умудрятся выстроиться в переполненной комнате четырнадцать человек, подумал он. Но тут же увидел, что шеренга растет у боковой стены, прямо перед картами. Те, кто повыше, устремились в сторону выхода, Серж тоже двинулся туда и пристроился вслед за Бресслером, единственным из полицейских, кто мог соперничать с ним в росте.
– Вот и ладно, только надо бы встать по стойке «смирно», – тихо произнес Джетро, обращаясь к что-то бурчащему себе под нос полицейскому в середине шеренги. – Сомкнись! Равнение направо! Равняйсь!
Прижав кисти рук к правому бедру, касаясь локтями правостоящего, полицейские небрежно сомкнули ряд, но Джетро и не подумал проверить правильность линии.
– Смирно! Равнение на середину!
Когда очередь дошла до него, Серж уставился на лейтенантскую маковку – так учили его шесть лет назад в морской пехоте. Тогда ему было восемнадцать, и он, вчерашний школьник, был убит горем оттого, что Корейская война закончилась раньше, чем он успел принять в ней участие и обзавестись несколькими фунтами медалей, которые на великолепной форме морского пехотинца смотрелись бы просто чудесно. Формы этой он так в свою собственность и не получил и так и не сподобился купить ее за наличные, быстро повзрослев, ошеломленный буднями учебки.
Остановившись перед темнокожим мексиканцем Рубеном Гонсалвесом, ветераном-весельчаком с десятилетним стажем службы в полиции, Джетро выждал паузу и произнес монотонным голосом, в котором не слышалось и намека на улыбку:
– С каждым днем ты делаешься все круглее, Рубен.
– Так точно, лейтенант, – отозвался Гонсалвес, но у Сержа не хватило отваги взглянуть в его сторону.
– Я вижу, ты опять обедал у Мануэля, – сказал Джетро, и краем глаза Серж заметил, что лейтенант коснулся галстука Гонсалвеса.
– Так точно, сэр, – ответил тот. – Те пятна, что над булавкой, – это от chile verde, а остальное – от menudo.
На сей раз Серж не выдержал и повернулся на целый сантиметр, но лица Джетро и Гонсалвеса были абсолютно бесстрастны.
– А ты что скажешь, Мильт? Когда сменишь масло на своем галстуке? – спросил Джетро, переходя к седовласому ветерану, вытянувшемуся так, что издали он мог показаться даже высоким, хотя стоявший рядом Дуран мысленно прикинул: пять футов десять дюймов, не больше.
– Сразу после осмотра, лейтенант, – ответил Мильтон, и Серж украдкой перевел взгляд на Джетро. Тот печально покачал головой и двинулся к концу шеренги.
– Ночная смена, шаг вперед... Отставить. – И Джетро зашаркал ногами к центру комнаты. – Как подумаю, что нужно осматривать вас с тылу, так заранее поджилки трясутся. Не удивлюсь, если из задних карманов у вас торчат бананы да журналы с голыми девчонками. Разой-дись!
Вот как это здесь бывает, только и всего, подумал Серж, собирая свое снаряжение и разыскивая глазами Гэллоуэя, с кем еще даже не был знаком.
Его опасения, что в дивизионе будут те же порядки, что и в армии (он совсем не был уверен, что способен бесконечно выдерживать военную дисциплину), оказались напрасны. Так-то лучше. А такую дисциплину можно терпеть хоть целую вечность, подумал он.
К нему подошел Гэллоуэй и протянул руку:
– Дуран?
– Он самый, – ответил Серж, пожимая руку веснушчатому парню.
– А как тебя зовут твои приятели? – спросил Гэллоуэй, и Серж улыбнулся, узнав избитую фразу, используемую полицейскими для выяснения кличек преступников, говорящих, как правило, куда больше, чем сами имена.
– Серж. А тебя?
– Пит.
– О'кей, Пит, чем ты предпочитаешь заняться нынче вечером? – спросил Серж, искренне надеясь, что Гэллоуэй позволит ему сесть за баранку.
Сегодня было уже его шестое дежурство, но прежде всякий раз машину вел напарник.
– Только с учебы, так? – спросил Гэллоуэй.
– Да, – ответил, расстроившись, Серж.
– Город хорошо знаешь?
– Нет, до того я жил в Китайском квартале.
– В таком случае тебе лучше взять на себя писанину, а я пошоферю. Не возражаешь?
– Как скажешь, босс, – бодро ответил Серж.
– Не угадал, тут мы на равных, – сказал Гэллоуэй. – Напарники.
Было приятно, что можно вот так запросто усесться в дежурную машину, обойдясь без десятка пустых вопросов и бессмысленного ощупывания своего снаряжения. Серж чувствовал, что уже может довольно сносно исполнять рутинные обязанности полицейского-пассажира. Он положил фонарик и фуражку на заднее кресло, рядом с дубинкой, которую для удобства сунул под подушку сиденья. И был удивлен, когда увидел, что Гэллоуэй свою дубинку прячет под подушку переднего, рядом с собой, и оставляет ее в пазу стоять торчком, словно пика.
– Люблю, когда палка под рукой, – сказал он. – Это мой святой жезл.
– Четыре-А-Сорок три, ночная смена дежурство приняла, прием, – произнес Серж в ручной микрофон. Гэллоуэй завел мотор их «плимута», снялся с парковки и выехал на Первую улицу. Закатное солнце принудило Сержа надеть очки, чтобы вписать имена в вахтенный журнал.
– Раньше чем промышлял? – спросил Гэллоуэй.
– Четыре года в морской пехоте, – ответил Серж, записывая в журнал свой личный номер.
– Ну и как тебе работа в полиции?
– Работа что надо, – сказал Серж, стараясь не измазать страницы, когда машину подбросило на дорожной выбоине.
– Славная работенка, – согласился Гэллоуэй. – В следующем месяце пойдет четвертый год, как я здесь. Пока не жалуюсь.
Коли так, ему, стало быть, не меньше двадцати пяти, подумал Серж. Но из-за песочного цвета волос да веснушек его запросто можно принять за старшеклассника.
– Твое первое субботнее дежурство?
– Ага.
– Выходные – дни особые. Не исключено, что нам придется поразвлечься.
– Надеюсь.
– Еще не бывал в переделках?
– Нет, – ответил Серж. – Принял несколько сообщений о кражах. Выписал десяток повесток и штрафных талонов за нарушение правил уличного движения.
Оформил пару алкашей. И ни единого ареста по уголовке.
– Что ж, постараемся где-нибудь раздобыть для тебя уголовку.
Гэллоуэй предложил Сержу сигарету, и тот не отказался.
– Спасибо. Как раз собирался просить тебя притормозить, чтобы купить курево, – сказал Серж, давая Гэллоуэю прикурить от своей самодельной «свистульки» – гильзы, к которой раньше был приделан медный шарик с якорем, а теперь на том самом месте осталось лишь голое металлическое кольцо. Эмблему морских пехотинцев он отодрал в Окинаве, после того как его высмеял насквозь просоленный «дед», отслуживший к тому времени полтора года. Он заявил, что одни лишь чокнутые и бредящие армией салаги таскают в карманах «свистульки» из гарнизонной лавки, с огромными эмблемами.
Вспомнив, как страстно желали юные морячки-пехотинцы поскорее отведать соли, Серж улыбнулся. Вспомнил он и про то, как они терли щетками и обесцвечивали свои новые рабочие брюки, как загребали бескозырками морскую воду. Видно, я еще не до конца избавился от этого мальчишества, подумал он. Взять хоть сегодняшнее смущение, когда Перкинс заговорил о ворсинках на его мундире.
