Леонид Залата - Волчьи ягоды
...В Элишканах мы, как и надлежит, явились в сельский Совет, белый двухэтажный дом посреди села, в котором на первом этаже была контора совхоза. Отрекомендовавшись председателю сельсовета, симпатичной, средних лет женщине, сказали, по какому мы делу, попросили рассказать все о Софии Унгур.
— А что о ней рассказывать? — посмотрела на нас черными глазами председатель сельсовета. — Женщина как женщина. Живет у нас больше пятнадцати лет, с тех пор как привез ее сюда муж. Работает в совхозе на разных работах. Скромная, работящая. В семье мир и покой. Муж — механизатор. Тоже работящий и скромный. Имеют двоих детей, мальчика и девочку. Живут в достатке.
Начали совещаться, как лучше встретиться с Софией, чтобы о нашем с ней разговоре не узнал муж, да и никто из посторонних, даже работники сельсовета. Так как село есть село, какой-то неверный слух разнесется по нему с молниеносной скоростью и обрастет такими подробностями, что и предположить невозможно. Итак, пригласить Софию в сельсовет? Нет. В контору? Тоже нет. Это сразу вызовет подозрение: зачем? О чем там с тобой разговаривали приезжие? Надо было сделать это как-то неофициально. Тогда председатель сельсовета предложила такой план: отрекомендовать нас уполномоченными из райцентра по проверке работы клуба и библиотеки, заглянуть на часок туда, а потом пойти к ней домой. Она живет на одной улице с Унгурами, даже неподалеку, пригласит Софию по какому-то делу к себе, и мы с ней поговорим.
План был реальным, и мы с Евгением согласились.
Сказав секретарю сельсовета, что к ним прибыли товарищи из района по вопросу культпросветработы на селе и она будет занята с ними, председатель повела нас в сельский клуб, показала библиотеку, а потом мы зашли к ней домой.
Пока умылись и немного отдохнули с дороги, пришла София Унгур. Председатель сельсовета завела ее к нам в комнату, сказала, что вот эти товарищи, мол, хотят с ней поговорить, а она тем временем отлучится.
Несмотря на свой возраст, а ей уже было почти сорок, София, как и Гай, выглядела моложе. Высокая, стройная. Тугие щеки пламенели румянцем, а на полных губах словно выступал сок черешни. Нос небольшой, ровный, с тонкими лепестками ноздрей. Глаза темные, блестящие. Брови и косы — словно смоляные.
Признаться, я даже растерялся, когда увидел ее, не мог поверить в то, что эта красавица могла когда-то проявить такое бессердечие. Ведь говорят: красивы люди внешне — красивы и душой.
Наверное, красота этой женщины поразила и Евгения, потому что он тоже сперва словно растерялся, но быстро взял себя в руки.
— Садитесь, пожалуйста, — пригласил Софию и, когда она села на краешек дивана, объяснил ей, кто мы и откуда.
Трудно сказать, или догадалась Ингур сразу, по какому мы делу, или просто на нее нагнало страха слово «следователь», но румянец на ее щеках исчез, и погас тот блеск, та страстность, которые излучали ее глаза минуту назад.
Евгений тоже заметил это сразу и поспешил ее успокоить:
— Не волнуйтесь, София Яновна, наш приезд вам ничем не грозит. Мы просто хотим кое о чем у вас расспросить.
— Нет, нет, я ничего, — смутилась она. — Я... спрашивайте...
Чтобы женщина не боялась и не замкнулась в себе, Евгений предварительно заверил, что наш разговор с ней сохранится в строгой тайне, потому ей следует быть с нами откровенной.
Я записал их разговор почти дословно. Вот он, в вопросах и ответах.
— Вы жили в Одессе?
— Жила.
— Как долго? Когда? Где работали и жили? Расскажите поподробней.
— Приехав в Одессу в августе пятьдесят восьмого года, устроилась на канатный завод, снимала комнату неподалеку от завода. Поработала больше года и бросила. Работа тяжелая, а заработки маленькие. Пошла в строительно-монтажное управление. На строительстве, говорили, и заработать можно, и общежитие есть. Но так только говорили. В начале шестидесятого рассчиталась и там, пошла разнорабочей на железнодорожный вокзал. Там сразу дали место в общежитии — на Ковальской улице, двадцать. Где-то в феврале шестьдесят третьего года познакомилась с шофером Петром Унгуром. Понравились друг другу и в мае того же года решили пожениться. После свадьбы сняли квартиру, но жить было материально тяжело, и решили поехать к нему домой, вот в это село, где живем и сейчас.
— Дети у вас есть?
— Двое. Мальчик и девочка.
— А раньше были? Кроме этих двоих?
В ответ — молчание.
— Так были или нет?
После паузы:
— Были.
Унгур с грустью и болью в глазах посмотрела на Евгения. Он понял ее и снова стал успокаивать.
— Не бойтесь говорить. Мы же договорились — ваш рассказ останется тайной.
— В шестьдесят первом году, в начале июня, в Одессе я родила двойню, мальчика и девочку. В третьей городской больнице. Очень переживала, плакала, ведь была еще совсем молодая. И отца боялась, он у меня строгий, за малейшую провинность бил. А этого бы не простил. Выписалась из больницы, а куда идти с детьми — не знаю. В общежитие — стыдно перед подругами, да и кто меня примет там с двумя малышами. Решила податься в Дом ребенка, сдать их туда. Думала — временно. Сдала в третий, на Канатной улице. Неделю или больше ходила кормить. Но в какой-то день заведующая, фамилию не помню, а зовут Валентина Прохоровна, сказала, если я не буду забирать детей, то есть одна женщина, которая хочет взять, так отдай, мол, ей. Я подумала и решила отдать. Ведь и родителей боялась, и того, что никто с двойней не возьмет замуж. Написала заявление, забрала и тут же, неподалеку от дома, в сквере отдала детей молодой женщине. Кто она, откуда, фамилия — не знаю. Мне тогда было все равно — лишь бы скорей ношу с рук. Дура была. Каюсь теперь. Где сейчас дети — не знаю. Тешу себя надеждой, что попали они в добрые руки, выросли уже, живут счастливо.
— Муж ваш знает об этом?
— Нет. Я ему не призналась. Сами понимаете...
— А вам давала та женщина деньги за детей?
— Нет, что вы! Сохрани господь! Да я бы и не взяла.
— А заведующей Домом ребенка, Валентине Прохоровне, она могла дать? За услуги, так сказать. Как вы думаете?
— Не знаю. Но думаю, что нет. Она запомнилась мне порядочной женщиной.
— А теперь скажите, кто был отцом тех ваших детей?
— Он был военный. Старшина, сверхсрочник. Познакомилась с ним на танцах. Хорошо танцевал, остроумным был, красивым. Понравился, и я... доверилась ему. А когда сказала, что забеременела, он испугался, признался, что женат, советовал сделать аборт. Я побоялась и родила. Он же, пока я была в больнице, демобилизовался и уехал домой.
— Вы знаете его фамилию, адрес?
— Знаю. Малинин, Сергей Васильевич. Село Маяки Белявского района Одесской области.
— После того вы с ним не виделись, не переписывались?
— Нет.
— Какой он из себя? Брюнет, блондин? Какой рост? Особые приметы?
— Среднего роста. Худощавый, лицо продолговатое, красивое. Светлый, синеглазый.
— Вставных зубов или коронок не имел?
— Нет. Зубы красивые, ровные.
— После того как выписались с детьми из больницы и сдали их в Дом ребенка, вы возвратились в общежитие?
— Конечно.
— А как объяснили девчатам, с которыми жили в одной комнате, куда подевали детей? Ведь они знали, что вы легли в больницу рожать?
— Знали. Я им соврала, сказала, что ребенок, один, был недоношенным, родился квелым и через несколько дней умер.
— Они вас не приходили навещать в больницу?
— Нет, я им не разрешила.
— Значит, они вам поверили?
— Повесили.
— Фамилии и адреса их помните?
— Фамилии помню. Одна — Елена Григорьевна Приходько, другая — Екатерина Васильевна Шкребтий. Адреса забыла. Знаю, что обе из Одесской области. Еще помню — Елена дружила с солдатом Сашей Ивановым, из той же части, что и Малинин. Где сейчас те девочки, не знаю.
— Скажите, пожалуйста, за эти годы вы хоть раз вспоминали о тех своих детях? Где они? Что с ними?
Ответила не сразу. Низко склонила голову, всхлипнула.
— Думала, вспоминала. Не раз. И сейчас вспоминаю, мучит совесть. Но сами понимаете мое положение...
Евгений посочувствовал ей:
— Понимаю. Двое вас, безрассудных, мучитесь теперь совестью. Да вам легче, а у той, другой, беда.
Унгур вопросительно посмотрела на него.
— Что с ней? Скажите.
Я взглянул на Евгения: скажет или нет?
Рассказал. Всю драматическую историю Ирины Гай.
Унгур слушала внимательно, время от времени смахивая с глаз слезы. А когда Евгений закончил, спросила: не может ли она чем-то помочь той бедной женщине?
— Вы уже ей помогли своим признанием, — ответил Евгений. — Больше ничего не надо.
Она вытерла глаза, вздохнула и снова взглянула на Евгения:
— А дети как? Они ничего об этом не знают?
— Не знают, — ответил Евгений. — Просто переживают за мать очень, любят ее.
— Как бы хоть издали увидеть их? Так хочется, — едва слышно прошептала Унгур.