Кунио Каминаси - Допрос безутешной вдовы
– А Селиванова-то он за что кокнул? Как думаешь? – прокричал мне в правое ухо явно не испытывавший никаких проблем в нижней части живота Ганин.
– Как за что? – Я искренне обрадовался тому, что Ганин отвлек меня от философских мыслей и, как это ни каламбурно звучало на полуторакилометровой высоте, вернул меня на землю. – Селиванов же сам нам говорил о разных там тайнах личной жизни… Вот, видно, обнародование этих тайн в планы Заречного не входило!
– А Ирину-то он за что? Красивая девка была! – посетовал ничуть не выбитый из седла подъемом в стратосферу Ганин.
– А зачем ему она, Ганин! – прокричал я ему в самое ухо, пытаясь собственным криком и сменой темы оттеснить весь ужас, обуявший нижнюю половину моего тела.
– Тоже верно! – кивнул он в ответ. – За ее миллионы он себе в Москве покрасивей и, главное, поумнее найдет!
– Не найдет! – поспешил разочаровать я наивного земляка Олега Валерьевича.
– Ты думаешь? – Ганин недоверчиво взглянул на меня.
– А чего тогда мы сейчас с тобой в аэропорт премся, а?
– Ну, может, кофе попить? – робко предположил сэнсэй.
– Ты-то действительно там будешь кофе пить, – предупредил я его, – а мне вот немножко побегать придется!…
– Побегай-побегай, Такуя! Тебе полезно! – отозвался ехидный Ганин. – Чем на вертолетах-то на казенных разъезжать!…
Если сказать, что приземление на вертолетной площадке аэропорта Читосэ принесло мне избавление от мук и страданий, значит, не сказать ничего. Есть у русских замечательный глагол – «ухайдакаться». Меня ему сначала отец обучил, когда пытался мне различие склонений русских существительных втолковать, а затем и Ганин, который регулярно «ухайдакивается» на уроках в нашей полицейской школе, курсанты которой ни в какую не хотят вестись на разницу в окончаниях предложного падежа единственного числа между существительными первого и второго склонения. Причем когда доходит дело, время и руки до откровений типа наличия в русском языке еще и третьего склонения, сэнсэй ухайдакивается еще больше, потому как втиснуть сей природный факт в косные мозги будущих наших Шерлоков Холмсов и комиссаров Мегрэ ему редко когда удается.
Короче говоря, из вертолета я выпал ухайдаканный до предела, и если бы не ответственная задача, поставленная перед моим мужским честолюбием, я бы немедля пополз в ближайший туалет, где вернул бы природе часть преподнесенных мне за последние двенадцать часов даров. Но обстановка требовала собрать волю и кишки в железный кулак, изобразить на лице нечто напыщенное и значительное и выслушать не самый подобострастный доклад встречавшего нас под винтом злополучного вертолета капитана, командовавшего опергруппой, которая к нашему прилету уже успела блокировать аэропорт. Как только мы через служебный вход прошли в здание аэровокзала, я приказал Ганину отправляться в какой-нибудь ресторан или кафе и накачаться там за меня и за того парня кофеином. Ганин грустно вздохнул и поплелся восвояси, а я переключился на капитана:
– Что по зданию, капитан?
– Сто сорок человек рассредоточены по всем уровням, господин майор, – отрапортовал капитан.
– Вылеты разрешены?
– Здесь проблема возникла, господин майор… – замялся он. – Дирекция аэропорта умолила нас не отменять рейсы…
– Еще бы они согласились! – Я посчитал нелишним подыграть растерянному капитану.
– Мы перекрыли все проходы в зал вылета, зал прилета также блокирован, так что задержание вашего подопечного – дело двадцати – тридцати минут.
– По поездам что?
– Пока информация от вас дошла, мы пропустили три электрички. Остальные проверялись по прибытии. Иностранцы есть, но вашего Заречного мы, видимо, прозевали раньше.
– Ничего, капитан. – Я еще раз его подбодрил. – Никто же не виноват в том, что Читосэ так близко от Саппоро! Пойдемте посмотрим, как ваши ребята работают!
– А ваши бойцы что? – Капитан покосился на прибывшую со мной великолепную пятерку.
– Насколько мы знаем, Заречный не вооружен, так что это, скорее, военный парад. Пускай здесь остаются, – указал я капитану на служебную подсобку, числящуюся за дислоцированным в Читосэ взводом муниципальной полиции, – а мы давайте выйдем в свет!
Внешне в аэропорту ничего о критической ситуации не говорило: сотни бестолковых пассажиров суетились в магазинчиках сувениров и тосковали в кофейнях, и все они были японцами. Редкий иностранец тут же привлекал наши с капитаном взгляды, но через мгновение мы оба разочарованно смотрели уже друг на друга.
– В Россию сегодня рейсы есть? – на всякий случай спросил я капитана, поймав себя на мысли, что даже не удосужился до сих пор поинтересоваться его фамилией (он, впрочем, тоже не спешил представляться).
– По расписанию нет, но через десять минут на Южно-Сахалинск вылетает чартер.
– Какой чартер? – Я не люблю неожиданностей: любая непредсказуемость или непредвиденность нарушает мое внутреннее равновесие, а разрушение гармонии не менее болезненно, чем срывание всех и всяческих масок.
– Да я сам толком не понимаю! – посетовал капитан. – То ли «Эксон», то ли «Сахалинская энергия»… Короче, нефтяники сахалинские – американцы, англичане, голландцы – к нам почти каждый день чартеры гоняют… Сейчас вот обратно летят. Они сюда или в гольф играть прилетают, или в горячих источниках попариться. Там, на Сахалине-то, как я понимаю, всех этих излишеств нет, а у нас… Но вы не беспокойтесь, господин майор! Мы, конечно, поначалу думали этот рейс стопануть – на Россию все-таки, вашему Заречному сам Бог велел на него стремиться. Но потом решили: чего зря американцев с голландцами нервировать. В международном секторе у меня тридцать человек сейчас! Так что никто не проскочит! Да и вряд ли он туда сунется! Вообще деваться-то здесь некуда. Оба сектора – и прилета, и вылета – от внешнего мира изолированы. На входах и выходах по три-четыре моих бойца. Если сунется, на вылет напрямую или через прилет, то все равно ему никуда от нас не деться. Скорее всего, если он у вас, как в ориентировке написано, действительно умный и тонкий, его здесь, в аэропорту, и нет вовсе.
– Логично, капитан, – кивнул я ему в знак согласия. – Но береженого, как известно, берегут все придуманные человечеством боги и божки, так что давайте-ка прогуляемся до международного сектора. Не против?
– Конечно, нет! – искренне ответил капитан. – Давайте прогуляемся! Я с удовольствием!…
Но дойти до международного сектора, отодвинутого нашими ксенофобами в дальний закуток левого крыла огромного здания аэропорта Читосэ, кстати носящего благодаря этому закутку статус международного, нам с капитаном было не суждено. Едва мы прошли через центральный зал с безмятежно растущими под его прозрачным куполом в синтетическом окружении стекла и никеля нашими родными хоккайдскими березками, как на груди у капитана захрипела рация.
– Всем номерам! Всем номерам! – рыгал в микрофон невидимый боец невидимого фронта. – В ресторане «Роял Тайгер», третий этаж, драка! Оба дерущихся – лица иностранной наружности! Всем ближайшим номерам выдвинуться в зону ресторана! Повторяю…
Повторять нам с безымянным капитаном было не нужно, тем более что мы только что миновали винтовую лестницу на третий этаж, к которой поспешили вернуться. Для того чтобы взлететь наверх, в широкую ресторанную галерею, опоясывающую по балюстраде весь центральный зал второго этажа, капитану потребовалось три секунды, а мне, к моему стыду, покраснению щек и легкой одышке, не меньше десяти. Ресторан «Роял Тайгер» оказался довольно большим, обращенным огромными окнами ко взлетной полосе и, несмотря на послеобеденное время, изрядно заполненным поклонниками холодного пива и горячего риса. На затылках посетителей, повернутых к нам с капитаном, читалась некоторая озабоченность ситуацией в дальнем левом углу, где за кассовой стойкой начинался узкий проход в кухню. Мы бросились именно туда, куда были обращены обратные стороны трех десятков черных затылков моих соотечественников, и, как только нам удалось благополучно, не задев никого из посетителей и ни один из столиков, миновать обитаемое пространство, в мои уши выстрелил залп отборного русского мата.
Вообще-то мой друг Ганин матерится редко, да и бессмысленно это делать у нас, в Японии, где мата как такового нет и в ближайшие столетия не предвидится, если только наш северо-западный сосед не потребует в обязательном порядке введения в наш обиход японского мата, скопированного с мата русского, в обмен на дармовые нефть, газ и электричество. Тогда, кстати, у Ганина не будет никаких финансовых забот и материальных проблем, ибо кому, как не ему, придется сеять на Хоккайдо это разумное, не слишком доброе, но безусловно вечное. Но это – в далекой перспективе. Пока же Ганин-сэнсэй, прислонившись к дверному косяку источающей миазмы и фимиамы ресторанной кухни, сидел в луже подозрительно коричневого индийского соуса «карри» и смотрел на меня своими удивительными – одновременно грустными и смешливыми – серыми глазами.
