Эд Макбейн - Ночные кошмары
Вообще в Америке туалет это не то же самое, что в других странах. Ванная, комната отдыха – что угодно, но только не туалет. Американцам не нравится слово «Туалет». Слово «туалет» подразумевает отходы. А американцы, хотя отходов у них в стране больше, чем в любом другом месте мира, не любят говорить о них, как, впрочем, и о естественных отправлениях. Воспитанный американец, оказавшись за границей, скорее в штаны написает чем спросит, где туалет. В 87-м только преступники спрашивают, где туалет. «Эй, где тут у вас туалет?» – только и слышно. Кого здесь только не увидишь – хулиганов, воришек, проституток – и всем сразу надо в туалет. Преступники то и дело туда бегают. Это потому, что у них плохой мочевой пузырь. Но как называется туалет, они знают.
Сейчас в инспекторской сидело только двое задержанных, в пятницу днем обычно бывает больше. Один из них находился в зарешеченном помещении в дальнем конце комнаты. Он мерял шагами свою клетку и что-то бормотал под нос. Но, похоже, не о своих правах. Что было странно. Большинство преступников немедленно начинают качать права. Именно поэтому сразу же отличаешь рецидивиста от обычного гражданина, совершившего правонарушение. Рецидивист всегда разоряется о своих правах. «Я знаю свои права, – говорит он, и следом: – А где тут у вас туалет?» Второго задержанного, устроившись за столом по ту сторону шкафов, разделявших комнату, допрашивал детектив Коттон Хейз. Глядя на этих двоих, трудно сказать, кто из них праведник, а кто грешник.
Хейз был высоченный детина весом в 190 фунтов, с голубыми глазами, квадратной челюстью, подбородком с ямкой и рыжими волосами. На левом виске у него белела седая прядь, удивительным образом появившаяся после того, как на этом месте зажила ножевая рана. Нос прямой, без переломов, и четко очерченная линия рта с немного толстоватой нижней губой. Была во всем его облике некая одержимость, как у пророка, который выжил после удара молнии. Напротив него сидел мужчина почти одного роста с Хейзом, но немного потяжелее, с на редкость привлекательной внешностью. В темно-карих глазах его застыло мечтательное поэтическое выражение. Ему было шестьдесят пять, но выглядел он гораздо моложе. Он попался сегодня днем на квартирной краже. Прямо на месте преступления – набор воровских инструментов валялся здесь же, на полу. Он возился со стенным сейфом, когда в квартиру вошли привратник и полицейский. Сказать ему было нечего. Сейчас он спокойно выслушивал вопросы Хейза и отвечал на них слабым, измененным голосом. Это была его третья неудача. Обвинение выдвигалось по статье за невооруженное ограбление. Да, сегодня ему явно не повезло.
Мейер зажег свет. Хейз дернулся, словно рядом выстрелила гаубица. А арестант даже не пошевелился. Он по-прежнему смотрел на свои сложенные на коленях руки. В отличие от него детектив Ричард Дженеро, сидевший за столом у окна, поднял голову. Дженеро печатал отчет. Он ненавидел это занятие, потому что был не в ладах с правописанием. В особенности не давалось ему слово «виновный», слово, надо сказать, весьма существенное в полицейском обиходе. Дженеро всегда писал в точности как произносил, – «веновный». А «туалет» он произносил как «твалет». Дело в том, что Дженеро рос в Калмз Пойнте, а там по-американски говорят так же, как по-английски в Ливерпуле. Детективом Дженеро стал относительно недавно. И досталось ему это высокое место в полицейской табели о рангах благодаря тому, что он случайно ранил сам себя в ногу. Именно эта рана положила начало целому ряду событий, которые в конце концов привлекли к нему внимание начальства и принесли чаемый золотой жетон. В инспекторской его не особенно любили. Но зато его обожала собственная мать.
Дженеро махнул рукой Карелле. Тот подошел к его столу.
– Винов...
– Да, знаю, – Дженеро ткнул пальцем в нужное слово. На этот раз он написал правильно. Это означало, что на следующей неделе он подаст рапорт о повышении. – Стив, тут тебе звонили. Капитан Гроссман из лаборатории. Что-то по поводу ногтей.
– Спасибо, я перезвоню ему.
Дженеро посмотрел на настенные часы:
– Он сказал, что если не вернешься до пяти, то лучше звонить в понедельник.
– А что, он нашел что-нибудь?
– Не знаю.
– Кто это в клетке?
– А-а, это мой клиент.
– А что он сделал?
– Имел половое сношение в парке.
– Разве это преступление?
– "Непристойное поведение в общественном месте" – Дженеро процитировал соответствующую статью уголовного кодекса штата. – «Сознательная демонстрация интимных частей тела или совершение иных непристойностей в общественном месте карается...» Я застукал этого молодчика на месте преступления.
Карелла посмотрел на клетку:
– А женщина где?
– Она удрала. Но мне удалось заполучить ее трусы.
– Здорово, – похвалил Карелла. – Отличное вещественное доказательство. Молодец, Дженеро.
– Да, неплохо получилось, – самодовольно сказал Дженеро. – Месяца три схлопочет.
– Будет знать, как развратничать. – Карелла вернулся к себе за стол. Нарушителю общественного порядка было на вид лет двадцать. Наверное, его подцепила какая-нибудь проститутка из Гровер-парка, и он решил провести приятных полчасика в этот солнечный ноябрьский полдень, опасаясь разве только мороза и забыв о недреманном оке стражей порядка. Сейчас, похоже, беднягу больше тревожила реакция его матери, чем срок, который он запросто мог схлопотать. Карелла вздохнул, открыл справочник служебных телефонов и набрал номер полицейской лаборатории. Гроссман поднял трубку на шестом гудке. Он явно запыхался.
– Лаборатория. Гроссман.
– Сэм, это Стив.
– Я уже был внизу, дай найду папку. Не вешай трубку.
Карелла представил себе Гроссмана в тишине застекленной лаборатории в центральном полицейском управлении в центре города. Это был высокий угловатый мужчина, больше похожий на фермера, чем на эксперта-криминалиста. Он носил очки, за которыми скрывались простодушные голубые глаза. Хоть речь его изобиловала специальными терминами, которые он выпаливал с профессиональной уверенностью, во всей повадке скрывался некий аристократизм, мягкая неспешность, воскрешающая в памяти давно ушедшие времена. Только месяц назад его повысили в звании, и Карелла прошагал полгорода, чтобы пригласить его по этому поводу на обед.
– Стив, ты здесь?
– Да.
– Вот, слушай, Джеймс Рэндольф Харрис, пять футов десять дюймов, сто...
– Где ты раскопал эти сведения, Сэм?
– Из архива прислали. Я думал, ты запрашивал.
– Нет.
– Стало быть, кто-то еще.
– А что, у вас есть что-нибудь на него?
– Нет, нет, это армейские данные. Правда, десятилетней давности, так что, может, не все соответствует...
– Одно точно не соответствует. Он с тех пор ослеп.
– Так что, дочитывать? Тебе ведь наверняка пришлют копию. Они знают, что ты ведешь это дело?
– Наверное. Сегодня утром я послал в морг своего человека. У Харриса как раз снимали отпечатки пальцев. Минуту, у меня тут должны быть результаты.
– Стало быть, дочитывать не надо?
– Нет, скажи только, что там у него под ногтями?
– Этот парень был садовником?
– С чего ты взял?
– У него земля под ногтями.
– Грязь?
– Земля. Это большая разница. Стив, вот у нас с тобой под ногтями грязь. Верно, Стив?
– Да уж точно, – Карелла улыбнулся.
– Впрочем, как и у большинства интеллигентных людей, вроде нас.
– Не могу отрицать.
– Ну а у Джеймса Харриса под ногтями земля. На треть пахотный слой, на треть песок и на треть перегной. Почва плодородная, жирная.
– А где, собственно, у нас в городе можно заниматься садовыми работами?
– У себя дома, на подоконнике.
– Ага.
– Дает это тебе что-нибудь?
– Пока не знаю, Сэм. Его жену тоже убили, слышал?
– Нет.
Твои ребята там были утром. Дашь знать, если они откопают что-нибудь?
– Скажу Дэвису, чтобы завтра утром он тебе позвонил.
– Спасибо.
– Ты где будешь, на работе?
– Вообще-то завтра у меня выходной. Передай ему, пусть позвонит домой.
– Ладно. Что-нибудь еще?
– Да нет, спасибо.
Карелла повесил трубку и потянулся к длинному конверту со штампом «Архив», но, бросив взгляд на часы, передумал и снова открыл телефонный справочник. Было без десяти пять, но все же он решил попробовать.
– Форт-Джефферсон, – откликнулся мужской голос.
– Шестьдесят один – сорок девять, пожалуйста.
– Соединяю.
Вскоре ответил другой мужской голос.
– Центральный армейский архив.
– Говорит детектив Карелла из восемьдесят седьмого. Мне нужно кое-что выяснить.
– Капитан Маккормик разговаривает по другому телефону, подождете, или попросить его перезвонить вам?
– Подожду.
Карелла открыл конверт, адресованный на его имя. Тепло, но не горячо. Как Гроссман и сказал, у полиции сведений на Харриса не было, и отпечатки его удалось обнаружить только потому, что он служил в армии Соединенных Штатов. Впрочем, если бы у него снимали отпечатки для поступления на гражданскую службу, полиция тоже отыскала бы их. Все это мало что давало. Описание внешнего облика, отпечатки, анализ земли, обнаруженной под ногтями больших пальцев на обеих руках. Вот и все. Карелла сложил лист и сунул его назад в конверт. Наконец Маккормик взял трубку.
