Алексис Лекей - Червонная дама
— Армель застрелили? — Она замотала головой. — Этого не может быть.
— Почему?
— У нее нет врагов. Она и мухи не обидит. Кому понадобится ее убивать? Это какая-то ошибка. Это точно не она.
Она снова заговорила в полный голос, и этот голос дрожал от возмущения. Горе отступило перед ее решимостью не верить. На свете нет ни одного человека, затаившего зло на Армель, следовательно, никто не собирался ее убивать, следовательно, она жива. Безупречная логика. К сожалению, смерть не имеет ничего общего с логикой, подумал Мартен.
Она устремила на него негодующий взгляд:
— Вы порете чушь. Я вам не верю. Не знаю, чего вы добиваетесь, но вы лжете! Полицейские всегда лгут. А где Жюльен? Почему его нет? Мы должны вместе ужинать, я же вам уже говорила!
— Вашему зятю стало дурно. Его отвезли в больницу. Вкололи успокоительное.
Она отшатнулась, словно он ее ударил. Во взгляде, которым она его пожирала, он прочитал ужас и боль — она поняла, что он говорит правду. На сей раз логика обернулась против нее. Видимо, реакция зятя ее нисколько не удивила. Она пыталась бороться, но ее отважный порыв обернулся провалом. Она разрыдалась и принялась колотить Мартена.
Он обнял ее и прижал к себе, терпеливо снося удары кулаком и тычки головой. Вскоре воротник его рубашки и отвороты пиджака промокли от ее слез. Он бормотал ей всякую успокоительную ерунду типа — ну ничего, ничего, не надо плакать, все образуется, возьмите себя в руки…
В последний раз он точно так же успокаивал свою дочь, переживавшую любовную драму. Как тогда, так и сейчас его методика не принесла успеха.
Когда ее рыдания немного утихли, он отвез ее в больницу и проводил в палату к Жюльену, оставив их с глазу на глаз.
Вернувшись домой, он принялся мерить шагами квартиру. Он уже успел окончательно проснуться, и им овладело трудно поддающееся контролю возбуждение.
Хорошо бы отправиться в спортзал, но, к сожалению, он давно закрылся.
Дома у него была небольшая силовая скамья, но после того, как у него заклинила штанга с грузом 165 килограммов, а позвать на помощь было некого, он старался ею не пользоваться. Он тогда целых три минуты медленно сдвигал штангу с груди, пока не сумел высвободиться, и эти минуты показались ему бесконечными.
Тем не менее он решил продолжить прерванную вечером программу тренировки, из осторожности уменьшив нагрузку на пять процентов. Затем взял маленькие гантели и выполнил несколько упражнений на растягивание, после чего принял душ и опять стал бесцельно вышагивать по квартире. Сна не было ни в одном глазу.
В конце концов он уселся за стол и начал набрасывать свои соображения по делу об убийстве, не особенно следя за их логической последовательностью. Итак, сестру убитой звали Эмелина, она была на два года младше, других братьев и сестер не имела, жила одна и, как и жертва, работала в сфере кино, правда, не на административной, а на более творческой и требующей специальной подготовки должности монтажера.
Убитая неплохо зарабатывала — чуть больше Мартена с его восемнадцатью годами стажа, — но богачкой она не была, как и ее муж. По словам Эмелины, они ни с кем не враждовали. Даже с соседями ни разу не ссорились.
Он забыл поинтересоваться, что за ребенок изображен на фотографии, но вспомнил, что по пути в больницу Эмелина пробормотала что-то насчет бебиситтера. Может, это был ее ребенок? Надо проверить. Поручить Жаннетте.
Оставалось еще что-то, но он не мог сообразить, что именно.
В половине первого ночи раздался звонок в дверь. Он пошел открывать. На пороге стояла его бывшая жена Мириам Соннен. Все правильно, время как раз ее.
Она заглядывала к нему два-три раза в месяц, всегда ближе к ночи, и никогда не предупреждая заранее, что придет. Вначале Мартен подозревал, что она надеется застать его в дамском обществе. Но затем понял, что причина гораздо тоньше. Нынешнее поведение жены выдавало ее отношение к нему и к их распавшемуся браку: будь ее воля, они бы, наверное, никогда не развелись.
Она влетела в квартиру, чмокнула его в губы и поставила сумку.
Она была чуть ниже среднего роста, крепкая, с широкими плечами и узкой талией. В двадцать семь лет она завоевала титул чемпионки по пауэрлифтингу, и хотя с тех пор ее тело утратило — не без усилий с ее стороны — рельеф стальной мускулатуры, оно по-прежнему было полно сдержанной силы. Владея на паях крупным агентством по недвижимости, в одежде она стала отдавать предпочтение неброской элегантности классического стиля — серым, черным или темно-синим костюмам, оживляемым одной-единственной яркой деталью. Но, несмотря на респектабельную внешность, в жизни она не признавала никаких условностей.
В этот вечер на ней был приталенный синий шелковый костюм, белая шелковая блузка и босоножки на шпильке, прибавлявшие ей сантиметров десять роста. Свои густые черные волосы она подстригла коротко, «под мальчика». Сняв пиджак, Мириам крутанулась на месте.
— Ну, как тебе моя прическа? — спросила она с неуверенной улыбкой.
Иногда, очень редко, она вдруг превращалась в маленькую девочку — робкую, озабоченную тем, что подумают о ней другие. Зато в остальное время… Он внимательно рассмотрел ее, не торопясь с ответом. Этому он в числе прочего научился уже после развода — никогда не отвечать машинально, не взвесив все за и против. Отныне каждая минута, проведенная с ней вместе, обретала для них огромное значение, и он хотел, чтобы она знала: он тоже это понимает.
— Потрясающе, — искренне сказал он.
Выражение неуверенности исчезло с ее лица, уступив место широкой улыбке.
— Точно? Или подлизываешься? — Она требовала подтверждения, теперь уже из чистого кокетства.
Он охотно включился в игру.
— Ты выглядишь на пятнадцать лет. Если бы мы с тобой переспали, я бы чувствовал себя педофилом.
— Ну, не преувеличивай. Ладно. А то я боялась, что тебе не понравится. Только не говори, что это не важно, потому что мы в разводе. Кстати, насчет последнего… Это ты просто так ляпнул? Или делаешь мне предложение?
— На полном серьезе. — На сей раз он ответил, не раздумывая. — Ты — самая сексуальная женщина на всем белом свете. Я тебе это уже говорил.
Она покраснела от удовольствия и обняла его. Макушкой она доставала ему до подбородка и на миг уткнулась лбом ему в плечо. Он погладил ее по голове, но она отстранилась, взяла его за руку и потащила в спальню.
Теперь, расставшись, они разговаривали о чем угодно, кроме главного. Он понятия не имел, есть ли у нее любовник — или любовники? Она и не подозревала о его связи с журналисткой.
Квартиру он оставил за собой — так решила она, сочтя «аморальным» заставлять его переезжать, тогда как для нее найти новое жилье было проще простого. Он присел на край кровати и, не сводя с нее взгляда, принялся расстегивать рубашку.
Он обожал смотреть, как она раздевается. Как изгибается, дотягиваясь рукой до пуговицы и «молнии» на юбке, как играет бедрами, высвобождаясь из узкой юбки. Некоторая нарочитость движений свидетельствовала о том, что она прекрасно видит, какими глазами он смотрит на нее, и получает от этого удовольствие. Покосившись на него, она аккуратно повесила юбку на спинку стула и начала по одной расстегивать пуговицы на блузке, спускавшейся до ее округлых, красиво очерченных бедер. Его в одну секунду охватило горячее, почти болезненное желание. Сейчас он изменит Марион. Интересно, уменьшает ли его вину тот факт, что изменит он ей со своей бывшей женой?
— Ты сегодня какой-то странный, — сказала она. — Что-то случилось? Что-нибудь особенное?
— Сразу две вещи, — ответил он. — Странное преступление. Убили молодую женщину. Мне нечасто приходилось чувствовать себя до такой степени беспомощным. Убийца неизвестен. Мотив неизвестен. Спокойная замужняя женщина. Счастливый стабильный брак. Мужа с нервным стрессом отправили в больницу. И все-таки я уверен, что убийство — преднамеренное. Судя по всему, раскрыть его будет очень трудно.
Он умолк и некоторое время в тишине продолжал расстегивать рубашку.
— Бедняги, — наконец произнесла она. — Как ты думаешь, у нее был любовник? Или у него — любовница?
— Будем искать, но сам я в это не верю. Мне кажется, они любили друг друга.
— А вторая вещь?
— Я свалял дурака. Ударил подозреваемого.
— Он подаст жалобу?
— Вряд ли. Дело не в этом. Просто со мной уже много лет не было ничего подобного.
— А что он натворил?
— Ограбление. Нанесение тяжких побоев. Изнасилование.
— Ничего себе. Я отпускаю тебе этот грех. Он что, тебя спровоцировал?
— Нет. Во всяком случае, не действием. Просто распустил язык. Сам не знаю, как это произошло. Я даже сообразить ничего не успел. Потерял самоконтроль.
— А уж этого месье Мартен не может себе позволить ни в коем случае, — с усмешкой сказала она.
