Луиз Пенни - Каменный убийца
Гамаш поднял руку и подал Бовуару знак спуститься.
– Нет, пожалуйста, – прохрипел Бовуар. – Позвольте и мне.
– Не на этот раз, Жан Ги, – сказал Гамаш.
– Уходите. Или я сброшу ребенка.
Они увидели, что Бин висит в воздухе, почти не удерживаемый убийцей. Даже сквозь ленту на рту ребенка Гамаш слышал визг.
Бросив последний взгляд на крышу, Бовуар исчез, и Гамаш снова остался один с болтающимся в воздухе ребенком, убийцей, ветром и дождем, который их всех испытывал на прочность.
Бин трепыхался в руках убийцы, пытался вырваться, издавая высокие сдавленные крики, приглушенные наклеенной на рот лентой.
– Бин, посмотри на меня. – Гамаш уставился на ребенка, заставляя себя забыть о том, что находится на большой высоте, пытаясь обмануть свой предательский мозг, заставить его поверить, что он стоит на твердой земле. – Посмотри на меня.
– Что вы делаете? – повторил убийца, подозрительно глядя на Гамаша и крепко прижимая к себе изворачивающегося ребенка.
– Я хочу успокоить ребенка. Иначе вы оба можете потерять равновесие.
– Это не имеет значения.
Убийца поднял ребенка еще выше. Гамаш понял, что негодяй сделает это – сбросит ребенка вниз.
– Бога ради! – взмолился Гамаш. – Не делайте этого.
Но никакие доводы разума на убийцу уже не действовали. Потому что разум не имел никакого отношения к тому, что происходило. Убийца слышал теперь только очень старый вой.
– Бин, посмотри на меня, – попросил Гамаш. – Помнишь Пегаса?
Ребенок немного успокоился и посмотрел на Гамаша более осмысленным взглядом, хотя продолжал визжать.
– Ты помнишь скачки на Пегасе по небу? Именно это ты теперь и делаешь. Ты на его спине. Чувствуешь его крылья, слышишь, как он машет ими?
Воющий ветер превратился в распахнутые крылья Пегаса, вот он мощно взмахнул ими – и Бин уже в небе, далеко от этого ужаса. А Гамаш смотрит, как Бин вырывается из мрачных уз земли и расслабляется в руках убийцы.
Большая книга выскользнула из маленьких мокрых пальцев, ударилась о крышу и заскользила вниз, а потом слетела с кромки, раскрылась, ее страницы зашелестели, словно крылья, и она устремилась вниз.
Гамаш повернул голову и увидел внизу бешеную активность: люди махали руками, показывали. Но кто-то вытянул руки, чтобы поймать кого-то, падающего с небес.
Финни.
Гамаш глубоко вздохнул и на секунду кинул взгляд вдаль – мимо ребенка, мимо убийцы, мимо дымовых труб. На вершины деревьев, на озеро, на горы.
Вот милый край, страна родная!
И он почувствовал, что немного расслабился. Потом посмотрел еще дальше. По другую сторону гор, туда, где Три Сосны. Туда, где Рейн-Мари.
«Вот я здесь – ты видишь меня?»
Он распрямился и почувствовал, как твердая рука уперлась ему в спину, поддерживая его.
– А теперь еще выше, Бин. Я видел, ты можешь поднимать Пегаса еще выше.
Снизу люди видели три фигуры: старшего инспектора, который стоял выпрямившись под хлещущим дождем, и две другие, соединенные в одно, словно из груди убийцы выросли маленькие руки и ноги.
Рядом с Финни на землю упала книга, приплюснув распахнутые страницы. И за рыдающими звуками ветра они услышали песню, исполняемую низким баритоном.
«Пусть будет кобыла, пусть будет кобыла», – пел голос на мелодию битловской песни.
– Боже мой, – прошептала Лакост и тоже подняла руки.
Рядом с ней стояла, глядя вверх, онемевшая, одуревшая и ничего не понимающая Мариана. Все остальное могло падать, она видела это целыми днями, каждый день. Все, но не Бин. Она шагнула вперед и подняла руки. Она не видела, как Сандра, стоящая рядом с ней, тоже подняла руки к ребенку. К драгоценности, застрявшей на крыше.
Все увидели, как Бин вытягивает перед собой руки, освободившиеся от книги, и хватает поводья, устремив глаза на этого крупного человека.
– Выше, Бин! – скомандовал Гамаш.
«Скачет, парит, закладывает виражи», – произнес голос в его голове, и правая рука Гамаша чуть приоткрылась, чтобы ухватиться за более крупную, более сильную.
Ребенок рванулся изо всех сил, пришпорив Пегаса.
Потрясенный Пьер Патенод отпустил жертву, и та полетела вниз.
Арман Гамаш нырнул вниз. Он прыгнул, вкладывая в прыжок все свои силы и как будто повис в воздухе, словно предполагая перелететь на другую сторону. Он напрягся, протянул руку и коснулся лика Господня.
Глава тридцатая
Глаза Гамаша впились в летящего ребенка. Они оба зависли в воздухе, но наконец он почувствовал в руке ткань рубашки, надетой на маленькое тело, и сжал пальцы.
Ударившись о крышу, он принялся искать точку опоры, но их обоих влекло вниз по крутому и скользкому металлическому скату. Гамаш успел вскинуть вверх левую руку и ухватиться за вершину, где умелые руки много-много лет назад соединили потускневшие теперь листы меди. И сделали конек. Просто для красоты.
И вот Гамаш повис на скате металлической крыши, одной рукой держась за металлический конек, а другой вцепившись в рубашку ребенка. Они посмотрели друг на друга, и Гамаш почувствовал, что одна его рука крепко держит ребенка, но вторая скользит по крыше. Краем глаза он видел внизу безумную активность – крики, оклики, вопли, и все это происходило где-то далеко, в другом мире. Он видел людей, бегущих с приставной лестницей, но понимал, что они не успеют. Его пальцы соскальзывали с конька крыши, и он понимал, что еще несколько секунд – и они полетят вниз. И еще он знал, что, если они упадут, он окажется на ребенке и раздавит его, как Чарльз Морроу свою дочь. Эта мысль была для него невыносима.
Его пальцы потеряли контакт с коньком, и одно счастливое и удивительное мгновение ничего не происходило, но потом они оба начали соскальзывать.
Гамаш извернулся в последнем усилии, чтобы оттолкнуть ребенка в сторону, к открытым рукам внизу. И в этот момент сверху его ухватила чья-то рука. Он не отважился посмотреть туда – вдруг это ему снится. Но секунду спустя поднял глаза. Дождь ослеплял его, но он все равно знал, чья рука держит его уже много лет, хотя много лет назад он потерял ее навсегда.
Приставные лестницы были мигом установлены, и Бовуар быстро поднялся наверх, взял ребенка и передал его вниз, потом пробрался по крыше и поддержал шефа своим молодым телом.
– Можете теперь отпустить, – сказал Бовуар Пьеру Патеноду, державшему Гамаша за руку.
Патенод помедлил секунду, словно не хотел пока отпускать этого человека, но все-таки отпустил, и Гамаш легко соскользнул в руки своего подчиненного.
– Все в порядке? – прошептал Бовуар.
– Merci, – прошептал в ответ Гамаш.
Первые слова в его новой жизни, на земле, которую он не ожидал увидеть, но которая невероятным образом распростерлась перед ним.
– Спасибо, – повторил Гамаш.
Он позволил Бовуару помочь ему, потому что ноги у него дрожали, а руки были как резина. Почувствовав ногами приставную лестницу, он поднял голову и посмотрел на человека, который спас его.
Пьер Патенод тоже смотрел на него, он стоял на крыше выпрямившись, словно это было его привычное место, словно coureurs du bois и абенаки оставили его там, а сами ушли.
– Пьер, – произнес тихий, но твердый голос так, словно ничего и не случилось, – пора спускаться.
Голова мадам Дюбуа высунулась из светового люка. Патенод посмотрел на нее, и его спина стала еще прямее. Он раскинул руки и запрокинул голову.
– Non, Pierre, – сказала мадам Дюбуа. – Ты не должен этого делать. Вероника приготовила чай, и мы растопили камин, чтобы ты не простудился. Идем со мной.
Она протянула руку, и Патенод посмотрел на нее. Потом ухватился за нее и исчез в «Охотничьей усадьбе».
* * *Они впятером сидели в кухне. Патенод и Гамаш переоделись в сухое, завернулись в одеяла и расположились поближе к огню, а шеф-повар Вероника и мадам Дюбуа разливали чай. Бовуар сел рядом с Патенодом на тот случай, если тот надумает дать деру, хотя никто больше не ожидал от него никаких кульбитов.
– Вот. – Вероника помедлила несколько мгновений, держа в большой руке кружку чая.
Она не могла выбрать между Гамашем и Патенодом, но все же поставила ее перед метрдотелем. Следующую кружку она поставила перед Гамашем, и на ее лице при этом появилась едва заметная извиняющаяся улыбка.
– Merci, – сказал он и взял кружку правой рукой.
Левую он держал под столом, сгибал и разгибал, пытаясь вернуть в нее чувствительность. Он продрог скорее от пережитого, чем от дождя. Бовуар, сидевший рядом с ним, положил две полные ложки меда в его кружку и принялся размешивать.
– Сегодня я буду мамочкой, – тихо сказал Бовуар, и от этой мысли что-то зашевелилось в нем. Что-то связанное с кухней.
Бовуар положил ложку и взглянул на Веронику Ланглуа, которая села по другую сторону Патенода. Бовуар ждал, что вот сейчас его ужалит гнев. Но чувствовал только легкое головокружение оттого, что они вместе сидят в этой теплой кухне и он не стоит на коленях в грязи, пытаясь вернуть жизнь в переломанное и такое дорогое ему тело. Он снова кинул взгляд на Гамаша. Чтобы убедиться. Потом посмотрел на Веронику и почувствовал что-то. Он почувствовал сострадание к ней.
