Флетчер Нибел - Вторжение
— Наконец-то вы докопались до сути, мистер Президент.
Несколько секунд он внимательно изучал её.
— Прошу прощения, но я чего-то не понимаю. Захвачены дома. Их необходимо вернуть. На какие уступки, которые устроят владельцев домов, может пойти официальное лицо?
— Это смешно. — Она разочарованно покачала головой. — Вы самый влиятельный человек в мире, мистер Президент. Может, я и не очень сообразительна, но у меня хватает ума понимать, что стоит вам захотеть и все остальные выполнят тысячи ваших пожеланий.
— Что конкретно?
Джинни задумалась. Она здесь, чтобы получить от этого человека обещание ввести представителей чёрных в состав двух советов директоров, в «Эмпайр» и в профсоюз водителей грузовиков, но почему бы не попробовать нечто большее? Когда члену Ч. Ф. предоставлялась лучшая возможность? Перед ней сидит обуреваемый заботами Президент Соединённых Штатов. Она может попробовать. Она торопливо ухватилась за эту идею. Может, это обрадует и удивит Ала Николета. Будь, что будет.
— Во-первых, — медленно сказала она, — то, в чём мы отчаянно нуждаемся. Вы согласитесь субсидировать из федеральных средств создание престижного университета только для чёрных? Это я особо подчёркиваю. Определять его судьбу не будет ни один белый. Все рычаги будут только в руках чёрных — средства, научные кадры, студенты, исследования. Специальным посланием вы запросите Конгресс о выделении фондов.
Рэндалл размышлял всего несколько секунд. Идея была не новой. По сути Хал Осборн всего несколько недель назад обсуждал с ним аналогичный проект.
— Я думаю, это можно было бы организовать, — сказал он и быстро добавил. — Но при условии, что первым делом будут возвращены дома.
— Вы хотите сказать, что пока об этом не стоит говорить?
— Не стоит оповещать во всеуслышание. Но вы можете дать слово руководству Ч. Ф., что если дома будут освобождены, я обещаю, что Белый Дом окажет полную и всестороннюю поддержку организации первоклассного университета только для чёрных, лучшего в стране.
— Договорились, — тут же отреагировала она. — Но я должна ещё кое-что сказать братьям и сёстрам с экрана, если и когда Данни приступит к действиям.
— Ещё кое-что? — Рэндалл почувствовал, что с него хватит. Эта женщина умела торговаться, как профсоюзный юрист. Он насторожился. — Так что ещё?
— Послушайте, — сказал она, — я не хуже вас понимаю, что вы за десять минут можете переломать хребет этой ситуации. Так что поступят только два общественных требования: первое — чтобы старый Диттмар ввёл двух чёрных в совет директоров «Эмпайра»; и второе, чтобы Фриц Тигерт ввёл одного чёрного человека — всего одна чёрная физиономия — в состав управляющих пенсионным фондом. В таком случае два из этих домов тут же будут освобождены — и вы понимаете, что за ними, скорее всего, последуют и стальные. — Она пожала плечами. — Как я и говорила, всего лишь маленькая обглоданная косточка.
— И вы в самом деле считаете, что это сработает, мисс Джонс?
— Ага. — Её лицо осунулось. — Да, чёрт побери, сработает, по крайней мере, я в этом уверена. Мы настолько привыкли бросаться на каждую брошенную кость, что это стало нашей второй натурой. Привычка. Ваши соплеменники приучали нас к этому триста лет.
Овальный кабинет был залит ярким солнцем июльского дня. Он представил себе, каким жаром пышет воздух за пределами кабинета — как из горна. Длинный лимузин, доставивший мисс Джонс, ждал на задней подъездной дорожке. Шофёр в форменной куртке болтал с двумя агентами Секретной Службы, укрывшись под развесистой кроной магнолии.
— Но вы понимаете, мисс Джонс, — тихо спросил он, — что у меня нет власти над советом директоров «Эмпайр» или над профсоюзом?
— Перестаньте! — взорвалась Джинни, перестав изображать спокойствие. — Да вы можете просто снять трубку, — она кивнула на набор аппаратов на столе, — и через пятнадцать минут всё будет в порядке. Контроль, влияние, угрозы из Белого Дома — да называйте как хотите. Всё одно. И вы, и я — оба мы знаем, что вам под силу практически всё, мистер Президент.
Она была безоговорочно уверена в силе своего натиска. Этот монарх белого отребья был облечён неограниченной властью: стоило ему шевельнуть пальцем, и все его вассалы и пикнуть не посмеют.
— Ну, далеко не всё, — уточнил он. — Например, я не смог уговорить Ч. Ф. отказаться от своих замыслов — даже предлагая амнистию.
— У них есть понятие о гордости, — мрачно возразила она. — Они не сдадутся, пока не победят… хоть в чём-то. Но в чём? Смех, да и только. Три чёрных физиономии в окружении белых лиц, восседающих за двумя большими дорогими столами. Господи, да это ровным счётом ничего. — Она с горечью посмотрела на него, буркнув что-то невнятное. — Понимаете, мне должно было бы быть стыдно, что явилась сюда с просьбами. Будь у меня отвага Данни Смита, я бы сказала — да пошли к чёрту и вы, и вся остальная бел… ну, белые люди — и уйти отсюда. Почему бы и нет? Пусть льётся кровь. Рано или поздно это всё равно случится. Какая разница? Сейчас или через десять лет.
Он молча смотрел на неё, пытаясь подобрать ключик к этой маленькой женщине, полной яростного напряжения. Видно, как мучительно тяжело даётся ей верность своим взглядам, но в чём источник её силы и её напора?
— Так почему же всё-таки вы оказались здесь? — тихо спросил он.
— Потому что меня попросил Альфред Николет, — сказала она. — Он умница. Лучший из нас.
— Я понимаю. — Он снова погрузился в молчание, не столько думая, сколько опасаясь спровоцировать её на новую вспышку. Она была воплощением того заряда взрывчатки, о котором говорил генерал Хильдебранд, с сотней бикфордовых шнуров. — И если я всё же смогу договориться о чёрных членах правления в «Эмпайр» и в профсоюзе водителей в дополнение к университету для чёрных, то, насколько я понимаю, вы с Николетом убедите чёрных граждан не следовать за призывами Даниела Смита? — Он тщательно подбирал слова.
— Да.
Они молча сидели, глядя друг на друга, словно прикидывая, что у каждого за пазухой. Рэндалл понимал, насколько высоки ставки. Если он откажется играть в эти игры, и если таинственного неуловимого Данни Смита не поймают через несколько часов, он может кинуть мессианский клич к Гамалу, который потрясёт страну и повлечёт за собой груды трупов. Но если он согласится, и давление на «Эмпайр» и профсоюз завершится успешно, то страна может сказать, что Фил Рэндалл ушёл в кусты при первой же угрозе со стороны чёрных, которые его избрали. И если он уступил однажды, то скажут, что он будет это делать снова и снова. Она сказала о брошенной кости. О сухой обглоданной кости. Брось он её, то потеряет лицо. Что ещё? Но лицо — далеко не последняя вещь в этом доме. Достаточно вспомнить Линдона Джонсона.
Затем он подумал о генерале Хильдебранде и о его рецептах, стерильно безукоризненных — и смертельно опасных.
— Я готов согласиться при одном условии, — сказал он.
— Каком именно?
— Что в течение года правительству не будет выдвинуто никаких условий со стороны Ч. Ф. — Меньшего потребовать он не мог. Он не имел права руководить страной под давлением, чувствуя, что в любой момент может быть предъявлено любое вздорное требование.
— Я не руковожу Ч. Ф., — сказала она. — Я просто рядовой его член.
— А я думаю, что и вы, и Николет пользуетесь большим влиянием. — Он положил ногу на ногу. — Я хочу получить от вас обещание — вы с Николетом сделаете всё, что в ваших силах, дабы в течение года от Ч. Ф. не поступало никаких требований.
— Это большой срок.
— Не такой уж большой. В любом случае, таково моё условие.
— О’кей. Обещаю.
— Хорошо. Будем считать, что мы договорились. Что касается «Эмпайр» и водителей, я попытаюсь.
— Попытаетесь? — Она не скрывала подозрительности.
— Мисс Джонс, — терпеливо сказал он, — что бы вы ни думали, я не могу командовать людьми, которые не работают на федеральное правительство. Я могу только уговаривать их.
— Президент может сделать всё, что захочет.
— Посмотрим. Во всяком случае, я хочу этого так же, как и вы. И я дал вам слово, что попытаюсь. — Он встал. — Где я могу вас найти?
— Я собираюсь остановиться у друзей в Вашингтоне. — Она взяла с кофейного столика свою сумочку и стала копаться в её содержимом. Рэндалл подошёл к письменному столу и вернулся с ручкой и листком бумаги с президентским гербом.
— Спасибо. — Она набросала номер. — По этому телефону. Я буду там, пока не услышу вас.
Он проводил её за высокие французские двери. Она на секунду приостановилась, в первый раз обратив внимание на президентскую печать, вытканную на зелёном ковре. Рассмотрев её, она подняла на Рэндалла глаза, в которых была странная смесь уважения и растерянности.
— Нам предстоит долгий путь, — сказала она.
