Луиз Пенни - Самый жестокий месяц
– У некоторых людей такой характер, – пожала плечами Мирна. – Они всегда с радостью помогают другим, но сами принимают помощь с трудом. Вообще-то, это плохо. Она, наверное, ужасно переживает. Даже представить не могу, как ей больно.
– И под каким предлогом она отказалась прийти сегодня? – спросил Оливье.
– Сказала, что Софи растянула связки, – ответила Клара, нахмурившись.
За столом раздался хохот, и Клара объяснила Гамашу:
– Софи всегда больна или травмирована. По крайней мере, сколько я ее знаю, всегда так было.
– А вы что об этом думаете? – спросил Гамаш у Мирны.
– О Софи? Она любит быть в центре внимания. Завидует матери и Мадлен… – Она замолчала, поняв двусмысленность своих слов.
– Не беспокойтесь, – сказал Гамаш. – Мы это уже и сами поняли. А еще Софи не так давно похудела.
– Тонны веса сбросила, – подтвердил Габри. – Но она тут как на качелях. То наберет вес, то сбросит, а потом опять наберет.
– Может, это наследственное? – спросил Гамаш. – У Хейзел тоже проблемы с весом?
Они все опять переглянулись, кроме Рут, которая тем временем украла ломоть хлеба с тарелки Оливье.
– Сколько я ее помню, Хейзел всегда такой оставалась, – сказала Клара.
Гамаш кивнул и пригубил вино.
– Превосходный обед, Питер. Спасибо.
Он поднял стакан, и Питер кивнул в ответ, принимая благодарность.
– Вообще-то, я был уверен, что у нас сегодня будет куропатка, – сказал Оливье Питеру. – Разве не куропатка твое фирменное блюдо в этом году?
– Но вы же не гости, – ответил Питер. – Мы готовим куропатку только для настоящих гостей.
– Я думаю, ты хотел угодить Рут, – предположил Оливье.
– На самом деле мы собирались приготовить корнуэльских кур, но подумали, что ты теперь не станешь их есть из-за своих деток, – сказал Питер, обращаясь к Рут.
– Это ты о чем?
Похоже, Рут действительно была сбита с толку, и Гамаш подумал, уж не забыла ли она, что ее утята все же не человеческие детеныши, не ее настоящие детки.
– Так ты не возражаешь, если мы будем есть птицу? – спросил Питер. – И даже утку? Мы собирались приготовить барбекю – confit du canard[70].
– Роза и Лилия не цыплята. И не утки, – возразила Рут.
– Не утки? – спросила Клара. – Кто же они?
– Наверное, летающие обезьяны, – сказал Габри, повернувшись к Оливье, и тот хмыкнул.
– Они канадские гуси.
– Ты уверена? Они такие маленькие, в особенности Лилия, – сказал Питер.
Все прикусили язык, и сиди Клара поближе к мужу, она непременно лягнула бы его. Вместо этого она пнула Бовуара. «Еще один пример скрытой англосаксонской ярости, – подумал он. – Не могу им доверять. И пинком на пинок не ответишь».
– Ну и что? Она всегда была маленькой, – сказала Рут. – Когда они вылупились, она и из скорлупы сама не могла выбраться. Роза уже гуляла и покрякивала, а Лилия билась в скорлупе, но не могла ее сломать.
– И что вы сделали? – спросила Жанна.
Как и все остальные, она была освещена лишь пламенем свечей, но если другие при этом становились привлекательнее, то ее лицо приобретало демоническое выражение, глаза казались ввалившимися и темными, тени ложились гуще.
– А что, по-вашему, я могла сделать? Разбила скорлупу. Раскрыла яйцо так, чтобы она могла выбраться.
– Ты спасла ей жизнь, – заявил Питер.
– Возможно, – сказала Жанна, откинувшись на спинку стула и почти исчезая в тени.
– Что значит «возможно»? – спросила Рут.
– Павлиноглазка.
Это слово произнесла не Жанна – Габри.
– Скажи мне, что ты не говорил «павлиноглазка», – потребовала Клара.
– А вот и говорил. И на то были основания. – Габри помолчал, убеждаясь, что все слушают его. Он мог не сомневаться: слушали. – Чтобы павлиноглазка развилась из яйца во взрослую особь, требуется несколько лет. На своей последней стадии гусеница наворачивает на себя кокон и превращается внутри его в однородную массу, которая потом вновь преобразуется. Она становится чем-то совершенно иным. Громадной павлиноглазкой. Но не все так просто. Прежде чем начать жить, ей нужно выбраться из кокона. Удается это не всем.
– Удалось бы, будь я рядом, – сказала Рут, глотнув виски.
Габри не ответил, что было для него совсем нехарактерно.
– Что? Что такое? – забеспокоилась Рут.
– Им необходимо самим выбраться из кокона. Так они усиливают крылышки и мышцы. Борьба за жизнь – вот что их спасает. Без этого они обречены. Если ты помогаешь павлиноглазке, тем самым ты ее убиваешь.
Стакан Рут замер у ее губ. Такое случилось впервые за все то время, что ее знали. Потом она поставила стакан на стол с такой силой, что струйка виски взметнулась в воздух.
– Вранье! Что ты можешь знать о природе?
Наступило молчание.
По прошествии долгой минуты Арман Гамаш обратился к Мирне:
– Прекрасная цветочная композиция. Кажется, вы сказали, что в ней есть что-то для меня.
– Есть, – с облегчением откликнулась она. – Но вам придется это поискать.
Гамаш поднялся и осторожно развел ветки. И в этом лесу увидел книгу. Вытащил ее и сел.
– «Словарь магических мест», – прочел он название.
– Последнее издание.
– Неужели обнаружились какие-то новые магические места, не известные прежде? – спросил Оливье.
– Похоже. Я видела, какую книгу вы вчера читали в бистро, и подумала, что вам и эта будет интересна, – сказала Мирна Гамашу.
– А что вы читали? – спросила Клара.
Гамаш вышел в прихожую и, вернувшись с книгами, которые принес с собой, положил их на стол. Сверху оказалась книга с изображением маленькой руки в красной окантовке на черном кожаном переплете. Никто не потянулся к этой книге, не взял ее.
– Где вы ее нашли? – спросила Жанна с расстроенным видом.
– В старом доме Хадли. Вам знакома эта книга?
«Что-то она не торопится отвечать», – подумал Гамаш. Жанна протянула руку, и он передал ей книгу. Несколько секунд она рассматривала книгу, потом положила ее на стол.
– Это хамса. Древний символ против зависти и сглаза. Его еще называют «рука Мириам». Или «рука Марии».
– Марии? – переспросила Клара, медленно вернувшаяся на свой стул. – Девы Марии?
Жанна кивнула.
– Ерунда, – сказала Рут.
Она стирала капельки пролитого виски пальцем, а потом обсасывала его.
– Вы не верите в магию? – спросила Жанна.
– Я не верю в магию, я не верю в Бога. Никаких ангелов не существует, и в углу сада не прячутся феи. Ничего этого нет. Вот единственная магия. – Она подняла стакан и сделала большой глоток.
– И как, действует? – спросил Гамаш.
– Иди в жопу! – ответила Рут.
– Как всегда, красноречиво, – заметил Габри. – Я прежде верил в Бога, а потом стал верить в Великий пост.
– Ухохочешься, – сказал Оливье.
– Хотите знать, во что верю я? – спросила Рут. – Ну-ка, дайте мне это.
Впрочем, она не стала ждать, сама потянулась ко второй книге и схватила ее со стола. Это была потрепанная Библия, которую Гамаш взял в старом доме Хадли. Рут прищурилась и, пытаясь найти нужную страницу, поднесла Библию поближе к свече. Комната погрузилась в тишину, слышно было лишь, как шипят свечные фитили. Наконец Рут принялась читать голосом, потрепанным, как и Библия в ее руках:
– «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся»[71].
Все сидели, погрузившись в молчание.
«Мертвые воскреснут нетленными».
И в это время заработал таймер в кармане Рут.
Глава тридцать восьмая
Гамаш никак не мог уснуть. Часы на прикроватной тумбочке показывали 2:22. Он лежал без сна и следил за сменой ярко-красных цифр с того момента, как часы показали 1:11. Его разбудил не дурной сон, не тревога, не полный мочевой пузырь. Его разбудили лягушки. Квакши. Армия невидимых лягушек у пруда бо`льшую часть ночи исполняла брачные песни. Он надеялся, что за час они угомонятся, но этого явно не случилось. В сумерках кваканье звучало радостно, после обеда – волшебно. А в два часа ночи оно просто раздражало. Все, кто говорит, что за городом тишь да гладь, не жили там толком. В особенности весной.
Гамаш встал, надел халат и тапочки, взял стопку книг с туалетного столика и направился вниз. Там он разжег огонь в камине, приготовил себе чай и сел. Глядя на огонь, он размышлял о сегодняшнем обеде.
Рут ушла сразу же, как только сработал ее таймер, напугавший всех до смерти. Она только что закончила читать этот необыкновенный отрывок из Послания апостола Павла к Коринфянам. «Сильное послание, – подумал Гамаш. – Слава богу, что оно сохранилось».
– Спокойной ночи! – крикнул Питер из дверей. – Приятных сновидений!
