Луиз Пенни - Самый жестокий месяц
Гамаш попытался вспомнить, как назвал себя месье Беливо. Вот как: то, что приносит смерть. Сначала его жена, потом Мадлен, потом этот птенец. И дерево. Живые существа вокруг месье Беливо умирали.
Они немного помолчали, вдыхая сладковатый, плесневелый запах влажных сосен, осенних листьев и новых почек.
– И вот я прихожу сюда, нахожу мертвые деревья и превращаю их в мебель.
– Даете им новую жизнь, – сказал Гамаш.
Сандон посмотрел на него:
– Сомневаюсь, что вы умеете слышать деревья, или как?
Гамаш наклонил голову, прислушиваясь, потом отрицательно покачал ею. Сандон кивнул.
– А здесь есть деревья гинкго? – спросил Бовуар.
– Встречаются. Хотя и не такие старые, как секвойи. А секвойи бывают и тысячелетние. Вы можете это себе представить? Люблю с ними разговаривать. Гинкго столько не живут. Но это одно из старейших известных деревьев. Доисторическое еще. Считается живым ископаемым. Вы только представьте.
На Гамаша это произвело впечатление. Сандон много знал о гинкго. О древних деревьях гинкго, из которых получали эфедру.
Они вернулись в оперативный штаб, и Гамаш увидел на своем столе аккуратно сложенную газету. Было пять часов, Робер Лемье работал за своим компьютером. Когда они вошли, он поднял голову и помахал им. Он посмотрел на газету, словно выражая сочувствие Гамашу.
Гамаш потянулся за газетой, и Жан Ги Бовуар встал рядом с шефом. Гамаш вспомнил виденный им как-то документальный фильм из жизни диких горилл. Когда возникала опасность, они бежали в сторону того, от кого исходила угроза, кричали, били себя в грудь. Но время от времени они прикасались к горилле, стоящей рядом. Чтобы убедиться, что они не одни.
Бовуар был такой гориллой рядом с ним.
На первой странице газеты была фотография Гамаша с дурацким выражением на лице – глаза полузакрыты, рот искривлен в странной гримасе.
«SOÛL!» – утверждала подпись прописными буквами под фотографией. «Пьян!»
– Да вы, оказывается, пьющий шантажист и сутенер-убийца, – сказал Бовуар.
– Человек эпохи Возрождения, – откликнулся Гамаш, покачивая головой.
Но он испытал облегчение. Первым делом он пробежал статью – нет ли там упоминаний о Даниеле, Анни, Рейн-Мари. Но нашел только два имени – свое и Арно. Они были навсегда связаны, словно один не мог существовать без другого.
Он стал звонить близким и следующие полчаса разговаривал с ними, убеждался, что все в порядке. Насколько оно могло быть в порядке в такой ситуации.
Когда они с Бовуаром, неся папки и классные ежегодники, возвращались в гостиницу, Гамаш понял, что они живут в странном мире, где хорошим считается день, когда его обвиняют всего лишь в пьянстве и некомпетентности.
Глава тридцать седьмая
В первый раз за двадцать пять лет Клара Морроу заперла двери своей мастерской. Они ждали Оливье и Габри. Арман Гамаш и его инспектор Жан Ги Бовуар только что появились. Мирна пришла еще раньше, принесла картофельную запеканку с мясом и громадную композицию из цветов, веток с почками и чего-то похожего на чепец.
– Там подарок для вас, – сказала она Гамашу.
– Правда?
Он понадеялся, что она не имеет в виду чепец.
Клара провела Жанну Шове в гостиную, где собрались все. Гамаш перехватил взгляд Клары и с благодарностью ей улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ, но ему показалось, что у нее усталый вид.
– У вас все в порядке? – Он взял у нее поднос с выпивкой и поставил на обычное место – на пианино.
– Немножко волнуюсь. Пыталась работать сегодня днем, но Питер правильно сказал: лучше не насиловать себя, если муза прилегла отдохнуть. К счастью, мне удалось сосредоточиться на обеде.
Но по виду Клары можно было сказать, что ей проще отгрызть себе ногу, чем присутствовать на этом обеде.
Оливье взял у Габри керамическое блюдо с паштетом домашнего приготовления; вообще-то, именно Габри собирался предлагать гостям паштет, но он предпочел стоять у камина и разговаривать с Жанной.
– Паштет? – предложил Оливье Бовуару, и тот, взяв большой ломоть французского батона, густо намазал его паштетом.
– Говорят, что вы колдунья, – сказал Габри Жанне, и в комнате воцарилась тишина.
– Я предпочитаю слово «виканка», но в общем вы правы, – обыденным тоном произнесла Жанна.
– Паштет? – спросил Оливье, радуясь тому, что у него есть за что спрятаться. Жаль, что они не привели лошадь.
– Спасибо, – сказала Жанна.
Появилась Рут и, громко топая, вошла в гостиную, где царила оживленная атмосфера. Бовуар воспользовался этим отвлечением, чтобы поговорить с Жанной наедине.
– Агент Лемье заезжал в вашу школу, – сказал он, отводя ее в тихий уголок.
– Правда? Как интересно.
Впрочем, судя по ее виду, ей было ничуть не интересно.
– Оно и в самом деле было интересно. Школы не обнаружилось.
– Как это?
– В Монреале нет школы Гарета Джеймса.
– Но это невозможно! Я там училась!
Она казалась взволнованной – именно в таком состоянии подозреваемые устраивали Бовуара больше всего. Эта женщина, эта ведьма не нравилась ему.
– Та школа сгорела двадцать лет назад. Удобно, не правда ли?
Он встал, прежде чем она ответила.
– Где моя выпивка? – Рут похромала к пианино. – Торопилась добраться сюда, прежде чем вы всё выпьете, – сказала она Гамашу.
Оливье только порадовался тому, что в комнате наконец появился кто-то более злобный, чем Габри.
– Я попрятал бутылки по всему дому, и если вы, мадам Зардо, будете со мной милы, то я, возможно, сообщу вам, где часть из них, – сказал Гамаш, слегка поклонившись.
Рут подумала, потом, вероятно, решила, что это будет для нее затруднительно. Она схватила стакан для воды и протянула его Питеру:
– Виски.
– И как только ты умудряешься писать стихи? – спросил Питер.
– Я тебе скажу как: не трачу попусту слова на таких, как ты.
Она взяла у Питера стакан и сделала большой глоток.
– Так почему вы пьете? – спросила она у Гамаша.
– Voyons[65], – вмешался Бовуар. – Эта статья – сплошная ложь. Он не пьет.
– Какая еще статья? – спросила Рут. – И что тогда это? – Она показала на бокал с виски в руке Гамаша.
– Я выпиваю, чтобы расслабиться, – сказал Гамаш. – А вы?
Рут уставилась на него, но перед ее мысленным взором были только два птенца, засунутые в их маленькие кроватки в духовке, завернутые в теплые полотенца с грелками, купленными ею в «Канэдиан тайр». Она накормила Розу и попыталась накормить Лилию, но та почти ничего не съела.
Рут осторожно поцеловала их в маленькие пушистые головки, почувствовала на своих тонких старых губах вкус перьев. Она давно никого не целовала. Они были такими свежими и теплыми. Лилия нагнулась и тихонько клюнула ее в ладонь, словно целуя в ответ. Рут собиралась прийти к Морроу раньше, но дождалась, когда уснут Роза и Лилия. Она схватила свой кухонный таймер, поставила его на два с половиной часа и сунула его в карман своего траченного молью кардигана.
Она сделала большой глоток виски и задумалась над этим вопросом. Почему она пьет?
– Я пью, чтобы не свихнуться, – сказала она наконец.
– Не свихнуться или не рехнуться? – пробормотала Мирна. – Так или иначе, все равно ничего не поможет.
На диване Габри снова взял в окружение Жанну:
– Чем занимаются колдуньи?
– Габри, ты собираешься угощать людей?
Оливье попытался всучить ему блюдо с паштетом, но Габри взял себе ложку и оставил Оливье с блюдом.
– Мы исцеляем людей.
– Я думал, что вы делаете ровно противоположное. Разве нет злых колдуний?
– Не дай бог, если его стараниями мы окажемся в Стране жевунов, – пробормотал Оливье Питеру, и оба отошли от дивана.
– Некоторые есть, но их не так много, как вы думаете, – улыбнулась Жанна. – Колдуньи – это такие же люди, только с более чуткой интуицией.
– Значит, никакой магии тут нет, – сказал Бовуар, который невольно слышал разговор.
– Мы не вызываем ничего такого, чего бы уже не было рядом. Просто мы видим вещи, которых не видят другие.
– Например, покойников? – спросил Габри.
– Ну, это ерунда, – заявила Рут. Оттолкнув в сторону Мирну, она уселась на диван и выставила в стороны костлявые локти. – Я их все время вижу.
– Правда? – удивилась Мирна.
– Я вижу их и теперь, – сказала Рут, и в комнате воцарилась тишина.
Даже Питер и Оливье вернулись к дивану.
– Здесь? – спросила Клара. – В нашем доме?
– В особенности здесь, – ответила Рут.
– Сейчас?
– Вон там. – Рут указала пальцем на Гамаша.
Все затаили дыхание, а Гамаш посмотрел на Бовуара.
– Покойник? Он покойник? – прошептала Клара.
