Фридрих Незнанский - Семейное дело
Специально приглашенные на это важнейшее совещание работники ФСБ и инженеры метрополитена, в том числе срочно вызванные из засекреченного «Одинцово-10», внимательно рассматривали чертеж, прикладывали к нему свои кальки, проводили выкладки. На столе были расстелены давно не извлекавшиеся из архива схемы метро тридцатых — пятидесятых годов, пожелтелые, истертые и подклеенные на сгибах папиросной бумагой, похожие на карты отшумевших сражений. Полуосвещенный лампой с зеленым абажуром в форме перевернутой пиалы (почему-то в правительственных учреждениях до сих пор любят лампы таких старомодных очертаний), Вячеслав Иванович Грязнов мог бы сыграть роль Сталина, который следит за присутствующими на военном совете. Более непоседливый Турецкий находился в гуще событий, склоняясь над Кириллом, то и дело задавая вопросы относительно тех или иных деталей чертежа.
— А как вы туда проникали? — спросил он.
— Есть одна заброшенная отдушина в районе Воробьевых гор, — объяснил Кирилл. — Заколоченная и забетонированная. Ну, представляете, такие зарешеченные домики… башенки…
— Это называется — вентиляционные киоски, — подсказал один из инженеров.
— Мы не знали. Мы говорили просто «Домик воробьевский». Короче, ее взломали еще до нас, оставалось только воспользоваться. Вход замаскирован, одна панель в основании не бетонная, а фанерная. Спускаешься по скобам, вбитым в стену. А дальше через вентиляционные люки. Это элементарно.
— Ну да, — буркнул заранее недовольный Слава, — вы молоденькие, стройные, с вашей комплекцией все элементарно. А если человек немолодой и в теле, он, по-вашему, в люке не застрянет, а? Как вы думаете?
— Ни в какой люк тебя, Вячеслав Иваныч, мы не пошлем, — заверил Турецкий. — В люк пускай лезет группа захвата, спецназовцы. Повяжут они наших голубчиков, тут и оперативники на готовенькое подоспеют…
— А как они будут вытаскивать террористов — через вытяжную трубу? Нет, смейтесь надо мной, как хотите, а должны быть разработаны доступные пути подхода. Вот отсюда, — ткнул он пальцем в чертеж, — появляются террористы. Здесь — выход на «Арбатскую». А еще?
— Вот здесь, в дальней стене, — неожиданно вмешался Ростислав, беря из пальцев брата карандаш и внося в чертеж поправку, — есть железная дверь. Только мы так и не узнали, куда она ведет. А открыть не смогли: она была заперта на ключ и закрашена краской в три слоя…
— В промежутке между двумя этими тоннелями как раз оставлено свободное пространство, — заинтересованно закопошился рядом один из инженеров, сверяя расположение двери с подробным чертежом 1939 года. — Не исключено, что это неизвестный сталинский бункер, построенный накануне или во время войны. Скорее всего, он должен иметь как минимум два выхода на случай опасности… Черт, до чего же мы плохо знаем свое хозяйство! А вдруг этот бункер так и стоит законсервированным с предвоенных лет?
— Елагина осчастливим, — сыронизировал Турецкий. — Его хлебом не корми, дай только сделать историческое открытие.
— Хватит вам с историческими открытиями! — призвал их к порядку Слава Грязнов. — Времени остается всего ничего.
Время поджимало и террористов. Пробраться путем знакомого отрезка «Метро-2» на безмолвную ночную станцию «Арбатская» — это полдела. Требуется как минимум полчаса для того, чтобы Керим мог не торопясь установить свое адское устройство. А торопиться в этом деле не рекомендуется. Действовать надо разумно, четко, трезво. Да-а, люди, которые избрали своей профессией ремесло подрывника, постоянно совершенствуются. Раньше было достаточно подброшенной в транспорт хозяйственной сумки, начиненной взрывчаткой, но теперь, когда голос дикторши постоянно предупреждает, чтобы такие сумки ни в коем случае не трогали, а немедленно сообщали о них водителю или машинисту, популярность этого способа сеять смерть и разрушения пошла на спад. «Живые бомбы», обернутые смертоносными поясами, — тоже дельно; однако, к сожалению, существует психологический момент, который нельзя сбрасывать со счетов: сколько ни дрессируй человека, сколько ни обрабатывай, сколько ни внушай, что чем больше жизней он унесет с собой, тем счастливее станет на том свете, — жить людям все же очень хочется. Поэтому надо искать новые способы… пробовать новые методы… Мастера убийств всегда на шаг опережают тех, чья задача — предупреждать убийства.
Шарипову не хотелось идти на это дело. Совсем не хотелось. Он предпочел бы отсидеться на квартире и потом строго спросить с Керима отчет. Однако он не мог себе этого позволить: его авторитет в отряде трещал по швам. После того как он пристрелил того несостоявшегося смертника, не обеспечил медицинской помощью Мусу, раненного пулей из принадлежавшего Бирюкову табельного пистолета… Он очень страдал, несмотря на разнообразные антибиотики, которые ему наугад кололи друзья; лицо заострилось к носу, стало землистым, по коже вздутого живота расплылось угрожающее сине-черное пятно. После смерти Мусы, тело которого закопали в Подмосковье неподалеку от газового коллектора, Шарипов ощутил, что его люди им недовольны. Чеченцы, свободный волчий народ! Они уже начинали подкусывать своего военачальника, посмеиваться над ним в лицо и за глаза… Расправиться с несколькими наглецами, чтобы другим неповадно было, — трудноватое предприятие: все же не Ичкерия вокруг, а Москва, думай потом, куда девать трупы! Кроме того, на оставшихся в живых это могло возыметь обратный эффект. Поэтому Шарипову жизненно важно было показать, что он близок к ним, своим соплеменникам, своим соратникам, что он разделяет с ними все тяготы и все опасности.
Как бы шутя, но на самом деле страшно серьезно Шарипов спросил у Керима, не провалятся ли они на этот раз. Керим ничего не ответил, но Шарипову показалось, что в его пристальных, невозмутимых, как всегда, глазах мелькнула сумрачная тень. И тень, и отсутствие ответа показались Шарипову дурным знаком, но он утешил себя тем, что Керим не отправился бы на такое дело, когда созвездия предвещают неудачу. Все же, до конца не успокоившись, он попытался обратиться к Аллаху, но и от Аллаха успокоения не получил. Шарипова окружал мир, в котором все было смутно, нить его судьбы сплеталась независимо от него, она определялась политическими обстоятельствами, невидимыми интригами в руководстве, звездами, еще шайтан знает чем, и он не мог угадать, какой путь выбрать, чтобы избежать фатального невезения.
Оставалось одно: поступать так, как повелевает долг. Разве не это — путь великих? И он продолжал идти во главе своего отряда, перемещаясь из света в отдаленные области темноты.
В вентиляционную отдушину оперативники Славы Грязнова, конечно, не полезли. Им, а также самому Грязнову, Турецкому и группе захвата, работники «Метро-2» предложили более удобную и быструю дорогу. Она начиналась на Смоленской площади, в приметном желтом доме с башенкой, построенном по проекту академика Жолтовского.
— Это дом уникальный, — с гордостью комментировал общительный полковник ФСБ, с крупным носом и рдеющими щеками, взявший на себя обязанности как сопровождающего, так, отчасти, и экскурсовода. — В нем расположены входы сразу в две системы метро: на Филевскую линию и в «Метро-2».
— Да ведь я слышал, — поддержал беседу Турецкий, — чуть ли не под каждым номенклатурным домом в Москве есть такие входы. Под высотками-то уж точно: под ними же пустоты, они стоят практически ни на чем. Признайтесь, а?
— Ну это все легенды, — не признался фээсбэшник, — которые, скорей всего, возникли из-за этого дома. На самом деле, нигде больше такого нету. Если еще где-то услышите, знайте: это выдумки журнала «Огонек». Понаписали в перестроечные годы всякой чуши… Кстати, название «Метро-2» тоже огоньковцы придумали, а теперь уже и свои его иначе не называют.
Так и не понял Турецкий: то ли румяный полковник искренне делился сведениями, то ли старался напустить побольше тумана, в котором утонула бы истина.
Так или иначе, присутствие полковника ФСБ оказалось необходимым, когда пришло время войти в «Метро-2». Если нелегальные входы в систему пребывали в состоянии неразгаданности и заброшенности, то легальные охранялись, да еще и как охранялись! На посту, где несли вахту мускулистые ребята, ничем не хуже спецназовцев, по виду сущие головорезы, со всех строго потребовали паспорта и служебные удостоверения и старательно их изучили. Только румяный полковник и звонок от генпрокурора помогли переломить ситуацию в пользу наших друзей, но у Турецкого сложилось впечатление, что переломить ее оказалось под силу только двум этим компонентам, вместе взятым. Одного из них оказалось бы недостаточно.
«Сурово работают парни», — с уважением подумал Александр Борисович, ступая на пол выложенного желтоватым кафелем наклонного коридора, уводящего вниз. Если бы не прямоугольники ламп дневного света, через равные промежутки украшавшие стены, выкрашенные в оливковый цвет, с полосами геометрического орнамента, можно было бы вообразить, что, ступая на этот уклон, попадаешь в прошлое. Или в будущее — в представлении советских кинематографистов. Кафельно-оливковое великолепие открывалось аркой, пышно изузоренной снопами пшеницы, скрещенными мечами, пятиконечными звездами, раскрытыми циркулями и еще какими-то атрибутами, вызывающими в памяти строку из песни «Каховка»: «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути».
