Патриция Корнуэлл - Вскрытие показало…
Бетти неестественно засмеялась и прикрыла карман ладонью:
— А, это… Винго просил меня кое-что выяснить. По его личному делу.
Ясно было, что больше Бетти ничего не скажет. Может, у Винго свои проблемы. Может, он анонимно сдал анализ на ВИЧ. Господи, хоть бы у него не было СПИДа!
Я собралась с мыслями и спросила:
— Что по волокнам?
Бетти должна была сравнить волокна от комбинезона с волокнами, найденными в спальне Лори Петерсен и на теле Хенны Ярборо.
— Волокна, которые нашли на подоконнике в доме Лори Петерсен, могут быть от этого комбинезона, — ответила Бетти. — С тем же успехом они могут быть от любого другого куска темно-синей саржи.
В суде, мрачно подумала я, от такого сравнения толку не будет. Саржа — весьма распространенный материал. Из нее чего только не шьют — и рабочую одежду, и униформу, в том числе для санитаров и полицейских.
Меня ждало еще одно разочарование. Бетти со всей уверенностью заявила, что волокна, которые я нашла на теле Хенны Ярборо, не имели отношения к комбинезону.
— Это хлопок. Волокна могли остаться от собственной одежды Хенны, которая была на ней днем, или от банного полотенца. Теперь уже не выяснить. На кожу какие только ворсинки не цепляются! А волокон с комбинезона вообще не могло быть.
— Почему?
— Потому что саржа — очень гладкая ткань. Она не «ползет» и не пушится, если ее не подвергать грубому механическому воздействию.
— Например, не цепляться за край кирпичной стены или за шершавый деревянный подоконник, как в случае Лори Петерсен.
— Пожалуй. Волокна, которые были найдены в ее спальне, могут быть с комбинезона. Даже с этого комбинезона. Но вряд ли нам когда-либо удастся узнать наверняка.
Я вернулась в свой кабинет, села за стол, разложила перед собой материалы по убийствам пяти женщин и задумалась.
Я старалась понять, что я упустила. В который раз я искала связь.
Что общего было у этих пяти женщин? Почему выбор маньяка пал именно на них? Как он вступил с ними в контакт?
Должна же быть какая-то зацепка. В душе я не верила, что выбор оказался случайным, что маньяк просто пошел по пути наименьшего сопротивления. Я не сомневалась, что он выбирал женщин, руководствуясь определенными критериями. Он намечал и выслеживал жертву.
Место жительства, работа, внешность. Как, как же привести все к общему знаменателю? Все мои предположения разбивались вдребезги — у меня из головы не выходила Сесиль Тайлер.
Сесиль была афроамериканка. Остальные четыре женщины — белые. Этот факт смущал меня с самого начала. Неужели убийца ошибся? Может быть, он даже не понял, что Сесиль — темнокожая? Может быть, он охотился за другой женщиной? Например, за Бобби?
Я листала дела, вновь и вновь перечитывала отчет о вскрытии, изучала описания вещдоков, опросные листы и медицинскую карту из больницы Святого Луки пятилетней давности — у Сесиль тогда была внематочная беременность. Наконец я добралась до отчета полиции. В нем фигурировала только одна родственница — сестра, жившая в штате Орегон, в Мадрасе. От нее Марино узнал о детстве и юности Сесиль, а также о ее неудачном браке с зубным врачом — тот обитал в Тайдуотере.
Я достала из грубого коричневого конверта рентгеновские снимки Сесиль. Листы со свистом, как лезвия мечей, рассекли воздух. Я начала их рассматривать. У Сесиль не было повреждений костей, если не считать перелома левого локтя, давно сросшегося. Когда она сломала локоть, сказать было трудно, но явно это случилось очень давно. Данный факт уже не мог помочь следствию.
Я снова попыталась провести связь с больницей, где практиковалась Лори, а Бренда Степп проходила курс лечения. Лори дежурила в травматологии. Бренда попала туда после автомобильной аварии. Наверное, наивно было приплетать сюда же сломанный давным-давно локоть Сесиль. Но я хотела проверить все.
Я набрала номер сестры Сесиль.
После пятого гудка трубку взяли.
— Алло!
Связь была ни к черту — видимо, я не туда попала.
— Извините, я, кажется, ошиблась номером, — поспешно произнесла я.
— Простите, что вы сказали?
Я повторила, повысив голос.
— А какой номер вы набираете? — Произношение было безупречное. Голос, очень вежливый, явно принадлежал молодой женщине.
Я назвала номер.
— Да, это мой телефон. С кем вы хотели бы поговорить?
— С Фрэн О’Коннор, — прочитала я в отчете.
Молодой вежливый голос ответил:
— Я вас слушаю.
Я назвала себя. Голос в трубке вздохнул.
— Вы ведь сестра Сесиль Тайлер?
— Да. Прошу вас, не будем об этом говорить.
— Миссис О’Коннор, примите мои искренние соболезнования. Я — медэксперт, расследую дело Сесиль. Я хотела бы узнать, как ваша сестра повредила левый локоть. У нее сросшийся перелом левого локтя. Видите ли, я изучаю рентгеновские снимки…
Фрэн О’Коннор колебалась. Я слышала ее учащенное дыхание.
— Обычная травма. Сесиль бежала по тротуару и споткнулась. Упала на руки. Ударилась локтем. Я это хорошо запомнила, потому что сестре пришлось носить гипс целых три месяца, а лето как раз выдалось чрезвычайно жаркое. Сесиль страшно бесилась из-за этого.
— Лето какого года? Это случилось в Орегоне?
— Нет, Сесиль никогда не жила в Орегоне. Это произошло во Фредериксберге — мы там выросли.
— А когда Сесиль сломала локоть?
— Лет девять-десять назад, точно не скажу.
— А где ее лечили?
— Не знаю. Думаю, что в какой-то больнице во Фредериксберге. Названия не помню.
Так, значит, Сесиль лечилась не в Ричмонде, и перелом — дело давнее, к убийствам отношения не имеющее. Но я не унималась.
Я не была знакома с Сесиль Тайлер.
Я никогда с ней не разговаривала.
Я только знала, что Сесиль — афроамериканка, значит, и произношение у нее должно было быть, по моим представлениям, соответствующее.
— Миссис О’Коннор, вы темнокожая?
— А как вы думаете? — съязвила трубка.
— А ваша сестра говорила так же, как вы?
— Говорила, как я? — Голос в трубке зазвенел.
— Это, наверное, странно звучит…
— Вы имеете в виду, говорила ли моя сестра так, как говорят белые? — вскипела Фрэн. — Да!!! Да, по выговору было не понять, белая она или черная! А для чего, по-вашему, нужно образование? Не для того ли, чтобы речь черных не отличалась от речи белых?
— Извините, пожалуйста, — с чувством произнесла я. — Я ни в коем случае не хотела вас обидеть. Однако это очень важно…
В ответ послышались короткие гудки.
Люси знала о пятом убийстве. Она знала обо всех убийствах. Моей племяннице также было известно, что в спальне я держу оружие — после ужина девочка успела дважды поинтересоваться его судьбой.
— Люси, — сказала я, ставя тарелки в посудомоечную машину, — тебе не следует думать об оружии. Я бы не держала дома револьвер, если б жила не одна.
Мне очень хотелось убрать револьвер в такое место, где Люси бы и в голову не пришло его искать. Но после случая с модемом я поклялась ничего не скрывать от девочки. Пока Люси у меня гостила, револьвер оставался на верхней полке платяного шкафа, в коробке из-под туфель. Он был незаряжен. Вот уже несколько дней я разряжала его утром и вновь заряжала перед тем, как ложиться спать. Патроны я прятала в надежном месте.
Я оторвала взгляд от посуды. Племянница смотрела на меня огромными глазами.
— Люси, ты знаешь, зачем я держу дома револьвер. Надеюсь, ты понимаешь, насколько опасно всякое оружие.
— Оно нужно, чтобы убивать людей.
— Да, — мы прошли в гостиную, — именно для этого.
— Значит, ты держишь дома револьвер, чтобы кого-нибудь убить.
— Мне неприятно об этом думать, — серьезно ответила я.
— Но это правда, — не отставала Люси. — Револьвер тебе нужен, потому что вокруг полно плохих людей. Да?
Чтобы создать видимость контроля над ситуацией, я включила телевизор.
Люси, закатывая рукава розового пуловера, захныкала:
— Тетя Кей, мне жарко! Почему у нас все время так жарко?
— Давай включим кондиционер, — предложила я, пробегая глазами программу передач.
— Не надо. Ненавижу кондиционеры.
Я закурила, и Люси не преминула прицепиться и к этой моей привычке:
— У тебя в кабинете всегда духотища и дымом воняет. И проветривать бесполезно. Мама говорит, тебе надо бросить курить. Ты же сама доктор — а куришь. Мама говорит, ты лучше других знаешь, как это вредно.
Дороти звонила накануне поздно вечером. Она была уже в Калифорнии — я не запомнила, где конкретно, — со своим новым муженьком-иллюстратором. Мне пришлось разговаривать с ней вежливо, хотя очень хотелось закричать: «У тебя же дочь, кровь от крови, плоть от плоти твоей! Ты что, забыла о Люси? Напряги извилины, припомни!» Вместо этого я была сдержанна, даже любезна — главным образом из-за племянницы, которая сидела тут же за столом, зло поджав губы.
