Патриция Корнуэлл - Вскрытие показало…
— А откуда он знает, что у него есть этот запах? — спросила я.
Эбби и Уэсли растерялись.
— Вы когда-нибудь слышали выражение «лиса не чует, что сама воняет»? — поинтересовалась я.
— Вы хотите сказать, убийца и не подозревает, как от него разит? — опешила журналистка.
— Вот пусть он и поломает над этим голову, — ответила я.
Эбби кивнула и снова склонилась над блокнотом.
Уэсли откинулся на спинку стула.
— Кей, а что ты еще знаешь о «болезни кленового сиропа»? Может, нам нужно пройтись по аптекам, понаблюдать, кто пачками покупает витамины или другие лекарства по рецепту?
— Пожалуй, следует проверить, кто регулярно и в больших количествах покупает витамин B1, — ответила я. — Убийца также может покупать специальную пищевую добавку — ее выпускают в виде порошка. Думаю, она продается без рецепта. Возможно, маньяк сидит на особой диете: например, ограничивает употребление белков. Но, мне кажется, он слишком осторожен, чтобы оставлять такие улики. И потом, раз болезнь у него не в тяжелой форме, зачем ему придерживаться строгой диеты? Подозреваю, что он ведет абсолютно нормальную жизнь и ни в чем себе не отказывает. Возможно, преступника волнует только странный запах тела, который усиливается, когда он волнуется или возбуждается.
— Возбуждается эмоционально?
— Физически. «Болезнь кленового сиропа в моче» обычно обостряется при физическом возбуждении, например, если у человека респираторное инфекционное заболевание, скажем, грипп. Тут чистая физиология. Возможно, убийца недосыпает — ведь ему, бедняге, приходится выслеживать жертвы, забираться в дома и все такое прочее. Эмоциональное и физическое возбуждение взаимосвязаны — они дополняют друг друга. Чем больше эмоциональное возбуждение, тем больше физическое, и наоборот.
— И что потом?
Я посмотрела на Уэсли спокойным взглядом.
— А что происходит, когда болезнь обостряется? — снова спросил он.
— Это зависит от того, приобретает ли болезнь острую форму.
— Предположим, приобретает.
— Тогда у больного возникают настоящие проблемы.
— Какие?
— В организме накапливаются аминокислоты. Человек может стать апатичным, раздражительным, атаксичным. Симптомы напоминают тяжелую форму гипергликемии. Нередко требуется госпитализация.
— Ты можешь выражаться по-человечески? Что значит «атаксичный»?
— Нетвердо стоящий на ногах. Человек двигается по синусоиде, как пьяный. Он уже не может перелезать через изгороди и забираться в окна. Если болезнь переходит в острую форму, если уровень стресса растет, если человека не лечить, ситуация может выйти из-под контроля.
— Выйти из-под контроля? Мы, значит, должны довести маньяка до ручки, чтобы болезнь выдала его?
— Пожалуй, так.
— Хорошо. А дальше-то что? — поколебавшись, спросил Уэсли.
— А дальше — острая форма гипергликемии и усиление нервозности. Больной перестает себя контролировать, у него случаются помрачения сознания, он перевозбужден. У него замедленная реакция и частые смены настроения.
Хватит, решила я.
Но Уэсли так не считал. Он, весь подавшись вперед, продолжал испытующе смотреть на меня.
— Ты ведь не сегодня поняла, что у маньяка «болезнь кленового сиропа», верно, Кей? — Вопрос Уэсли требовал положительного ответа.
— Я это подозревала.
— И ты молчала?
— Я не была в этом уверена и не видела смысла говорить об этом вплоть до сегодняшнего дня.
— Хорошо, допустим. Итак, ты хочешь выкурить «скунса» из норы, довести его до паранойи. Предположим, у нас это получится. А дальше что? Какова самая мрачная картина событий?
— Больной может потерять сознание, у него могут начаться судороги. Если его не госпитализировать и не начать лечить, откажут внутренние органы.
Уэсли изумленно уставился на меня — до него дошло.
— Черт возьми, да ты решила угробить этого сукиного сына!
Эбби перестала писать и подняла на меня удивленные глаза.
— Это всего лишь предположения, — как ни в чем не бывало произнесла я. — Если маньяк и болен, то в легкой форме. Он всю жизнь живет с этим. Вряд ли он умрет от своего недуга.
Уэсли продолжал ошарашенно смотреть на меня. Было очевидно, что он мне не поверил.
14
Всю ночь я не спала. Мозг не переключался на отдых, и сознание, как птица, пойманная в силок, металось между картинами реальности и бредом. Мне привиделось, что я кого-то застрелила, а Билл в качестве медэксперта и в сопровождении какой-то красотки прибыл на место преступления почему-то с моей черной сумкой…
Широко открытыми глазами я смотрела в темноту, и сердце словно сжимала ледяная рука. Я встала задолго до того, как зазвонил будильник, и, как в тумане, мрачная, подавленная, поехала на работу.
Никогда в жизни не чувствовала себя такой одинокой и измученной. На работе я отвечала на приветствия коллег сквозь зубы, и сотрудники провожали меня испуганными недоумевающими взглядами.
Все утро я пыталась позвонить Биллу, но всякий раз отдергивала руку от телефона. После обеда бастион моей гордости пал, и я все-таки набрала его рабочий номер. Секретарша радостно сообщила, что «мистер Болц» в отпуске и до первого июля не появится.
Я не оставила сообщения. Отпуск был незапланированный, это я точно знала. Я прекрасно понимала, почему Билл не сообщил мне об отъезде. Раньше… О, раньше он бы обязательно сказал. Но те времена прошли. Теперь не будет ни оправданий, ни сомнительных извинений, ни неприкрытой лжи. Билл порвал со мной навсегда, потому что не смог сознаться в собственных грехах.
После обеденного перерыва я отправилась в отдел серологии и сильно удивились, застав там Бетти и Винго. Они сидели спинами к двери, щека к щеке, и рассматривали пластиковый пакетик с чем-то белым.
— Привет, — сказала я, входя в лабораторию.
Винго тут же сунул пакетик Бетти в карман халата, точно деньги прятал.
— Ты закончил работу в анатомичке? — спросила я, притворившись слишком поглощенной своими мыслями, чтобы еще отслеживать его подозрительные действия.
— Да, конечно, доктор Скарпетта, — поспешно отвечал Винго уже в дверях. — Макфи, парня, которого застрелили вчера вечером, я обработал. А жертв пожара из Албемарля привезут после четырех.
— Отлично. Мы продержим их до утра.
— Как скажете, — донеслось уже из коридора.
На столе лежал синий комбинезон — именно из-за него я и пришла к Бетти. Комбинезон был тщательно расправлен, застегнут на молнию до самого верха и вовсе не выглядел как вещдок. Он мог принадлежать кому угодно. В комбинезоне было несколько карманов — к сожалению, совершенно пустых. В брючинах зияли дыры — Бетти вырезала куски ткани с запекшейся кровью, чтобы отправить их на анализ.
— Удалось определить группу крови? — спросила я, стараясь не смотреть на пластиковый пакетик, торчавший из ее кармана.
— Я над этим работаю. — Бетти повела меня в свой кабинет.
На столе у нее лежал блокнот с логотипом нашей организации, исписанный вдоль и поперек — непосвященному вся эта цифирь показалась бы китайской грамотой.
— У Хенны Ярборо была третья группа крови, — начала Бетти. — Нам повезло — это редкая группа. В Вирджинии она только у двенадцати процентов населения. Подсистемы, к сожалению, вполне обычные, такие же, как у восьмидесяти девяти с лишним процентов населения Вирджинии.
— А насколько часто встречается такое сочетание? — Пакет в кармане Бетти начинал меня раздражать.
Бетти застучала по клавишам калькулятора, умножая проценты и деля полученные цифры на количество подсистем.
— Приблизительно семнадцать процентов. У семнадцати человек из ста могут быть такие же характеристики.
— Да, не слишком редкое сочетание, — пробормотала я.
— Таких людей полно.
— Удалось что-нибудь выяснить в отношении пятен на комбинезоне?
— Нам повезло. Комбинезон несколько подсох к тому времени, как его нашел бродяга. Он в отличном состоянии, прямо на удивление. Мне удалось выявить почти все подсистемы. Они совпадают с составом крови Хенны Ярборо. Тест на ДНК окончательно прояснит ситуацию, но он будет готов только через месяц, а то и два.
— Нам нужно приобрести оборудование для лаборатории, — безразлично заметила я.
Бетти посмотрела на меня долгим взглядом, и глаза ее потеплели.
— Кей, ты чего злишься?
— А что, заметно?
— Мне — да.
Я промолчала.
— Нельзя так распускаться. Я тут тридцать лет работаю, мне уже все по барабану.
— Что здесь делал Винго? — не удержалась я.
Бетти не ожидала такого выпада.
— Да он… да так… — замялась она.
Я, не отрываясь, смотрела на ее карман.
Бетти неестественно засмеялась и прикрыла карман ладонью:
