Ловушка для дьявола - Осман Ричард

Что ж, страдания Стефана закончились. Он больше не в плену своего разваливающегося разума. Его больше не мучат приступы прояснения, он больше не похож на утопающего, который выныривает на краткий миг из пучин, прежде чем его снова захлестнет волной. Дальнейшего угасания не будет. С этого момента угасать будет только она. И вся боль будет принадлежать только ей. Она примет ее со смирением, считая, что вполне заслуживает наказания. Это похоже на своего рода епитимью.

Но виновата ли она в том, что помогла Стефану? В самом деле? Нет, за это Элизабет не ощущает вины. В глубине души она чувствует, что это было проявление любви. Джойс поймет, что это была любовь. Почему ее вообще волнует, что подумает Джойс?

Нет, это наказание за все остальное, что она натворила в жизни. За все, что ей пришлось совершить за долгую карьеру, вне всяких сомнений. За все, под чем она подписалась, за все, на что дала согласие. Это расплата за все ее грехи. Стефан был послан ей свыше, а потом отнят, чтобы наказать. Она поговорит об этом с Виктором, и он наверняка согласится. Какими бы высокими материями ни оправдывались ее деяния на службе, они были не настолько благородны, чтобы обелить пренебрежение к чужим жизням. День за днем, задание за заданием… разве это избавило мир от зла? Можно ли надеяться, что все дьяволы до одного умрут? Смех да и только. Зло всегда будет нарождаться заново, как весной нарциссы.

Так для чего же все это было? Вся эта пролитая ею кровь?

Стефан оказался слишком прекрасен для ее испорченной души. Вселенная ведала об этом, потому его и забрала.

Но Стефан-то ее знал, разве нет? Разве он не увидел ее такой, какая она есть, и разве не понимал, кем она была? Однако Стефан все равно ее выбрал. Стефан создал ее заново — вот в чем истинная правда. Он склеил ее воедино.

И вот она лежит одна. Разваленная. Расклеенная.

Как теперь продолжать жить? Разве это возможно? Она слышит шум машины на далекой дороге. С какой стати кто-то сел за руль? Куда теперь вообще ехать? Почему часы в прихожей продолжают тикать? Разве они не знают, что остановились несколько дней назад?

По дороге на похороны в машине с ней сидела Джойс. Они не разговаривали, потому что сказать пришлось бы слишком многое. В какой-то момент, бросив случайный взгляд из окна, Элизабет увидела, как мать малыша, сидящего в коляске, поднимает оброненную им мягкую игрушку. Элизабет чуть не разразилась истерическим смехом оттого, что жизнь осмеливалась продолжаться. Разве эти люди не знали? Разве они не слышали? Теперь все изменилось, абсолютно всё. И все же не изменилось ничего. Ничего. День продолжался своим чередом. Старик на светофоре снял шляпу, увидев проезжающий мимо катафалк, но в остальном улица осталась той же самой. Как эти две реальности могут существовать одновременно?

Может, Стефан был прав насчет времени? За окном машины оно двигалось вперед, наступая и маршируя, не сбиваясь ни на шаг. Но внутри оно уже сворачивалось и пятилось назад.

Ее жизнь со Стефаном всегда будет значить для нее больше, чем та, что придет после. Она уже понимает, что проведет больше времени там — в их прошлом. И по мере того как мир помчится вперед, она будет отступать все дальше и дальше назад. Обязательно настает момент, когда вы начинаете листать фотоальбомы чаще, чем смотреть новости; когда и вовсе отказываетесь от времени, позволяя ему делать свое дело, пока вы сосредоточены на собственном. Вы просто перестаете танцевать под тамтамы, вот и всё.

Она замечает это в Джойс. Несмотря на ее суету и жажду жизни, есть часть, самая важная часть, запертая где-то вовне. Там, где навсегда осталась Джойс, хлопочущая в опрятной гостиной, и Джерри, сидящий с задранными ногами, и маленькая сияющая Джоанна, открывающая подарки.

Жить прошлым. Элизабет никогда не могла этого понять, но теперь осознаёт с поразительной ясностью. Прошлое Элизабет всегда было слишком темным, слишком несчастливым. Семья, школа, опасная аморальная работа, разводы. Но три дня назад ее прошлым стал Стефан, и только там она теперь хочет жить.

На похороны пришло не так много друзей, хотя ей удалось найти и собрать нескольких из них. Она задумывается: приехал ли бы Калдеш, если бы все сложилось иначе? Стефан столько твердил о нем в последние недели…

Элизабет вновь включает прикроватный светильник. Сейчас она точно не заснет. Может, стоит прогуляться? Пока некому ее увидеть, некому выразить соболезнования. Она размышляет, что может наткнуться на Снежка, совершающего ночной обход, но внезапно вспоминает… Бедный Снежок. Элизабет начинает плакать. Она плачет по Снежку и Калдешу. Слезы по Стефану Элизабет пока сдерживает внутри. Они будут совершенно иной силы.

Бедный лисенок. Его погребли возле огорода, возле редиски, на которой Стефан совершенно помешался в последние дни жизни. Он никогда не увлекался огородничеством — просто его мозг сыграл с ним очередную шутку.

Ей даже нелепо представить, как бы он…

Элизабет никогда не понимала, как и откуда появляются моменты вдохновения. Внезапно в голову приходит мысль, которая все объясняет, которая проливает свет там, где только что была тьма! Самое умное, что она могла бы сказать: вдохновение посещает, когда две совершенно разные мысли сходятся в одной точке и там внезапно взаимно обретают смысл.

Стефан так много говорил о Калдеше в последние дни. «Видел его недавно». Стефан твердил о земельном участке и редиске: «Обещай, что позаботишься о нем».

«Какой же ты был умный, Стефан, — думает Элизабет. — И в тумане угасающего разума ты сумел осветить мне путь».

Даже после ухода Элизабет со службы у нее осталась определенная защита: тревожные кнопки и горячие линии на случай, если ее когда-нибудь настигнет прошлое. И, как она понимает теперь, почти наверняка ее домашний телефон снабжен номером, который невозможно определить. Под кодом 777.

Вот она дура! Второй звонок, который Калдеш сделал в день гибели, был на ее собственный домашний телефон. Он звонил ее прекрасному Стефану.

Стефан теперь в прошлом Элизабет, и когда-нибудь она наверняка смирится с этим. Но теперь — по крайней мере еще на несколько дней — Стефан может стать и ее будущим.

Элизабет задумывается, не слишком ли поздно звонить сейчас Богдану. Но потом вспоминает, что время остановилось насовсем и что Богдан наверняка спит не крепче, чем она. В общем, она решает: была не была!

Однако сначала следует надеть какие-нибудь ботинки, натянуть пальто и подняться на холм — просто чтобы убедиться в догадке. Она вскрывает замок сарайчика для арендующих земельные участки, и — спасибо Рону — внутри ее ждет новенькая лопата.

Часть третья

Нет места лучше дома

Глава 68

Джойс позвонили около двадцати минут назад, и вот она стоит на склоне холма, кутаясь в зимнее пальто. Элизабет и Богдан встретили ее на месте, а снизу уже поднимаются Ибрагим, Рон и Полин.

— Надеюсь, я тебя не разбудила, — говорит Элизабет.

— Ты же знаешь, что не разбудила, — отвечает Джойс. — Я смотрела «Путешествие по антиквариату» и плакала. Богдан, ты бы надел куртку.

— Богдан считает, что куртка — это признак слабости, — говорит Элизабет.

— Да, — соглашается тот.

— Знала бы — прихватила бы фляжку, — ворчит Джойс, пока к ним подходят Ибрагим, Рон и Полин. — Может, сбегать обратно?

— Утро такое, что не помешало бы, — замечает Рон, после чего обнимает Элизабет.

Она принимает его объятия неохотно.

— Давай не будем к этому привыкать. Спасибо всем, что пришли.

— Мне казалось, мы откажемся от этого дела, — произносит Джойс. — После того, что ты говорила.

— Мне тоже так казалось, — отвечает Элизабет. — Но я не спала, как вы, верно, догадываетесь. Все думала о Стефане.

Джойс кивает:

— Конечно, думала. И я тоже. Ну, о Стефане и Джерри.

— Чего я только не передумала — и корила себя, и тосковала о нашем счастье. Потом мне вспомнился Калдеш. Как было бы мило, если бы он был с нами! Ведь Стефан очень много говорил о нем в последние дни.