Питер Джеймс - Пусть ты умрешь
Вечером, под прикрытием темноты, пробраться внутрь с улицы труда не составит.
Брайс не спеша прошел по квартире к входной двери, у которой, уже с некоторым нетерпением, его ждала риелторша.
— Да, потенциал у этого местечка, несомненно, имеется, — сказал он.
— Так и есть. Ему нужен тот, кто точно знает, чего хочет.
— Я знаю, — ответил он. — Еще как знаю!
— Не сомневаюсь.
— Это квартира мне определенно подходит.
86
Понедельник, 4 ноября
С Норманом она чувствовала себя в полной безопасности. Любила свернуться рядом в комочек — вбирать тепло большого, полного тела и вдыхать запах трубочного табака, которым все еще отдавало его дыхание. Этот запах напоминал ей об отце, который умер двадцать с лишним лет назад, когда она была еще совсем девчонкой. Она редко видела отца без трубки в руке или во рту. Он то и дело чистил ее, наполнял, вбивал внутрь табак, поджигал, затягивался и выпускал голубые клубы приятно пахнущего дыма, которые медленно плыли по комнате в ее направлении.
После стольких лет, в течение которых она ухаживала за постоянно больной матерью, она и подумать не могла, что в один прекрасный день в кого-то влюбится и начнет совершенно новую жизнь. Но именно так она сейчас себя и ощущала, лежа в объятиях Нормана Поттинга и чувствуя животом его утреннюю эрекцию.
— Мне нужно идти, малыш, — прошептала она.
Он перекатился на бок и посмотрел на радиочасы:
— Летучка только в полдевятого! У нас еще два часа в запасе. И я, знаешь ли, еще не до конца утолил свое желание. Как насчет небольшого понедельничного перепихона?
— Мне нужно выйти пораньше. — Она поцеловала его в лоб. — Насчет этого есть какая-то безобразная шутка. Как кто-то делает заказ в ресторане?..
— Это про парня, который заказывает трах по-скорому, а официантка отвечает — мол, по-скорому кончились, остались только двойные?
Белла прыснула.
— Мне правда надо идти. И не на совещании к шефу. Мне нужно быть в Брайтоне, инструктировать констеблей.
Она выбралась из постели.
— Вернись, я уже скучаю!
— И я тоже. — Она послала ему воздушный поцелуй.
Боже, жила и не понимала. Столько лет вместе работали, и ничего, кроме отвращения к этому мужчине, никогда не испытывала. Слушала его тупые шутки, похвальбу о любовных победах — ей и в голову не могло прийти, что она сможет в него влюбиться.
Но постепенно неприязнь сменилась жалостью. А потом — целым набором других, самых разных чувств. В душе он был хорошим человеком, вот только детство досталось дерьмовое. Чем-то напоминающее ее собственное — после смерти отца. И в конечном счете она поняла: они оба ищут одно и то же, хотя и в разных направлениях. Ищут любовь. Даже сейчас она не могла бы объяснить, как это случилось. Но разве не говорят люди, что иногда тянет на противоположное?
А может быть, думала она, стоя под душем и почти сожалея о том, что смывает с себя его запах, тянет на что-то другое. Она отдала службе в полиции пятнадцать лет. Пятнадцать лет видела самые худшие стороны человеческой жизни. Как ни раздражал ее Норман Поттинг, со временем она разглядела в нем достойного человека, хорошего человека в прогнившем мире.
А потом у него диагностировали рак простаты.
Как же он перепугался! А она поймала себя на том, что до ужаса боится потерять его. Конечно, у них была приличная разница в возрасте, но в душе он оставался большим ребенком. С ним она чувствовала себя в безопасности. Но под его грубоватой наружностью скрывалось нечто глубоко нежное и ранимое, нечто такое, отчего ей хотелось обнять его и взять под свою защиту.
Прошлой ночью, после того как он уснул в ее объятиях, она, как это случалось часто, молилась. Просила Господа помочь Норману в борьбе с раком, сделать так, чтобы он не утратил то, что так боялся потерять: пружинку в штанах.
Белла и сама не хотела, чтобы он ее потерял. За всю жизнь у нее было не так уж много любовников, но с Норманом никто из них и рядом не стоял. Он умел завести ее так, как это не удавалось никому прежде. И он получал от этого истинное удовольствие. Был нежен. Очень нежен. Коллеги списывали его со счетов, называли дедулей, динозавром, говорили, что его срок годности давно прошел. Они ошибались.
Он был в самой силе. И она твердо решила, что не позволит никому и никогда вытирать о него ноги. Поэтому ей так нравился Рой Грейс. В отличие от многих других, он понималНормана. Видел в нем хорошее. Может, со временем, думала она, ей удастся его изменить. Убедить не валять дурака, как это было в субботу на свадьбе. Все идет от неуверенности и только. Если ей удастся вселить в него эту уверенность, то, может быть, он смягчится и изменится.
Она вышла из душа, завернувшись в два полотенца, и увидела, что он уже снова уснул. Она наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Я люблю тебя. Очень-очень люблю.
Он пукнул.
87
Понедельник, 4 ноября
Пожар в здании — это обязательно отвратительный, ядовитый и совершенно характерный запах, подумала Белла. Вроде того, что она чувствовала сейчас, без четверти восемь утра, ведя «мини» по дороге в Брайтон из Писхейвена, где жил Норман. Запах усиливался с каждой секундой.
Едкая вонь от горящей краски, пластика, дерева, резины, бумаги. Запах, пропитанный печалью и трагедией. Любой сгоревший дом означает утрату столь многого для его обитателей. Фотографии, воспоминания, имущество. Все уходит безвозвратно. Как это только что произошло с семьей Рэд Уэствуд.
Миновав кольцо и выехав сквозь ранний утренний свет на дорогу, которую она так любила, кемптаунский Марина-Пэрейд, с его элегантными домами эпохи Регентства, Белла увидела пучки пульсирующего синего света. Затем, чуть дальше, заметила густой черный дым, вырывающийся клубами из окна первого этажа и расположенного прямо над ним окна этажа второго.
Резко забрав вправо, она припарковалась позади служебного «форда-мондео», вылезла из машины, довольная, что надела полупальто, и предъявила удостоверение двоим молодым полицейским в форме. Один был высокий и худой, второй — низенький, коренастый и в очках. Ни того ни другого она не знала. Несколько растерянного вида мужчин и женщин — по-видимому, жильцы эвакуированного дома — стояли на мостовой. Большинство выглядели так, словно набросили на себя первую попавшуюся под руку одежду. Молодой мужчина с бритой головой и бородкой-эспаньолкой держал под мышкой лэптоп. Какой-то парнишка снимал происходящее на камеру телефона.
Внезапно женщина в халате, шлепанцах и с растрепанной прической в панике выбежала из дома, держа на руках грудного ребенка и с отчаянием вглядываясь в людскую толпу. Передав младенца другой женщине, она запричитав:
— Пожалуйста, возьмите его, возьмите Риса. Там, внутри, моя дочь и собака. Кто-нибудь, прошу вас, помогите.
Она повернулась, явно намереваясь броситься обратно в дом. Низенький полицейский преградил ей путь.
— Пожарный расчет будет здесь в любую секунду. У них есть снаряжение, и они пройдут куда надо, — сказал он.
— Вы знаете, где именно в здании она находится? — спросила у женщины Белла.
Издалека доносилось слабое, но отчетливое завывание сразу нескольких сирен. Подняв глаза, она вдруг увидела собаку, неистово лающую и подпрыгивающую у окна четвертого этажа. Красивый золотистый ретривер.
— Она там, с собакой! Меган! Там моя дочь. Меган. Меган там, она не захотела уходить без него. Без Рокки. Он не двигался. Всю комнату заволокло дымом. Я звала его, но он так и не вышел. — Женщина задрала голову. — Я должна вернуться, должна вывести оттуда Меган! — Она попыталась обойти полицейского, но тот схватил ее за руку.
— Нет, — сказал очкарик. — Вам туда нельзя. Я вас не пущу. Сходит мой коллега.
— Нет, пойду я, — решила Белла.
— Я должна! — В голосе женщины звучала паника.
Ретривер лаял не переставая и неистово перебирал лапами по стеклу. Белла вгляделась в мордочку этого бедного, беспомощного создания, и сердце ее пронзила острая боль. Где же, черт возьми, девочка?
Женщина оттолкнула коротышку полицейского с такой силой, что тот едва не упал.
— Я иду внутрь! Я мигом — только Меган заберу! — сказала она и решительно, хлопая шлепанцами, направилась к двери.
Полицейский повыше подскочил к ней и схватил за руку.
— Простите, мадам, я не могу позволить вам вернуться туда.
— Вы знаете, где именно в здании она находится? — снова, еще более настойчиво, спросила Белла, уже и сама направляясь к передней двери.
— Это мое дитя! — Женщина затрясла в замешательстве головой. — Мое дитя! Она там задохнется, сгорит заживо. Я не могу… не могу ее оставить. Понимаете? Пропустите меня!
— Мы не можем позволить вам войти туда, мадам, ради вашей же безопасности, — упорствовал полицейский. — Пожарная команда будет здесь через минуту. Они войдут в дыхательных масках и вынесут ее. Пока же туда пойдет мой коллега.
