Донна Леон - Высокая вода
— В воскресенье в квартиру пришли двое. Они сказали, что они из музея и у них какие-то бумаги для Бретт. Она пошла открывать. Она долго пробыла с ними в холле, и я пошла посмотреть, что ее так задержало, и нашла ее на полу.
Она говорила, а он кивал: все это было в показаниях, которые она дала двум разным полицейским.
— Когда я вышла из кухни, у меня в руке был нож. Я резала овощи и просто забыла, что держу его. А когда увидела, что они делают, я не раздумывала. Я одного порезала. Очень сильно, по руке. Они выбежали из квартиры.
— Грабеж? — спросил он.
Она пожала плечами.
— Возможно. Но зачем им было нужно это? — спросила она, поведя рукой в сторону Бретт.
Брунетти снова кивнул и пробормотал:
— Верно, верно.
Он отступил от кровати и спросил:
— Много ли ценностей в квартире?
— Да, я думаю. Ковры, картины, керамика.
— Значит, это могла быть попытка ограбления? — спросил он, и Флавия подумала, что ему хочется так считать.
— Они сказали, что пришли от директора музея. Откуда они знали, что так надо сказать? — спросила она.
Ей не верилось, что это были простые грабители, особенно когда она глядела на лицо Бретт. Если этот полицейский не понимает, что ограбления происходят иначе, то он ничего не понимает.
— Насколько тяжело она ранена? — спросил он, не отвечая на ее вопрос. — У меня не было времени поговорить с врачами.
— Сломаны ребра и треснула челюстная кость, но признаков сотрясения нет.
— Вы с ней разговаривали?
— Да.
Ее вызывающий тон напомнил ему, что в последнюю их встречу между ними не возникло большой симпатии.
— Я сожалею, что так получилось, — сказал он чисто по-человечески, а не как официальное лицо.
Флавия кивнула с признательностью, но промолчала.
— Она полностью восстановится? — вопрос, заданный в такой форме, подразумевал, что Флавия как никто другой знает свою подругу, что она способна ощущать биение ее духовного пульса и понимать, насколько разрушительной могла оказаться для Бретт подобная переделка.
Флавия испытала смутившее ее саму побуждение поблагодарить его за вопрос и, соответственно, за понимание ее места в жизни Бретт.
— Да, она восстановится. — И потом, переходя к делу: — А что полиция? Вы что-нибудь нашли?
— Нет, боюсь, что нет, — сказал Брунетти. — Описание двух человек, которое вы дали, не подходят никому из известных нам преступников. Мы проверили больницы здесь и в Местре, но с ножевой раной никто не обращался. Мы проверяем конверт на отпечатки пальцев.
Он не стал рассказывать ей, что кровь, залившая одну сторону конверта, очень осложняет задачу, что конверт оказался пустым.
У него за спиной Бретт пошевелилась в постели, вздохнула и затихла.
— Синьора Петрелли… — начал он и замолчал, ища нужные слова, — я бы хотел посидеть с ней немного, если вы не возражаете.
Флавия вдруг осознала, что ей почему-то приятно его спокойное отношение к тому, кем они с Бретт были друг для друга, а потом вдруг с удивлением поняла, что не знает точно, кем. Она притащила из-за двери еще один стул и поставила его рядом с тем, на котором сидела сама.
— Grazie,[9] — сказал он, сел, откинулся на спинку и скрестил руки.
У нее создалось впечатление, что при необходимости он может просидеть тут целый день.
Он больше не делал попыток заговорить с ней, тихо сидел и ждал, что будет дальше. Она заняла свое место на стуле рядом с ним, удивляясь, что ей вовсе не нужно с ним болтать или соблюдать правила приличия. Она сидела. Прошло десять минут. Ее голова склонилась набок, и Флавию унесло в сон, потом ее голова упала на грудь, и она резко очнулась. Она посмотрела на часы. Одиннадцать тридцать. Он здесь уже час.
— Она просыпалась? — спросила Флавия.
— Да, но лишь на несколько минут. Она ничего не говорила.
— Она вас видела?
— Да.
— Она знает, кто вы?
— Думаю, что да.
— Хорошо.
После долгого молчания он сказал:
— Синьора, не хотели бы вы сходить домой? Может, поесть чего-нибудь? Я побуду здесь. Она меня видела с вами, значит, не испугается, если проснется, а здесь только я.
Несколько часов назад Флавия ощущала грызущий голод; теперь все его признаки исчезли. Она чувствовала себя уставшей и грязной, и при мысли о душе, чистых полотенцах, чистых волосах, чистой одежде она чуть не задохнулась. Бретт спала, и с кем же безопаснее оставить ее, чем с полицейским? Идея захватила ее.
— Да, — сказала она, вставая на ноги. — Я ненадолго. Если она проснется, скажите ей, куда я пошла.
— Конечно, — проговорил он, стоя, пока Флавия собирала сумку и доставала пальто из-за двери. У двери она обернулась и на прощание улыбнулась ему первой искренней улыбкой, потом вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Когда синьорина Элеттра вручала ему утром отчет об ограблении, он едва взглянул на него, особенно когда увидел, что за дело взялись ребята в форме. Увидев, что он отложил бумаги в сторонку, синьорина Элеттра, перед тем как уйти к себе в кабинет, сказала:
— Может, вы бы глянули на это, Dottore.
Адрес ничего ему не сказал, но это и не удивительно в городе, где дома пронумерованы не по улицам, а по почтовым районам. Зато его сразу поразило имя: Бретт Линч. Он и не знал, что она вернулась из Китая, забыл о ней за те годы, которые прошли с их последней встречи. И память о том свидании и обо всем, что ему предшествовало, привела его в больницу.
Красивая молодая женщина, встреченная им несколько лет назад, была неузнаваема, ее легко можно было принять за любую из тех измочаленных и избитых баб, которых он навидался за годы работы в полиции. Глядя на нее, он составил в уме список людей, которые, как он знал, были способны на такую жестокость по отношению к женщине — не к знакомой им женщине, а к попавшейся им на преступном пути. Список оказался очень коротким: один сидел в тюрьме в Триесте, а другой, по официальным данным, был на Сицилии. Список отщепенцев, способных отделать так знакомую женщину, был гораздо длиннее, и некоторые из них обретались в Венеции, но Брунетти сомневался, что они могли где-то пересечься с Бретт.
Грабеж? Синьора Петрелли говорила двум полицейским, которые расспрашивали ее, что двое налетчиков не подозревали, что в квартире есть кто-то еще, так что избиение не имело смысла. Если они пришли ограбить квартиру Бретт, они могли связать ее или запереть в одной из комнат, а потом спокойно забрать все что хотели. Никто из воров, которых он знал в Венеции, не сделал бы ничего подобного. Но если не грабеж, то что?
Поскольку она не открывала глаз, ее вдруг раздавшийся голос ошеломил его.
— Mi dai da bere?[10]
Он испуганно наклонился к ней.
— Воды, — попросила она.
У прикроватного столика он увидел пластмассовый графин и чашку с соломинкой. Он наполнил чашку и держал соломинку у ее губ, пока она не высосала всю воду. Во рту у нее поблескивали скрепы. Из-за них и транквилизаторов ее речь была замедленной.
Ее правый глаз открылся — ярко-синий на фоне темно-синего лица.
— Спасибо, комиссар. — Одинокий глаз моргнул и остался открытым. — Странное место для новой встречи.
Ее голос звучал как плохо настроенный приемник.
— Да уж, — согласился он, улыбаясь нелепости ее замечания и банальной формальности своего.
— Флавия? — спросила она.
— Она ненадолго пошла домой. Скоро вернется.
Бретт шевельнула головой на подушке, и он услышал, как у нее вдруг перехватило дыхание.
Через секунду она спросила:
— Зачем вы здесь?
— Я увидел ваше имя в отчете о преступлении и пришел узнать, как вы.
Последовало слабейшее движение ее губ, возможно, это была улыбка, прерванная болью.
— Не слишком хорошо.
В комнате воцарилось молчание. Наконец он спросил, хоть и говорил себе, что не следует этого делать:
— Вы помните, что произошло?
Она утвердительно угукнула и начала объяснять:
— У них были бумаги от Dottore Семенцато из музея. — Брунетти кивнул, ему были знакомы и человек, и фамилия. — Я их впустила. Потом это… — голос изменил ей, она сказала: — Началось это.
— Они что-нибудь говорили?
Ее глаз закрылся, и она долго лежала молча. Брунетти не мог понять, пытается ли она вспомнить или решает, говорить ли ему. Прошло так много времени, что он подумал, что она снова заснула. Но наконец она сказала:
— Велели мне не ходить на встречу.
— На какую встречу?
— С Семенцато. — Ага, значит, это не ограбление.
Он промолчал. Нельзя было подталкивать ее, еще рано.
Более низким и вялым голосом она продолжила рассказ:
— Этим утром, в музее. Керамика на китайской выставке. — Последовала долгая пауза, она старалась удержать глаз открытым. — Они знали про нас с Флавией.
