Юрий Ребров - Все золото Колымы
— В предыдущий раз, Ванилкин, вы говорили о способе хищения вами золота, но ничего не сказали о своем сообщнике...
— Так я же один, гражданин начальник.
— Наши товарищи проверили ваши показания. Разговаривали, между прочим, с вашей невестой. — Ванилкин вновь принимается вытягивать шею. — Успокойтесь, это не она! А потом мы познакомились с Константином... — Я медлю. Смотрю внимательно на сидящего напротив человека, потом на протокол, словно разыскивая фамилию, которую запамятовал. — С Константином Перфильевичем Барабановым. Поговорили с ним...
— Так его ж там сейчас нет, — не выдерживает Ванилкин.
— А я и не говорю, что он там. — Кое-чего я добился. «Баскетболист» явно растерян. Как и в аэропорту при задержании, он начинает потеть, и даже дыхание у него становится прерывистым, будто поднялся на десятый этаж без лифта. Своим ходом. — Кстати, не старайтесь так усиленно: это портрет вашего дружка. А теперь я даю вам возможность подумать до следующего утра и постарайтесь вспомнить, как все было на самом деле.
Когда конвоир уводит Ванилкина, тот кажется ниже ростом. Я захлопываю папку и аккуратно завязываю голубые тесемки. Вроде ошибки не было: Ванилкин не скоро придет в себя — это точно. Прав ли я, что отпустил его и не продолжил допрос? По-моему, прав. Сейчас бы он начал петлять, придумывать на ходу, а потом, ожесточившись, мог замолчать. Бывало и такое... Другое дело теперь. Ванилкин тугодум, но и он за ночь в состоянии сообразить, что Барабанов не станет играть в молчанку, попав в милицию...
Николай Васильевич сам зашел ко мне в кабинет и положил передо мной ничем не примечательный листок, вырванный из школьной тетради. Впрочем, непримечательным он казался лишь первые секунды, пока я не прочитал, что на нем написано.
Вкривь и вкось разбегающиеся буквы — такой почерк, утверждают графологи, бывает у людей слабовольных, легко попадающих под чужое воздействие. Что касается Ванилкина, то его почерк весьма точно отвечал характеру хозяина.
Начальнику главного управления милиции
от следственного
Ванилкина Александра Власовича
ЗаявлениеЯ осознаю свою вину совершения преступления, желаю своим чистосердечным признанием помочь следствию раскрыть преступление и всех участников. Этим я хочу, чтобы больше преступлений не совершалось.
Прошу вызвать меня на допрос.
Ванилкин.
— Вот видите, Комаров, а вы волновались. Продолжайте в том же духе! — И полковник, бросив очередной неодобрительный взгляд на портрет актера Баниониса, вышел из кабинета.
Ванилкин зарос пуще прежнего, но сегодня он не кажется подавленным. Входит в кабинет решительно, на секунду останавливается на пороге, щурясь от яркого солнца. Нет, сегодня он не собирается молчать. Я прикидываюсь немного безразличным: пусть думает, что своим признанием в первую очередь помогает себе. Вообще-то, так оно и есть. Во всяком случае, в настоящий момент я так полагаю. И как это мы еще два дня назад могли с Вовкой прийти чуть ли не в отчаяние! Тогда казалось — впереди ни огонька, ни малейшего просвета. Сплошной мрак.
— Садитесь, Ванилкин! Мы получили ваше заявление и готовы выслушать, — говорю, а сам перебираю разные ненужные бумаги. Так, мне кажется, я выгляжу внушительнее: мол, занятый человек, других дел выше головы, а тут приходится тратить драгоценное время попусту. Ванилкин, конечно, ожидал другой встречи. Он снова чувствует неуверенность и начинает пальцем стирать невидимое пятно на зеленом сукне моего стола.
— Так я вас слушаю.
— Осознаю свою вину, желаю своим чистосердечным признанием...
— Это вы уже написали в заявлении. Продолжайте.
— Не один я воровал это проклятое золото. Все Костька! Кругом он виноват... Пришел однажды и говорит, вечером дело было: «Дурак ты, — это он мне, — все думаешь, где бы грошей заработать побольше, чтобы к себе в Подольск принцем приехать. А сам по деньгам ходишь. У тебя ж под ногами все золото Колымы и Чукотки». А я ему и правда жаловался, что денег маловато зарабатываю...
— Не так уж мало, Александр Власович, в месяц до четырехсот рублей выходило. Вот у нас справка из бухгалтерии имеется.
— Так, гражданин следователь, разве их когда хватает? Всегда кажется, что мало. А Костька говорит: «Охота тебе ишачить по пятнадцать часов в сутки, когда можешь денежки запросто лопатой загребать». Ну а потом он обрисовал свой план. Мне, значит, надо было только не зевать и во время демонтажа гидроэлеваторов прятать металл...
— Это вы уже показывали.
— Так это же правда, гражданин следователь... А все остальное, как ее — реали-за-цию... — Ванилкин подчеркнуто выговаривает это слово, — Константин брал на себя. «Нужных людей, говорит, в столице пруд пруди! Сбыть «рыжье» — пара пустяков!»
— И вы согласились?
— Ну а как же не согласиться? Риска-то, мне думалось, никакого. Так мне Костька внушил. Дурак был, конечно, что поверил... А как там сейчас Нинка? Небось уже все знает про меня?
— Об этом мы поговорим позже. А пока продолжайте.
— Наскреб я, как Костька велел, металла и весной махнул в отпуск. А он за мной следом, через несколько дней. Нашел его, как и договаривались, в гостинице «Алтай». Сначала приехал без золота. Дома оставил на всякий случай... Ну, он ругаться стал, а потом даже похвалил. «Правильно, сказал, без него разведку проводить спокойнее!» И поехали мы на Центральный рынок. Там Костька подошел к одному чернявому, торговавшему персиками, и прямо так и предложил: «Есть золото... Можем продать». Тот посмотрел по сторонам и говорит: «Зачем же так громко о делах разговаривать? Отойдем в сторону, дорогой!» О чем они там шептались, не знаю, врать не буду. Потом Костька мне сказал: «Покупатель предложил за полкилограмма «рыжья» два с половиной куска». Только не склеилось это дело...
— Чего же так? Дешево, что ли?
— Да нет, цена-то подходящая. Только он условие ставил — ехать с ним к друзьям в Ростов. Рискованно было! Зарезать этим друзьям — как два пальца описать. Уголовный мир!
— Это уж точно, Александр Власович, спорить не приходится: попали вы в самый что ни на есть уголовный мир!
— Так выбирать, гражданин следователь, не из чего было. Пошли мы, значит, с рынка. Гуляем по Москве. Проходим мимо Курского вокзала. И тут Костька увидел палатку для чистки обуви и говорит: «А не привести ли себя в порядок? Чтобы в штиблетах солнце отражалось! А заодно и справочки наведем. Чистильщики — народ полезный, все видят, все знают».
Я сразу вспоминаю слова администратора гостиницы о пожилой даме, наведывавшейся к Барабанову.
— Я опять в сторонке остался. Газету читал. Как сейчас помню, «Советский спорт». Я ее всегда читаю. Даже на прииске работал — выписывал. Только она к нам иногда недели две шла. Раньше обо всех событиях по радио услышишь...
— Значит, вы остались в сторонке. А что же вы можете сказать о разговоре вашего друга с чистильщицей?
— Он потом хвалился: «Какой я дипломат! Она мне корочки глянцует, а я ей вопросик подкидываю: «Не знаете ли, мамаша, кому мой приятель мог бы золотишко продать? Так сказать — реализовать...» Она на меня глазами зырк: знаем, дескать, какой это приятель! Сам небось и хочешь денежки получить! Ну, я разуверять ее не стал. Мне-то что за дело, о чем она думает? А мамаша поразмышляла чуток и говорит: «Приходи к вечеру, узнаю у одного человека...»
— И вечером вы поехали?
— В тот же вечер, как было назначено. Чистильщица увидела меня и сразу же на попятную: «Чужой человек! Не могу я так, откуда я могу знать, что у него на уме!» Ну, Костя ее успокоил: «Так это, говорит, мой приятель и есть». Мамаша сразу отбой забила. Это, дескать, другое дело! Адреса, гражданин следователь, куда нас повезла чистильщица, я не знаю. В Москве мне все улицы на одно лицо кажутся.
— Выходит, сейчас бы не нашли дома, в который ездили?
— Почему не нашел бы? Память хорошая, даже начертить план, как мы добирались, могу.
— Ну что ж, за чем дело стало? Возьмите бумагу и рисуйте.
— Значит, отсюда мы ехали на троллейбусе. Номер, правда, запамятовал. Но остановка, аккурат, около Белорусского вокзала. Свернули мы вот сюда. Тут небольшая улица проходит...
Конечно, план, нарисованный Ванилкиным, не ахти какой, но для нас и такого достаточно.
— Вот здесь большой серый дом. Этажей семь будет, а во дворе двухэтажный домишко. Вошли мы в него, а потом в квартиру, что налево. Открыла нам женщина, красивая такая. Я еще подумал, из артисток она: больно уж собой приметная. Провела она нас в комнату. Сказала, чтобы подождали, муж, мол, скоро явится. Чистильщица сразу попрощалась и ушла, а мы с Костькой сидим и ждем. Полчаса ждем, час... Хозяйка нас развлекает, альбомы всякие показывает. Оказывается, угадал я, и правда, певицей она была. В джазе выступала. Потом замуж вышла, перешла на другую службу. В переводчицы подалась. Но нам она все про гастроли рассказывала. Даже в Магаданскую область приезжала...
