Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов
– Рено был одержим Шамплейном, а Шиники – отказом от алкоголя, – отметил Гамаш.
Потом покачал головой. Как и его наставник, он не видел связи между отцом Квебека в тысяча шестьсот тридцать пятом году, трезвенником из девятнадцатого века и трупом, найденным три дня назад в подвале Литературно-исторического общества.
Вот разве что книги. Что это были за книги?
– Зачем исследователю Шамплейна могли понадобиться книги, собранные отошедшим от церкви священником? – спросил он, но ответа не получил. – Шиники проявлял какой-нибудь интерес к Шамплейну?
Эмиль недоуменно пожал плечами:
– Нет. Правда, я мало что о нем знаю, и, возможно, то, что я тебе сейчас наговорил, далеко от действительности. Хочешь, чтобы я покопался в этом?
Гамаш поднялся:
– Очень. Но сначала я возвращаюсь в квартиру Рено. Может быть, книги там. Хотите со мной?
– Конечно.
Они надевали теплые зимние куртки, а Эмиль думал, насколько это естественно – подчиняться такому человеку. Когда-то старший инспектор Эмиль Комо принял в свою команду по расследованию убийств молодого агента по имени Гамаш, парня с горящими глазами. Он видел, как с годами редеют волосы у Гамаша, как они седеют, как он обрастает жирком, как у него появляются дети, как он растет по служебной лестнице. Комо повысил его до инспектора. Он видел, как молодой человек занял начальственную должность, заслужив ее. Видел, как более возрастные, более опытные агенты отступают перед ним, ищут его совета, готовы ему подчиняться.
Но Эмиль знал и еще кое-что. Гамаш не всегда оказывался прав. Никто не бывает прав всегда.
Они стали подниматься по холму, дыхание вырывалось из их ртов облачками тумана. Эмиль поглядывал на Армана, а Анри семенил рядом. Выглядит ли он лучше? Стало ли ему лучше? Эмилю казалось, что да, но еще он знал, что самый большой вред наносят внутренние раны. Худшее всегда скрыто от взгляда.
Несколько минут спустя они снова оказались в тесной квартирке, пробираясь между грудами журналов, пачками корреспонденции и мебелью, заваленной книгами и брошюрами.
Они быстро сняли куртки и ботинки, каждый взял себе по комнате, и приступили к работе.
Два часа спустя Эмиль вошел в столовую, в которой наверняка никогда не собирались люди за обедом. Вдоль стен здесь стояли шкафы, а в них – книги в два, а то и в три ряда. Гамаш осмотрел уже половину книг – он брал каждую и, не находя в ней того, что искал, возвращал на место.
Он устал. Два месяца назад такая работа далась бы ему легко, но теперь он почти выдохся. Он видел, что и Эмиль как-то сник. Гамаш откинулся на спинку стула, стараясь не подавать вида, что он на пределе.
– Готовы к перерыву? – спросил он.
Эмиль посмотрел на него с благодарностью:
– Если ты настаиваешь. Я мог бы продолжать целый день, но, если ты хочешь остановиться, я возражать не буду.
Гамаш улыбнулся:
– Merci.
И все же его удивила собственная слабость. Ему удавалось обманывать себя, уговаривать, будто прежняя физическая форма к нему вернулась. Его состояние и в самом деле улучшилось, прибавилось энергии, возвращалась сила, даже дрожание рук вроде бы уменьшилось.
Но если требовалось прикладывать усилия, то он сдувался скорее, чем предполагал.
Они нашли столик у окна в «Ле пти куан латин» и заказали пиво с сэндвичами.
– Что-нибудь нашли? – спросил Гамаш, вгрызаясь в сэндвич с вкусным мясом фазана, салатом и клюквенным соусом.
Перед ним стояло пиво из мини-пивоварни, с пенной шапочкой.
– Ничего такого, чего я не ожидал найти. Две редкие книги о Шамплейне, – Общество с удовольствием получило бы их в собственность, но, поскольку ты был здесь, я не решился их украсть.
– Мудрое решение.
Эмиль наклонил голову и улыбнулся:
– А что у тебя?
– То же самое. Ничего напрямую связанного с Шамплейном или началом семнадцатого века. Ничего про Шиники, про воздержание от алкоголя, ничего связанного с концом девятнадцатого века. Но нужно досмотреть остальное. Любопытно, откуда у него все эти книги.
– Возможно, купил у букиниста.
– Это верно. – Гамаш вытащил из сумки дневник Рено и перелистал его. – Он часто заглядывал в магазины старой книги и на блошиные рынки летом.
– А где же еще найти старые книги? – заметил Эмиль.
Арман Гамаш наклонил голову и прищурился:
– Интересно, а где берут свой товар владельцы магазинов старой книги?
– Покупают у людей, которые переезжают или наводят порядок в доме. На распродажах – покупают оптом. А что?
– Я думаю, когда мы закончим в доме, нужно посетить несколько таких магазинов.
– Ты это к чему? – спросил Эмиль и сделал большой глоток пива.
– Вспоминаю кое-что. Мне об этом сказала Элизабет Макуиртер.
Но тут он взглянул на своего друга. Эмиль пристально смотрел на дневник. Он пододвинул тетрадь к себе и перевернул. Его тонкий палец остановился на странице под четкой записью Огюстена Рено. Под обведенными кружочком и подчеркнутыми словами, под предполагавшейся встречей с Патриком, О’Марой, ДжД и…
– Шином, – сказал Гамаш. – Но никаких Шинов в Квебеке нет. Я думал поспрашивать в китайском ресторане на улице Буад и…
Гамаш оборвал себя и уставился в горящие глаза своего наставника, затем крепко, до боли, зажмурился:
– Не может быть! – Он открыл глаза, посмотрел в дневник. – Неужели? Шин? Шиники?
Эмиль Комо улыбнулся и кивнул:
– А что же еще?
Жан Ги Бовуар взял у Клары чистую тарелку и вытер ее. Он стоял в большой открытой кухне и занимался посудой. Дома он редко делал это, хотя и помогал несколько раз шефу и мадам Гамаш. Ему это не казалось занудным делом. И к его удивлению, не показалось занудным и теперь. Это успокаивало, позволяло расслабиться. Как и сама деревня.
По окончании совместного ланча Питер Морроу вернулся в свою студию и сел за работу, а Клара и Жан Ги остались мыть посуду после супа и сэндвичей.
– Вы успели просмотреть дело?
– Да, – ответила Клара, протягивая ему еще одну мокрую тарелку. – Должна сказать, что все убедительно свидетельствует против Оливье. Но допустим, он не убивал Отшельника. Тогда кто-то другой должен был знать, что Отшельник прячется в лесу. Но как его там могли найти? Мы знаем, что он сам обратился к Оливье, чтобы продавать свои вещи и потому что ему требовалось хоть какое-то общество.
– И ему был нужен кто-то, чтобы исполнял его поручения, привозил из города то, что ему требуется, – сказал Бовуар. – Он использовал Оливье, а Оливье использовал его.
– Взаимовыгодные отношения.
– Вам кажется правильным, когда люди используют друг друга?
– Это как посмотреть. Вот возьмите нас. Всю нашу совместную жизнь Питер обеспечивает меня финансово, но я поддерживаю его эмоционально. Разве это называется использовать друг друга? Наверно, да, но это работает. Мы оба счастливы.
«Так ли это?» – спросил себя Бовуар. Он подозревал, что Клара была бы счастлива почти всюду, а вот ее муж – другое дело.
– Мне это не кажется равенством, – сказал Бовуар. – Оливье приносил Отшельнику еду каждые две недели, а Отшельник за это давал Оливье бесценные вещи. Кто-то оставался обворованным.
Они взяли кофе и перешли в светлую гостиную. Зимний свет свободно проникал через окна; они сели в большие удобные кресла у огня.
Клара наморщила лоб, глядя на пляшущие язычки пламени.
– Но мне кажется, большой вопрос, главный вопрос вот в чем: кто еще знал об Отшельнике? Он ведь долгие годы прятался в лесу, почему вдруг его убивают?
– По нашей гипотезе, Оливье убил его, потому что ездовая дорожка приближалась к домику и Отшельник с его сокровищами вот-вот был бы обнаружен.
Клара кивнула:
– Оливье не хотел, чтобы кто-то еще узнал об Отшельнике и похитил сокровища, поэтому он и убил старика. Под влиянием момента, без всякого плана. Схватил семисвечник и ударил его по голове.
Она слышала все это на процессе и перечитала дело предыдущим вечером.
Она пыталась представить себе, как ее друг убивает Отшельника, и если ее разум противился этому образу, сама она готова была поверить в то, что утверждало следствие. Сомнительно, чтобы Оливье строил планы убить кого-нибудь, а вот в приступе корысти, ярости – да, в это она могла поверить.
После этого Оливье забрал семисвечник. Схватил окровавленную вещь, лежащую рядом с трупом, потому что на ней остались его отпечатки пальцев. Он боялся. Но еще он знал, что эта вещь бесценна. Корысть в сочетании со страхом в один миг привели его к глупому поступку. Это было действие, обусловленное корыстью, а не виной.
Ни судья, ни присяжные ему не поверили. Однако теперь Бовуар должен был по меньшей мере рассмотреть вероятность того, что Оливье хотя и совершил глупость, но говорил правду.
