Алексис Лекей - Червонная дама
Потом она вдруг замолчала на середине фразы и после короткой паузы сказала:
— А теперь расскажи о себе. Ты женат?
Ему понравилось, как она перешла на ты. Очень естественно и ненатужно.
— С чего ты взяла? У меня и кольца нет.
— Кольцо тут ни при чем. Просто мне трудно поверить, что такого парня, как ты, еще никто не прибрал к рукам.
— А если я женат, что это меняет?
Она широко улыбнулась, поддернула свой слишком широкий рукав и отпила розового вина:
— Для меня — ничего. Раз тебя это устраивает, то меня — тем более. Если она не смогла тебя удержать, это ее проблема.
— Давно я не встречал такой девушки, как ты. А может, вообще никогда.
— Спасибо, — сказала она. — Мне правда приятно это слышать.
Она взяла его за руку, сжала ее и, глядя прямо ему в глаза, вдруг поцеловала кончики его пальцев:
— Подозреваю, что к тебе мы поехать не можем. Ко мне тоже неудобно. Я живу с подружкой, и у нас всего одна комната. Но мы можем прогуляться по лесу. Найдем какую-нибудь полянку. Сейчас тепло. Я хочу всю ночь провести с тобой.
— Съешь еще что-нибудь?
— Нет.
Он заплатил за обоих. Она попыталась внести свою долю, но он не позволил. Взял ее за руку, и они вышли из кафе. Ночь была тихой и звездной. Мотоцикл они оставили на улице и двинулись по дороге вдоль реки.
Сначала им попадались другие пары, несколько семейств с детьми, но вскоре на дороге не осталось никого, кроме них.
Давно уже он не чувствовал себя так хорошо. В ладу со всем миром. А все благодаря этой пигалице, приклеившейся к его бедру. Даже ненависть к Розелине и прочим бабам, задумавшим его погубить, почти растворилась в мягкой тишине вечера.
— Вот тут нам будет хорошо, — сказала она и повлекла его к роще, темневшей на фоне ночного неба.
Мартен вернулся к себе выжатый как лимон. Пустой. Изабель дома не было. Она оставила ему записку, в которой сообщала, что ужинает у Мириам.
Ровно в девять зазвонил мобильник. Психологиня. Лоретта. Он совсем про нее забыл.
— Простите, Лоретта, — сказал он, не дав ей произнести ни слова. — У меня сегодня выдался жуткий день, и я с ног падаю от усталости. Был момент, когда думали, что он у нас в руках. Но след оказался ложным.
— Это не Лоретта, а Марион, — сказала Марион. — А мне-то можно прийти? Или для меня ты тоже слишком устал?
— Надеюсь, ты не из дома звонишь? — внезапно обеспокоившись, спросил он.
— Из дома, но ты не волнуйся. Я вела себя осторожно.
— Черт подери, ты что, не поняла, что тебе грозит смертельная опасность? И почему мне никто ничего не сообщил?
— Прекрати орать, — ответила она. — Я ничем не рискую. Никто за мной не шел. Все-таки я не полная идиотка.
— Запри дверь на ключ. Я сейчас буду.
Волна адреналина смыла с него всякую усталость.
Он врубил сирену и мигалку и выключил их, только затормозив в двухстах метрах от ее дома. По дороге успел позвонить в контору и отдать распоряжения.
Машину он оставил на пешеходном переходе, въехав колесами на тротуар, и бегом помчался к дому, обшаривая окрестности взглядом: не прячется ли поблизости рыжеватый блондин-здоровяк на мотоцикле.
Через несколько секунд он уже стучал в ее дверь. Она открыла сразу.
— А если бы это оказался не я? — с порога налетел он на нее.
— Я видела тебя в глазок, — возразила она. — И потом, откуда злоумышленник узнает код подъезда?
— У последней жертвы подъезд тоже запирался на кодовый замок. Он подкараулил ее внизу лестницы и пустил ей в горло болт из арбалета. А потом выяснилось, что ночь накануне убийства он провел на крыше стоящего напротив здания.
Марион повернулась к нему спиной и скрылась в маленькой гостиной. Там она уселась на диван, подобрав под себя ноги, — почти в той же позе, в какой ее запечатлел фотограф из «Ньюсуик».
— Ну ладно, ладно, я сглупила, — призналась она. — Но я больше не могла торчать в деревне. И Сильвен начал действовать мне на нервы. Он до смерти перепугался. Кроме того…
— Это доказывает, что он хотя бы осознает серьезность положения. Кроме того — что?
— Ничего. С тобой сегодня трудно разговаривать.
Он приблизился к небольшим окнам и стал вглядываться в сумерки. Его занимало одно: не сидит ли где-то поблизости убийца, готовясь нанести очередной удар.
— Запасного выхода из подъезда, если я правильно помню, нет?
— Нет.
— Самым разумным для тебя было бы уехать и затаиться, пока мы его не поймаем. Ты, случайно, не планируешь репортаж из Тибета? Или еще откуда-нибудь вроде того?
— Нет.
— Значит, переберешься в отель.
— И не подумаю, — отрезала она. — Терпеть не могу отели. Я и так в них полгода провожу. Кроме того, я не собираюсь из-за какого-то урода менять свой образ жизни. А вам советую просто сделать свою работу и поймать его!
Мартен сел за небольшой письменный стол, заваленный книгами и бумагами. Усталость накатывала волнами, и лихорадочное возбуждение чередовалось с вялостью. Сказывались пропущенные тренировки в тренажерном зале. Под веком тоненько покалывало предвестие мигрени; скоро боль охватит лоб и перекинется на затылок.
— Слушай, Марион, — сказал он, машинально потирая пальцем глаз. — Я не могу заставить тебя принять меры предосторожности. — Он поднялся. — В этом доме и вокруг сегодня ночью будут дежурить мои люди. Надеюсь, они проявят больше профессионализма, чем тот несчастный болван, который позволил отделать себя в больнице. Но если ты твердо решила покончить с собой, это твое право.
Она недоверчиво смотрела, как он идет к двери.
— Что ты делаешь? — закричала она, видя, как он поворачивает ключ в замке. Вскочила с дивана и бросилась к нему: — Ты же не собираешься оставить меня одну?
— Собираюсь. Я вымотался. И я слишком стар, чтобы всю ночь нести стражу у тебя под дверью. Мои сотрудники справятся с этой задачей гораздо лучше.
Она замахнулась, чтобы влепить ему пощечину. Он даже не пошевельнулся, чтобы ее остановить.
Она спохватилась сама, уронила руку и разрыдалась.
— Ну что я тебе сделала? — всхлипывала она. — Это ты из-за Сильвена, да? Если ты к нему ревнуешь, то это глупо. Сильвен — мой лучший друг, но между нами ничего нет. Я всегда езжу к нему, когда не знаю, что мне делать, мы просто разговариваем, вот и все.
— Давай обсудим это как-нибудь в другой раз, — сказал Мартен.
— Ты хочешь сказать, что между нами все кончено? — жалким голосом произнесла она.
Даже зареванная, с покрасневшим носом, она была красива.
— Не знаю, — честно ответил он.
— Но что плохого я сделала?
— Ничего. Дело не в этом. Я не хочу с тобой ссориться, но я и правда валюсь с ног. Мне надо по спать, иначе завтра я буду ни на что не годен.
На обратном пути он все-таки позвонил психологу и принес ей свои извинения.
Несмотря на усталость, сон не шел. Он перебирал в уме все детали расследования, анализировал каждый пункт и задавался вопросом, все ли он сделал как надо и не упустил ли чего-то действительно важного. Да, кстати. Необходимо убедиться, что вторая жертва под надежной охраной. Позаботься он об этом раньше, они бы, наверное, уже арестовали преступника.
Мартена мучил еще один вопрос, на данной стадии расследования, возможно, преждевременный, но он упорно лез в голову: почему убийца так ненавидит женщин? Точнее, женщин определенного типа, поправил себя Мартен. Любой психоаналитик ответил бы на него, даже не задумавшись: все дело в матери. Должно быть, его мать принадлежала именно к этому типу женщин. Возможно, он до сих пор жил с ней. С вездесущей, властной матерью. Или это случай подавленной гомосексуальности? Нет. Слишком очевидно.
Он позвонил Лоретте. Она засмеялась, узнав его по голосу.
— Нет, я еще не сплю, — отмела она его извинения. — Я редко ложусь раньше полуночи, а то и часу ночи. Надо было вам все-таки приехать.
Он поделился с ней своими догадками.
— Понимаю, — ответила она. — Деспотическая мать, формирующая у сына комплекс кастрации, — это первое, что приходит в голову. Но я бы не стала так уж слепо верить в стереотипы, потому что есть риск сбиться с пути и устремиться по ложному следу. В его случае вполне вероятно наличие другой женщины, отравившей ему существование, например тещи. Или вообще не родственницы. Но в одном вы правы. Женщина здесь присутствует.
— Женщина, которой он мстит в символической форме, убивая других, похожих на нее?
— Д-да, — произнесла она с не укрывшейся от него неуверенностью.
— Но вы в этом сомневаетесь.
— Сама не знаю. Если бы речь шла о матери или о ком-то, кто олицетворяет для него мать и от кого он хочет избавиться… Понимаете, тогда в этих убийствах четко прослеживались бы эмоциональные и сексуальные подтексты. Но до сих пор на них не было ни намека.
