Александра Маринина - Я умер вчера
– Борис Михайлович, а дамы сердца у вас тоже каждый год меняются?
– При чем тут… Как вы смеете!
Она видела, что Готовчиц плохо справляется с собой, и мысленно улыбнулась. Чего он так боится? Ну был у него роман с молоденькой красавицей, так это когда было. Будь жива его жена – тогда понятно, есть что скрывать, а сейчас… По инерции, что ли, на автомате отрекается? Привык скрывать свои похождения и не может свыкнуться с мыслью, что теперь это уже не обязательно.
– Я смею все что угодно, – сказала она. – Потому что я – следователь, и у меня в производстве находится дело об убийстве Инны Пашковой.
– Как об убийстве? – перебил ее Готовчиц. – Она что, умерла?
– Она убита. Так что не обессудьте, если нам придется затрагивать неприятные для вас темы. То, что у вас был роман с Инной, будем считать установленным, она говорила об этом своим друзьям по институту, а те, в свою очередь, довели это до моего сведения.
– Я вам не верю, – твердо заявил Готовчиц.
– Почему же?
– Инна была очень скрытной. Она никогда и никому не рассказывала о своих личных делах. И тем более о романах. У нее и друзей-то настоящих не было.
– Ну вот видите, – Татьяна ласково улыбнулась, – вы, оказывается, очень хорошо ее знали, и характер доподлинно изучили. А говорите, что не помните ее. Так как, Борис Михайлович, будем считать факт установленным или еще пообсуждаем?
Он молчал, глядя куда-то в потолок. Татьяна воспользовалась паузой и быстро оглядела кухню. Кругом следы запущенности. Трудно поверить, что так было всегда, скорее всего регулярная уборка закончилась одновременно со смертью хозяйки. Просто удивительно, как быстро мужчины умудряются привести помещение в такое состояние. Ставят вещи на свои места и полагают, что все в порядке, а про пятна на столе, потеки на плите и тусклую от грязи и жира поверхность раковины почему-то забывают. Не говоря уж про немытый пол.
– Борис Михайлович, – негромко окликнула его Татьяна, – о чем вы задумались?
Он перевел глаза на нее.
– Об Инне, – тихо ответил Готовчиц. – Даже не верится, что она умерла. Да, вы правы, у нас был роман. Недолгий и несерьезный, обычная легкая, ни к чему не обязывающая связь между завотделением и врачом-интерном. Это то же самое, что романы научных руководителей с аспирантками, они длятся ровно столько, сколько аспирантка работает над диссертацией, и являются не более чем атрибутом отношений подчиненности.
«Недолгий и несерьезный, – повторила про себя Татьяна. – А как же аборт, который имел место задолго до интернатуры? А как же диплом, который Инна хотела показать вам, чтобы что-то доказать? Одно из двух: или у нее до вас был еще какой-то любовник, или ваш роман длился как минимум два с половиной года и был вовсе не рядовым атрибутом отношений между завотделением и интерном. Ладно, будем по очереди проверять оба предположения. Ну, начали».
– Расскажите мне, как вы с ней познакомились, – попросила она.
– Обыкновенно. Из мединститута пришли молодые врачи с дипломами в карманах, но без врачебной практики. Интернатура – это фактически дополнительный год обучения. Через год интерны уходят, приходят новые. Никаких особых обстоятельств знакомства с Инной не было. Она была очень хорошенькая, я сразу ее выделил среди других. Роман завязался быстро, она легко пошла на эту связь, видно, привыкла к вниманию со стороны мужчин, не шарахалась, глаза не отводила. Обыкновенная современная девушка, каких тысячи.
– Инна не настаивала на том, чтобы придать вашим отношениям больше серьезности?
– Это как? – не понял Готовчиц.
– Ну, например, вступить в брак.
– Но я был женат! И разводиться не собирался. У нас рос ребенок. И вообще…
– Что – вообще?
– Я вам уже сказал, легкие служебные романы – это не повод для развода. Во всяком случае, и я, и Инна считали именно так.
– Значит, никаких претензий с ее стороны не было?
– Ни малейших, – уверенно ответил Борис Михайлович.
– Она была хорошим врачом?
Снова пауза. Готовчиц задумался, вперив неподвижный взгляд в собственные пальцы, в которых он постоянно крутил шариковую ручку. Татьяне спустя некоторое время пришлось опять окликать его.
– Борис Михайлович, я задала вопрос.
– Что? – встрепенулся Готовчиц. – А… Да… Трудно сказать, каким она была врачом и каким стала. В то время, когда я ее знал, она была не без способностей, но практиковала еще так мало, что ничего точно сказать нельзя было.
– Но способности были?
– Несомненно. Она была очень одарена от природы.
– Одарена чем?
– Чутьем. Вы знаете, что самое главное в работе психолога, психиатра или психоаналитика? Именно чутье. Потому что только чутье позволяет из всего набора фактов и сведений вычленить тот ключевой момент, ту ниточку, потянув за которую можно наконец понять, что мучает человека, терзает его и мешает ему жить. Существует великое множество методик поиска этого момента, но если есть чутье – это совсем другое дело. Применение методики дает успех в восьмидесяти процентах случаев и требует значительного времени, чутье действует сразу и безошибочно.
– И у Инны такое чутье было?
– Было. Правда, она еще плохо умела им пользоваться, не доверяла ему и все стремилась овладеть как можно большим числом методик. Она до смешного искренне верила в науку и в чужой опыт.
– А потом? Что было потом, после интернатуры?
– Потом? – Он пожал плечами. – Не знаю. Мы расстались и больше никогда не виделись.
– Ни разу?
– Ни разу, – твердо сказал Готовчиц. – Я вам уже говорил, такие романы заканчиваются, как только заканчивается совместная работа.
– И вы не знаете, как в дальнейшем сложилась ее судьба?
– Нет. А от чего она умерла?
– От кровопотери. Ее истязали и пытали, пытали долго и жестоко, а потом бросили. Она пролежала в своей квартире почти сутки, пока не умерла.
– Она жила одна?
– Да.
– Ужасно.
Он прикрыл глаза, будто пытался представить себе эту картину: истерзанное, истекающее кровью тело молодой красивой женщины. Татьяна выдержала деликатную паузу, считаясь с его чувствами. Все-таки возлюбленная, хоть и давняя.
– Борис Михайлович, в то время, когда вы были близки, Инна упоминала каких-нибудь своих друзей? Может быть, знакомила вас с кем-то?
– У нее не было друзей. Она была на удивление замкнута и необщительна.
– Почему вас это удивляло?
– Ну, знаете… Молодые красавицы всегда находятся в центре внимания, окружены поклонниками, ходят на дискотеки или куда там еще… Их внешность сама по себе навязывает и диктует определенный стиль жизни. А Инна была совсем не такая. Она как будто не знала о своей красоте или не замечала ее, не знаю, как правильнее. Когда мы познакомились, ей было двадцать три года, почти двадцать четыре, а она была целомудренна. Простите, что я об этом говорю, это, наверное, не по-мужски, но вы сами сказали, что хотите понять ее характер.
– Конечно, – кивнула Татьяна, – вам не за что извиняться. Продолжайте, пожалуйста.
Она задавала вопросы, записывала ответы, внимательно следя за словами собеседника и одобрительно кивая, как кивает учитель, когда заядлый двоечник вдруг сподобился выучить урок и произносит у доски какие-то на удивление связные фразы, а про себя оценивала услышанное.
– Борис Михайлович, а что бы вы сказали, если бы услышали, что Инна занялась частной практикой в качестве колдуньи?
– В качестве кого, простите?
На лице недоумение, смешанное с недоверием.
– Колдуньи. Во всяком случае, именно так она именовала себя в рекламных объявлениях. Колдунья Инесса.
– Да бред это! Какая еще колдунья? Что вы такое говорите?
– Говорю то, что есть. Значит, вы об этом не знали?
– Нет. Разумеется, нет. А если бы узнал, пошел бы к ней и закатил скандал.
– Да ну? – Татьяна вздернула брови. – Прямо-таки настоящий скандал?
– Настоящий.
– Из-за чего же?
– Из-за шарлатанства. Не терплю шарлатанства. А тем более Инна… Нет, невероятно. Зачем ей это? Она же могла стать прекрасным врачом.
Снова вопросы, снова ответы. Строчки ровно ложились на бумагу, ручка легко летала по бланку, а в голове у Татьяны шла неслышная работа.
«Значит, так, уважаемый. Скандал бы вы ей закатили. Это почему же, интересно знать? Разве какая-нибудь посторонняя тетка посмеет закатывать мне скандалы? Никогда. Кто она мне, чтобы я прислушивалась к ее мнению? А кто вы Инне Пашковой, Борис Михайлович, чтобы высказывать ей свои оценки и праведное негодование? Вероятно, ваша оценка для нее значила очень многое, недаром же она побежала показывать вам свой новенький диплом, чтобы доказать, что она тоже что-то может. Посторонним и безразличным ничего не доказывают. Вы утверждаете, что она была красавицей, привыкшей к вниманию мужчин, поэтому, как вы выразились, глаза не отводила и легко пошла на интимные отношения с вами, с заведующим отделением. А потом, спустя двадцать минут, рассказываете мне, что Инна как бы не знала о своей привлекательности, не замечала ее и вела образ жизни, более присущий невзрачным дурнушкам. Говорите, Инна была целомудренной, когда познакомилась с вами? Иными словами, девственницей. Вполне возможно. Только случилось это, когда ей было не двадцать три года, даже почти двадцать четыре, а гораздо раньше. И зачем вы врете, уважаемый? Глупо же. Придумали себе легенду о легком служебном романе, а прокалываетесь на пустяках. Ну и признались бы, что роман у вас был длительный и серьезный, что в этом постыдного? Миллионы мужчин так живут. Мужья, которые ни разу не изменили своим женам, это доисторическая редкость по нынешним временам. Тем более сейчас вы уже вдовец, так что признаваться можно в чем угодно. Так нет ведь… Любопытно все-таки мужчины устроены. Когда женщину уличают в адюльтере так, что она уже не может отпереться, она почти всегда говорит о том, что это большое светлое чувство, настоящая любовь, которая бывает раз в жизни, и поэтому она заслуживает прощения. Когда ловят мужика, он крайне редко прибегает к таким аргументам, у него всегда получается наоборот: да что ты, да ерунда это, подумаешь, случайно вышло, за этим ничего нет, это просто физиологический контакт, не более, бес попутал, затмение нашло, был пьян, а люблю я только тебя, мою единственную. У мужчин на удивление сильно развит инстинкт собственника, он ни за что не отпустит женщину просто так, не позволит ей уйти, даже если она ему не очень-то и нужна. Но пусть будет. Поэтому он врет про легкость физиологического контакта. Вам, Борис Михайлович, никого уже удерживать не надо, ваша жена погибла, но вы все равно врете, по инерции, по привычке. Что ж, это понятно и объяснимо».
